Абдель Селлу - Ты изменил мою жизнь

Скоро стало ясно, что намного проще все получится в Алжире — там-то уж, по крайней мере, я никого не предам. Абдель Мула предложил мне разводить птиц. Он научил меня всему — от строительства помещений до выбора зерен. Месье Поццо выступил в роли банкира. Очень специфического банкира, который никогда не подсчитывает доходы и расходы.

Я отправился в свою страну, чтобы найти место, где смогу пустить корни..

Я больше тридцати лет не был в Алжире. Забыл его цвета, запахи, звуки. Новая встреча с ними ничего не затронула в моей душе. Мне казалось, что я их и не знал никогда. Это было больше похоже на первую встречу, чем на возвращение, — и, кроме того, я оставил себе пути к отступлению.

Как всегда, я был верен своему девизу: пользуйся. Говорил себе, что во Франции я уже все сделал, что пройти все формальности очень сложно, что банки не дают денег в долг (особенно молодым арабам, имеющим судимость), что расходы будут очень большими, даже если говорить о новом проекте… Пользуйся, Абдель, пользуйся.

У тебя всегда был алжирский паспорт, твоя страна, которую ты не знаешь, распахивает тебе объятия, на пятнадцать лет освобождает от налогов и таможенных сборов..

Короче, «пользуйся»… Мой девиз, который месье Поццо называет «абдельянской философией». Думаю, все же «философия» — это громко сказано.

Несколько недель я путешествую по стране — с востока на запад, с севера на юг. Останавливаюсь повсюду, в каждом городе, узнаю, что там происходит, сколько человек там живет, каков уровень жизни, какие там налоги, сколько безработных. Я исследую сельскую местность, состояние дорог, ведущих на поля, заводы и фермы.

Изучаю конкуренцию..

Единственное место, где не бываю, — в столице, в Алжире. Я не стремлюсь попасть на улицу, указанную на обороте конвертов, которые в моем парижском детстве лежали на радиаторе у входной двери. У меня есть хороший предлог избегать столицы: я ведь не там собираюсь открыть птицеферму. Птицы должны свободно гулять, неприятные запахи — улетучиваться, а для этого нужно пространство.

Наконец я нахожу идеальное место: Джельфа — триста тысяч жителей, последний большой город на краю пустыни. Я отступаю вбок, стараясь оказаться подальше от людей, и втыкаю в землю флаг. Наконец-то….

Я попробую.

Чтобы приобрести кусок алжирской земли, нужно доказать, что ты действительно родом из этой страны. Предоставить свидетельство о рождении — но у меня нет доступа к семейным документам. Указать адрес — но у меня нет места постоянного проживания. Предоставить удостоверение личности — но, чтобы получить его, нужно свидетельство о рождении… Возвращаясь во Францию, я хоть и не признаю поражение, но несколько подавлен.

Месье Поццо расспрашивает меня и сразу же переходит к сути:.

— Абдель, нет ничего стыдного, если ты обратишься к тому, кто привел тебя в этот мир.

Он прав. Никакого стыда. Или смущения. Или радости. Или энтузиазма. Или нетерпения. Или страха. Не будет ничего, никаких чувств. При мысли оказаться лицом к лицу с человеком, которого я не видел более тридцати лет, я ощущаю лишь безразличие. Мой сын Абдель Малик карабкается мне на колени, он еще не ходит.

Я говорю ему:.

— Поеду-ка я повидаться с твоим дедушкой. Ты не против?

Амаль мягко поправляет меня:

— Его дедушка живет рядом с нами. Его зовут Белькасим…

Несмотря на то что мне все по фигу, мне все-таки было фигово. В Алжире я случайно встретил одного приятеля из Богренеля, который навещал семью, и попросил его привести в кафе одного из моих братьев — но не говорить, что я здесь. Абдель Мумин моложе меня на три года. Когда я в последний раз видел его, он был еще ребенком.

Теперь же я оказываюсь лицом к лицу с ним, и он сразу понимает, с кем имеет дело. Разница между нами всего в несколько сантиметров и килограммов, а в остальном мы как близнецы..

— Абдель Ямин, это ты?! Вот это да! Ты здесь?! Что ты тут делаешь? И часто ты сюда приезжаешь? Вот это да! Пойдем со мной, я отведу тебя к родителям, они будут рады тебя видеть.

Я отказался. Не сейчас. Мне есть чем заняться. Может быть, завтра.

— Не говори им, что видел меня.

Я вернулся через неделю. И снова встретился с Абделем Мумином в кафе. Этот парень показался мне симпатичным.

— Слушай, пойдем к нам! Чего ты боишься?

Я — боюсь?! Да ничего я не боюсь! Я чуть ему не врезал за это.

Я вспомнил дом. Воспоминания нахлынули, едва я вошел. Память сыграла со мной шутку: она швырнула мне в лицо образы, запечатлевшиеся в душе в период между рождением и отъездом во Францию, когда мне было четыре года. Но откуда они взялись, все эти воспоминания. Где они были все эти годы, проведенные у подножия высоток, во Флери-Мерожи, во дворцах месье Поццо.

Где они были спрятаны. В каком уголке птичьего мозга Абделя Ямина Селлу, мошенника, жулика, вора… и сиделки?.

Я помнил огромный сад. Оказалось, что это маленький забетонированный двор. Я помнил очертания величественной мушмулы. Оказалось, это бесплодное деревце. Я помнил ощущение простора. Гостиная едва смогла вместить нас всех.

На столе стоял кофе — такой густой, что пить его было нельзя, а мы все сидели вокруг. Здесь были отец, мать, старшая сестра, еще две сестры, Абдель Мумин и я. Не было только Абделя Гани (он живет в Париже с женой и детьми, ведет себя тихо, сам — счастлив). Мы долго смотрели друг на друга и почти ничего не говорили.

Всего лишь несколько слов. Никаких упреков, никаких выводов..

— Ты нам почти ничего не писал.

Я вообще не писал.

— Ты почти нам не звонил.

Я вообще не звонил.

— А как твоя жена?

Я обнаружил, что благодаря Белькасиму и Амине они знают все о моей жизни.

— Мы видели тебя по телевизору в фильме, вместе с господином инвалидом.

Господин инвалид. Месье Поццо. Он был далеко…

Я объяснил им, что ищу землю на юге страны, чтобы построить там птицеферму. Это еще не точно, но, может быть, я поселюсь там. Не очень далеко от них. Я коротко описал им свои планы, но в детали вдаваться не стал. Они выслушали меня, ничего не ответили, не высказали свои мнения и вообще ни о чем не спрашивали.

Пока я говорил с ними, в моей голове крутились вопросы. Я не понимал, что же они не спросят: почему именно сейчас. Почему так поздно. И чего ты хочешь от нас. Чего ты ждешь?.

Ничего.

Они сомневались, поэтому и молчали.

Я смотрел на мебель — очень простую: восточные диванчики с разноцветными подушками, аккуратно выстроенными в ряд. Смотрел на Абделя Мумина и всех его сестер, живущих с папой и мамой и ничем особо не занятых. Смотрел на этого мужчину с сухими и ясными глазами — синими, как Средиземное море, — которые я не унаследовал.

Смотрел на эту европейского вида женщину с черными волосами, выкрашенными хной, на ее живот, из которого я появился тридцать пять лет назад. Я составил опись всех членов этой семьи. Я был самым маленьким, самым толстым, с большими ногами и короткими пальцами. Я — Гизмо из «Гремлинов»[31]. Дэнни ДеВито рядом с Арнольдом Шварценеггером.

В Богренеле соседи часто говорили мне, что я похож на отца. Они хотели сделать мне приятное, но были просто не в курсе..

Я подумал, что, отправив меня в Париж, родители дали мне шанс на лучшую жизнь — по сравнению с той, какую я мог бы вести в Алжире, в этом скромном доме в тени корявой мушмулы, в окружении кучи братьев и сестер. В стране, где птиц не выбрасывают из гнезда, чтобы заставить их лететь все выше и выше. В стране, где я никогда не встретил бы такого человека, как Филипп Поццо ди Борго..

Я смог купить землю в Джельфе и нанял восемь человек, которым так или иначе доверяю. Вместе мы установили несколько электрогенераторов, построили здание и двинулись вперед. Раз в три-четыре недели я обязательно возвращаюсь в Париж повидать Амаль и детей, которые учатся во Франции (у них свои друзья и привычки).

В Джельфе я сплю у себя в офисе. А когда я на несколько дней попадаю в город Алжир, то сплю в комнате Абделя Мумина..

Всегда найдутся люди, которые меня осудят. И без малейшего колебания вынесут мне приговор. Для них я всегда буду маленьким арабом, который пользуется слабостью парализованного инвалида. Лицемером, невоспитанным типом, не уважающим никого и ничего, тщеславным парнем, который в сорок лет публикует мемуары (как будто мало ему было, что он попал в телевизор).

Но мне абсолютно все равно, что обо мне подумают. Я могу просто посмотреть в зеркало..

Месье Поццо говорит, что я стал спокойнее, потому что нашел свое место в обществе. Еще несколько лет назад он думал, что я могу убить кого-нибудь «по зову крови», как он выражался. При этом он добавлял, что стал бы носить мне в тюрьму апельсины, как любой отец стал бы носить их сыну. Я не думаю о нем как об отце.