Морли Каллаган - Любимая и потерянная
— …редакционная страница… метод разумного убеждения… я человек мирный… по методе старика Платона… Жизнь… жизнь, нескончаемая цепь губительных утрат, и бренность всего, что нам дорого и представляется прекрасным… соглашение, в которое мы все вступаем, чтобы оградить наш образ жизни… экономическое и эстетическое варварство, неустанно осаждающее нас, стремящееся при-приблизить конец…
Все эти обрывки фраз перемешались у него в голове.
— Вы что-то сказали, Джим?
Вопрос мистера Карвера дошел наконец до его сознания.
— Я? Я сказал, что Платону это понравилось бы, сэр.
— Так выпьем за Платона, Джим. За наше содружество, за вас, за меня и за Платона здесь, в Монреале.
В прихожей раздавались восклицания:
— Прелестный вечер… Кланяйтесь судье, Анжела… Анжела, мы ждем вас к нам… Доброй ночи, моя милая…
Анжела прощалась с одним из гостей, длинным, тощим и лысым профессором Филдингом. Как раз его-то Макэлпин и собирался разыскать. Профессор закручивал вокруг своей тощей шеи белый шарф, и его лысина блестела под лампой. «Нет, нет, мне незачем видеться с Филдингом сейчас, — подумал Макэлпин. — Мне уже безразлично, что он может сказать о Пегги. Сейчас это ни к чему. С этим покончено». Он повернулся к мистеру Карверу, стараясь внушить себе, что здесь его что-то удерживает, но тут же снова обернулся. Он не смог не обернуться, хотя внутри у него все вопило: «Что ты делаешь, дурак!» Он вымученно улыбнулся мистеру Карверу, больше всего желая, чтобы тот взял его за руку и увел как можно дальше.
— Ба, да ведь там старина Филдинг! — услышал он свой изумленный возглас. — А я-то всюду его разыскиваю. Прошу прощения, мистер Карвер, я через минуточку вернусь. И он направился к холлу. — Филдинг! Филдинг, старина! — позвал он.
— О, рад вас приветствовать, Макэлпин.
— Вы тут весь вечер, Филдинг? Где же вы были?
— Сидел в углу в гостиной. Я вас тоже не видал.
— Вот какая я, оказывается, скверная хозяйка, — со смехом сказала Анжела и повернулась к другим гостям, тоже собравшимся уходить.
Крепко пожимая профессору руку, Макэлпин прикидывал в уме, как заговорить о Пегги Сандерсон, чтобы это прозвучало естественно и непринужденно.
— Какое странное совпадение, Филдинг, — сказал он. — Буквально на этих днях я о вас разговаривал. Встретил одного приятеля, а с ним случайно оказалась ваша бывшая студентка. Такая небольшого роста девушка, довольно миловидная. Как же это ее фамилия? — проговорил он, встревоженный тем, как бешено вдруг заколотилось его сердце. — Синглетон? Да, совершенно верно. Хотя нет, погодите минутку. Кажется, Сандерсон.
— Синглетон… Сандерсон… — нахмурясь, повторял Филдинг.
— Нет, именно Сандерсон. Года четыре назад…
— В самом деле? Постойте-ка. Нет, что-то не помню. Какая она с виду?
— Маленькая, белокурая, изящная. От нее веет невинностью. Похожа на девочку, усыпающую цветами дорогу перед новобрачными, если это что-то вам говорит.
— Гм. Дайте подумать. Ах да, ну конечно, теперь я вспомнил.
— Забавно, что даже самых лучших из наших бывших студентов трудно вспомнить сразу, — сказал Макэлпин, чтобы продолжить разговор.
— Ну не такая уж она была выдающаяся, как я теперь вспоминаю. Посредственная. Безусловно, так.
— Так она… она, выходит, не произвела на вас большого впечатления?
— Она вообще никакого впечатления не произвела, — сказал профессор, пожимая плечами. — Одна из тех безликих, пустеньких, невыразительных девиц, которые с трудом переползают с курса на курс и никогда уже потом не вспоминаются.
— Ах вот оно что, — сказал Макэлпин с недоверчивым выражением лица.
Анжела, которая слышала лишь часть их разговора, дождавшись ухода Филдинга, повернулась к Макэлпину.
— Вы спрашивали о Пегги Сандерсон, мистер Макэлпин? — сказала она. — Вы с ней друзья?
Что-то блеснувшее в ее глазах напугало его. Имя Пегги пробуждало в ней, по-видимому, больше чем неприязнь. А ведь Анжела слишком терпима для того, чтобы возмущаться женщиной, просто симпатизирующей неграм. Тут, очевидно, было что-то еще.
— Нет, нет. Не Сандерсон, а Сингелтон. Бетти Сингелтон, — сказал он, зная, что Анжела, если девушка несимпатична ей, обязательно насплетничает Кэтрин.
— О, я ошиблась. Извините, — она улыбнулась с облегчением. — Пойдемте, — она взяла его под руку. — Вы обязательно должны еще выпить. Всего одну рюмку, на дорогу.
Но ему было не до того, ему было мучительно стыдно за то, что он отрекся от Пегги.
— Одну минутку, миссис Мэрдок, я сейчас вернусь, — сказал он.
Быстро взбежав вверх по лестнице, он вошел в большую, облицованную голубой плиткой ванную и, запершись там, тяжело привалился к двери.
Облицованная кафелем комната напоминала тюремную камеру. Он стоял и пытался понять, почему ему так стыдно за себя, почему он кажется себе таким ничтожным и откуда это чувство, будто он что-то в себе растоптал. Как он сможет, отрекшись от Пегги, гордиться своей проницательностью и сохранить уверенность в себе? Кто-то поднялся вверх по ступенькам, тронул дверь и деликатно заторопился прочь. Прислушиваясь к удаляющимся шагам, он спрашивал себя, действительно ли поколебалась его вера в Пегги или в глубине души он относится к ней по-прежнему? Разве не была она тут рядом с ним весь вечер? Разве не поднималась вслед за ним, словно дух этого белого снежного города, по скользким ступенькам, чтобы тревожить его, когда ему хотелось чувствовать себя беззаботным и преуспевающим, и не пробуждала в нем странное беспокойство, а вернее — сознание вины. Всю прошлую ночь, весь день и весь вечер старался он отречься от веры в нее. И все же не был в силах это сделать ни вчера ночью в номере гостиницы, ни здесь, на вечере. Весь вечер ему хотелось одного — оберегать ее, всегда быть с ней. Всегда вместе…
Стоя в ярко освещенной, сверкающей кафелем ванной, он шептал:
— Пегги, где вы сейчас? Идите домой, прошу вас, идите домой. Вернитесь в свою комнату и будьте там одна. Завтра утром я приду к вам, и мы вместе пойдем одной дорогой.
Эти слова вылились у него из самой глубины сердца, он наконец понял, что любит ее.
Кэтрин, которая ожидала его внизу, предложила ему проводить ее домой пешком. Она уже говорила с отцом и была счастлива за Джима. Ей хотелось продлить этот радостный для них обоих момент. Ветер стих, и они без труда сошли вниз по ступенькам.
— А ведь лучшую, по-настоящему лучшую часть вечера мы с вами провели здесь, на верху лестницы, — сказала Кэтрин. — Я ее никогда не забуду.
— Да… — Он подыскивал слова, которые, не обижая Кэтрин, помогли бы ему вывести ее из заблуждения, в котором она оказалась по его вине. — Как неожиданно приходит это сознание, что твой новый друг стал необходим тебе.
— Да, это так, это так, — согласилась она, внутренне замирая в тревожном ожидании.
— Я все время рассчитывал на вашу дружбу, Кэтрин, — смущенно начал он, — что бы ни происходило со мной.
— И правильно делали, Джим, — ответила она упавшим голосом. Ее напугал его виноватый тон. — По-моему, вы были правы.
— Мы друзья, навеки добрые друзья, ведь так?
— О, — отозвалась она, скрывая боль, — я верный друг. Во всяком случае, здесь, в Монреале, у вас нет друга вернее. Я вам очень хороший друг.
— И мы, каждый по-своему, всегда будем чувствовать, как мы нужны друг другу, — продолжал он с жалкой улыбкой.
Но Кэтрин поняла, что он имел в виду. Он намекал на то, что у нее создалось ложное впечатление. И все же она предпочла внушить себе, что он просто боится дать себе волю, что он по-прежнему робеет и что это нужно изменить.
«Она понимает», — думал он. Если место в газете зависело от их отношений, то это недостойно. Но он уже сделал выбор, и ему едва удавалось скрыть, какое огромное облегчение он почувствовал. Только теперь ощутил он радостное упоение и торжество.
Глава пятнадцатая
Ее дверь была открыта, и он вошел. Он уже заходил один раз днем, и миссис Агню ему сказала, что Пегги в дневной смене. В ожидании девушки он расхаживал из угла в угол, мысленно обращаясь к ней с самыми красноречивыми увещеваниями. Приостановившись, он прислушался, подошел к окну, потом, захваченный стремительным сумбуром мыслей, медленно опустился на кровать.
Открылась парадная дверь, в прихожей послышались неровные шаги, приглушенные отрывистые восклицания. Он вскочил, почувствовав недоброе. Тут же дверь распахнулась, пахнуло дешевыми духами, и в комнату влетела Пегги. По пятам за ней, сдернув на ходу своей большой ручищей ситцевый платочек с головы девушки, ворвался Уолтер Мэлон, грузный седой журналист, сочиняющий редакционные статьи. Макэлпина ужаснуло бледное, потрясенное лицо Пегги. За ее спиной маячило перекошенное, безобразно-серое лицо Мэлона. Макэлпина они увидели одновременно.
