Михаил Ремер - Даун
– Михалыч, что у вас там внутри, в сарае? – дергаю я его за руку. – Я хочу внутрь! Хочу, чтобы вы показали мне волшебство с ней.
– Не надо тебе туда. Там – нехорошее место. Страсть какое нехорошее.
– Но там же так интересно! Там стоит странная штука. Я такой еще никогда не видел! – продолжаю я.
– Пойдем, Константин Борисович, лучше ушицы поедим. А то наварил ее страсть как много, да есть-то и некому.
На этом все заканчивается. Я вижу, что Михалычу не хочется идти туда. Я не могу понять почему. Разве ему не любопытно, что это за странная штука стоит в сарае?
Но, кажется, сегодня ему стало любопытно. Потому что он все-таки привел меня сюда.
Михалыч
С тех пор как Нинка с чердака свалилась, запер сарай я этот. Думал, навсегда. Как вспомнишь, мурашки по коже, страсть одна. Я-то, дурак старый, не углядел. Она тогда с давлением мучилась. И ходить-то не могла толком, за стены держалась, не упасть чтобы. Уж и врача вызвали из города, да только добирался он страсть как долго. Дорог-то у нас и нет совсем!
Уж и отвлекся я всего на минутку. Только слышу, вроде вскрик какой из сарая да удар глухой. Я услышал – перепугался страсть как. Почувствовал: беда случилась. Бросился к сараю, а она на полу лежит. Неживая. И голова в крови вся. То она об круг гончарный ударилась. И вспоминать – страсть.
А еще помню, в руке игрушку держала. Славкина любимая – машинка гоночная. Красная. В Москве ее купил, по случаю премии. За ней она и полезла на чердак. Соскучилась, видать, по Славке-то! А Славка словно и чувствовал: беда идет. Через Прокофьевну, телеграфичку-то нашу, договорился, что позвонит. Обрадовались тогда, страсть как! Соскучились ведь. То, бывало, в год две открытки, а тут – на тебе, звонить будет! Нинка-то и про давление свое забыла. Со мной вместе ехать решила. Да я и сам рад был! Глядишь, с сынком пообщается, получше-то станет ей.
Приоделись, понятное дело. Я мотоцикл, значит, протер. Порядок потому как такой: в город едешь, изволь при параде быть. Сели и поехали. Долго тогда говорили со Славкой. Я уж Прокофьевну еле уговорил не гнать нас. Уж за полночь закончили! Славка все о здоровье расспрашивал, как живем, чувствуем себя как. Потом обещал карточку выслать, фотографическую. Он, жена да мальчишки их. Уж радовались мы – страсть как! А на следующий день беда и приключилась! Славка-то, как и обещал, карточку прислал. Да только Нинка и не увидит ее. А ждала как она ее! Всю ночь потом не спала. Ну я, понятное дело, порадовать ее решил. Карточку эту фотографическую на могилку ей снес. Пусть порадуется за сынка-то!
С тех пор и близко не подходил я к сараю. Потому что плохое место это. А Константина Борисыча сюда тянет – страсть как. Ну не может его плохое место к себе так тянуть! Ну не может – и все тут. Ну я тогда и решился впустить мальчишку сюда. Страшно было, конечно. Ну да ничего. Переможем! Да и круг гончарный проверю свой. Может, и сделаю чего на нем.
Костик
Михалыч – волшебник! Я не сомневаюсь в этом. Ни капельки. Он самый настоящий волшебник. Теперь я знаю, что искать таких, как он, надо было здесь, в деревне. А я искал в городе.
Михалыч умеет делать горшки из глины! Я смотрю на него. И не дышу. Боюсь пропустить хотя бы одну мелочь. Михалыч обмотал ступни тряпками. Теперь он смешно болтает ногами. Он заставляет крутиться оба круга.
– Давай посмотрим, не разучился ли старик делать кувшины, – улыбается Михалыч. Ему хорошо сейчас. Я вижу. Даже лучше, чем на рыбалке.
– Любил я это дело раньше, страсть как! Все соседи ко мне за горшками ходили. А мне-то и не жалко. Оно, бывает, с колхоза придешь и давай с глиной возиться. Так все соседи ко мне уважительно относились. Потому как специалист большой по этой части был. Потому как положено так – к специалистам уважительно относиться. Ну-ка, посмотрим!
Михалыч накрывает ладонями глиняный комок! И начинает превращать его в пузатый кувшин. Мне хочется уметь, как он. Я хочу научиться превращать глину в кувшины. Но еще больше я хочу просто смотреть на это чудо. Словно зубная паста из тюбика вытекает глина из-под пальцев Михалыча! Еще немного. Еще совсем чуть-чуть! И вот уже на верхнем круге стоит готовый кувшин.
Столько раз я видел волшебников в сказках. Я знаю, они умеют исполнять желания. Я столько лет мечтал встретиться с одним из них! И знаю, чего бы попросил. Чтобы меня начали понимать. И любить. И чтобы люди вокруг меня стали чаще улыбаться. Перестали вечно куда-то бежать. Это же так здорово: уметь радоваться.
Я помню, тогда шел дождь. Все вокруг было хмурым. Дома, машины, люди. Все куда-то бежали. Или прятались от дождя. Мы с мамой стояли под аркой.
Мы тоже прятались. Мы тоже не хотели промокнуть. Тогда я увидел этот цветок. Он вырос сквозь асфальт! Голубой, как кусочек неба! Тогда мне стало хорошо. Тогда мне стало все равно, что на улице дождь. Все равно, что небо хмурое. Я просто обрадовался.
Я понял, что такие цветы приносят радость. А еще понял, что радость людям не нужна. Все пробегали мимо. Никто этот цветок не замечал. Почему-то всем больше нравилось спешить. А Михалычу больше нравится радоваться. Еще ни разу не видел его сердитым. Еще ни разу не видел, чтобы он куда-то бежал.
* * *Темно. Одиноко и страшно. Даже ночью в комнате больше света, чем здесь.
Я знаю это место. Оно разное. Светлое или темное. Я люблю его, когда светло. Когда темно – боюсь. Мой друг тоже. Он приходит, когда светло. Темнота пугает его. Она холодная. Она прячет что-то страшное.
Свет!
Я слышу, он близко. Он скачет. Я не дышу. Я жду.
Много раз я видел, как он появляется. Прямо из воздуха. Он скачет, отскакивая от него. У моего друга нет тени. У всех есть, а у него нет.
Я хочу достать его. Я бегу. Я тянусь. Но у меня ничего не выходит. Я знаю: когда-нибудь у меня это получится. Тогда изменится все. Но сейчас не время. Я почувствую, когда придет пора.
Я уже долго в деревне. С весны. А сейчас – осень. За это время у меня появилось много друзей: Михалыч, баба Валя, соседи. Мне они нравятся. Такие добрые! У каждого всегда найдется гостинец для меня. У каждого есть время поговорить с бабушкой.
Каждому надо с кем-то разговаривать. Бабушка разговаривает с соседями, Михалыч – со мной. Мама разговаривала только со мной. Потом появилась Оля, и мама разговаривала с ней.
Папа и Сережа разговаривали с мамой и Олей. Но мне кажется, что папины и Сережины разговоры маме не нравились. Каждый вечер слушать про Сергеева и про работу? Наверное, это очень скучно. Очень. Маме хотелось просто поговорить! Как с Олей. О погоде, обо мне, об одежде. Но папа и Сережа так не умели. Им так было не интересно.
Здесь все видят друг друга каждый день. Несколько раз в день. И всегда они разговаривают друг с другом. Останавливаются и начинают говорить. И ни разу я не слышал ни про Сергеева, ни про Фирсова, ни про мистера-дристера! Как жаль, здесь нет мамы! Как бы ей было здесь хорошо! Здесь столько людей, которые умеют просто разговаривать! О чем угодно.
Но даже без нее мне здесь нравится. Здесь здорово! А еще я знаю: мама сейчас на небе. Она видит, что мне хорошо. И радуется вместе со мной. Наверное, она бы радовалась еще больше, если бы здесь был папа с Сережей. Думаю, им бы тоже понравилось! Правда! Вот только о чем они здесь будут говорить?
Здесь не говорят о работе. Зачем? Гораздо интересней пойти на рыбалку. Так здорово сидеть на этом мостике и ловить рыбу! Интересно, разговаривал бы папа здесь о Сергееве и мистере-дристере? Я долго думал над этим. Наверное – нет. Мистера-дристера здесь просто не знают.
О работе хочется говорить только тогда, когда нечем заняться. Как дома. Вечером папа всегда говорил про работу. Только про нее. А потом садился и смотрел свои картинки. Вечером Сережа всегда говорил об институте. Потом садился за компьютер. Оля же о работе не говорила никогда. Наверное, у нее были дела поинтересней. Ей всегда было что делать. Как здесь, в деревне.
В деревне всегда есть чем заняться. Можно сидеть на завалинке и греться на солнышке. Можно собирать яблоки. Они такие тяжелые, что не удерживаются на ветке. Они падают вниз и пытаются спрятаться в траве. Это значит – яблоко готово. Можно ходить за грибами и ягодами. А еще можно просто любоваться закатом. Или играть на губной гармошке.
Михалыч обожает слушать меня. Он смотрит на солнце и молчит. Никогда меня не останавливает. Ему нравится моя музыка. Правда! Наверное, ему жаль, что он не умеет так же. Он пробовал. Много раз. Но у него ничего не получалось. Потому играю только я. Михалыч просто слушает.
– Душевно, страсть как, – вздыхает Михалыч. – Аж слеза пробила. Нинку-то вспомнил по молодости. Мы с ней часто тогда сбегали – в лес, на опушку. Там и сидели до утра. Хорошо было. Но ты не подумай. Ничего такого не было! Потому как нельзя до свадьбы. Потому как порядок такой.
А я слушаю. Слушаю про грозу и молнию, которая расколола огромный дуб на две части. Но как? Молния такая тоненькая! А дуб толстый. Очень. Он такой огромный, что мне не обхватить его руками! Про то, как в лесу они заблудились. Да много про что! Потом Михалыч смотрит на солнце и говорит:
