Пол Боулз - Пусть льет
12
А в комнате Юнис Гуд, постепенно напиваясь немного больше обычного (присутствие стольких людей вокруг нее часто приводило к таким излишествам), вся изнервничалась. Недавно пришедший гость, молодой человек, которого она не знала, а он, несмотря на свой европейский наряд, был, очевидно, мусульманин, подошел к Хадиже, когда они с Юнис стояли вместе у фонографа, и приветствовал ее, как знакомую, по-арабски. К счастью, Хадиже достало сообразительности ответить:
— Что ты гвари? — прежде чем повернуться к нему спиной, но инцидент на этом не исчерпался.
Мгновение спустя, пока Юнис в другой части комнаты восполняла себе выпивку, эти двое как-то начали вместе танцевать. Когда она вернулась и увидела их, ей ужасно захотелось вмешаться и разъединить их, но, конечно, она такого никак сделать не могла без какого-либо оправдания. «Если начну, устрою жуткую сцену», — сказала она себе, поэтому осталась маячить на краю танцевального пола, время от времени хватаясь за мебель, чтобы поддержать себя. По крайней мере, если она не будет отходить от Хадижи далеко, та вряд ли осмелится говорить по-арабски. В этом-то и была главная опасность.
Хадижа мучилась. Ей не хотелось танцевать (вообще-то, она считала, что ее дни вынужденной учтивости с посторонними мужчинами, а превыше прочего — с мусульманами, триумфально завершены), но он ее буквально схватил. Молодой человек, прижимавший ее к себе с такой силой, что ей было трудно дышать, соглашался говорить с ней только по-арабски, хоть она и держала на лице непреклонную маску высокомерия и непонимания.
— Всем известно, что ты Танжауйя, — говорил он.
Но она подавляла в себе страх, который рождали его слова. Лишь два ее покровителя, Юнис и американский господин, это знали. Несколько раз она пыталась его оттолкнуть и перестать танцевать, но он лишь держал ее со все большей твердостью, и она уныло осознала, что новые яростные попытки с ее стороны привлекут внимание других танцующих, из которых теперь осталось всего две пары. То и дело она громким голосом повторяла:
— О’кей! — или: — О да! — чтобы заверить Юнис, которая, как она видела, в отчаянии за ней наблюдает.
— Ch’âândek? Что с тобой такое? Ты что это такое удумала? — возмущенно говорил молодой человек. — Стыдно, что ты мусульманка? Это очень плохо — то, что ты делаешь. Думаешь, я тебя не помню по бару «Люцифер»? Ха! Hamqat, entina! Hamqat![75] — Изо рта у него сильно пахло бренди, который он пил весь день.
Хадижа яростно возмутилась.
— Ana hamqat?[76] — начала она и слишком поздно сообразила, что выдала себя. Молодой человек в восторге расхохотался и попробовал вынудить ее продолжать, но она окаменела в абсолютном молчании. Наконец она воскликнула по-арабски: — Вы мне больно делаете! — и, вырвавшись из его хватки, поспешила к Юнис и встала рядом, потирая плечо. — Вот билять сволоч, — сказала она тихонько Юнис, которая засвидетельствовала ее лингвистическую несдержанность и поняла, что для молодого человека игра окончена.
— Замолчи! — Она схватила Хадижу за руку и поволокла ее в пустой угол.
— Я хочу одна кока-кола, — возразила Хадижа. — Очень жарко. Этот паршивый парень танцевай не годится.
— Кто он вообще такой?
— Один маврыйски человек живать в Танжер.
— Я знаю, но кто он? Что он делает во дворце Бейдауи?
— Много пьяный.
Юнис на миг задумалась, отпустив руку Хадижи. Со всем достоинством, которое могла призвать, она прошагала через всю комнату к Хассану Бейдауи, который, видя, как она подходит, отвернулся и умудрился оживленно заговорить с мадам Уэрт к тому времени, как она приблизилась. Маневр оказался довольно бесцельным, потому что пронзительное Юнисово «скажите-ка» раздалось, когда она была еще в десятке шагов от них. Она постукала Хассана по руке, и он терпеливо повернулся к ней, готовясь выслушать еще одну серию невнятных воспоминаний о кронпринце Руппрехте.
— Скажите-ка! — Она показала на недавнего танцевального партнера Хадижи. — Скажите-ка, это не старший сын паши Феса? Я уверена, что помню его по Парижу.
— Нет, — спокойно ответил Хассан. — Это мой брат Тами. Желаете с ним познакомиться? — (Предложение это было вызвано не столько ощущением дружелюбия к Юнис Гуд, сколько неприязнью к Тами, чье нежданное появление и Хассан, и Абдельмалек сочли возмутительным. Они предложили ему уйти, но он, слегка напившись, только рассмеялся. Если кто-то из присутствующих и мог ускорить его уход, подумал Хассан, то лишь эта нелепая американка.) — Пойдемте? — Он предложил ей руку; Юнис быстро подумала и сказала, что она будет в восторге.
Она не удивилась, обнаружив, что Тами относится как раз к тому сорту марокканцев, который она больше всего не любит и обычно поносит: снаружи европеизированные, но втайне сознающие, что желаемая метаморфоза навсегда останется незавершенной, а стало быть — задиристые, вечно в наступлении, чтобы скрыть свое поражение, безответственные и наглые. Со своей стороны, Тами вел себя особенно отвратительно. Настроение у него было мерзкое — он не добился успеха ни в попытках раздобыть денег на лодку у братьев, ни убеждая их согласиться на продажу его дома в Маршане. И опять же эта противная женщина — такими он представлял себе типичных туристок, которые его расой восхищаются лишь постольку, поскольку представители ее колоритны.
— Вы желаете, чтобы все мы были заклинателями змей и поедателями скорпионов, — взревел он где-то посреди их беседы, которую она неизбежно свернула на такой курс, чтобы дать ему возможность бросить свои любимые обвинения.
— Естественно, — ответила Юнис самым провокационным манером. — Это будет гораздо предпочтительнее, нежели нация десятисортных псевдоцивилизованных торговцев коврами. — Она ядовито улыбнулась, после чего рыгнула прямо ему в лицо.
В тот момент вошел Даер. Огни свечей казались ему яркими, и он моргал. Увидев в центре комнаты Тами, он на мгновенье, похоже, удивился, а затем подошел к нему и тепло его приветствовал. Вроде бы не заметив Юнис, взял его за руку и отвел в сторону.
— Я хочу уладить с вами мой должок с того вечера.
— О, все в порядке, — ответил Тами, выжидающе глядя на него. А когда из рук в руки перешли деньги, Тами сказал: — Она здесь. Вы ее видели?
— Ну да, еще бы.
— Это вы ее привели?
— Нет, мисс Гуд, вон там. — Даер дернул подбородком в ее сторону, и Тами задумался.
Юнис разглядывала их, не сходя с места, видела, как Даер сунул в руку Тами какие-то купюры, и верно догадалась, что Тами и был тем другом, который ссудил его деньгами заплатить Хадиже в баре «Люцифер». Осуществлялись ее худшие страхи, и в нынешнем нестойком состоянии она их нагромоздила до кошмара. Двое мужчин держали в своих руках ее будущее счастье. Если бы кто-то пристально смотрел в этот миг на ее лицо, он, без сомнений, объявил бы ее безумной и, вероятно, быстро отошел подальше. Оно вдруг вспыхнуло в ней — осознание того, насколько непревзойденно счастлива она была в этот вечер у Бейдауи, по крайней мере, так ей теперь казалось. Хадижа принадлежала только ей, ее приняли как свою, она в этот миг даже наслаждалась небольшим успехом как мисс Кумари, односложно беседуя в углу с доктором Уотерменом. Однако ноги мисс Кумари располагались на краю обрыва, и требовался лишь толчок кого-то из двоих мужчин (она стиснула кулаки), чтобы она рухнула в пропасть. Американец был опаснее, тем не менее и она уже привела в действие механизм, которым суждено было от него избавиться. «Не может подвести», — отчаянно думала она. Но он, конечно же, мог. Не было никакой особенной причины верить, что он явится на свидание, так неуклюже назначенное мадам Жувнон на завтра, — да и оснований полагаться на ее способность устраивать дела так, как им полагалось устроиться. Она широко открыла рот и с некоторой трудностью снова рыгнула. Комната отступала от нее; она чувствовала, как та сливается во тьму. Совершив огромное усилие, она предотвратила собственное падение вбок на пол и сделала несколько шагов вперед, вероятно — с намерением поговорить с Даером. Но усилие оказалось чрезмерным. Последние остававшиеся силы ушли на то, чтобы достигнуть ближайшего свободного кресла; она скользнула в него и лишилась чувств.
Дейзи подошла к Даеру, не обратив, однако, ни малейшего внимания на Тами, который скромно отошел.
— Боже правый! — воскликнула она, видя, как рухнула Юнис. — Что за прелестное зрелище. Я не намерена принимать поручение доставить это домой, хотя именно так и произойдет, если я не уйду. — Она умолкла и, похоже, передумала. — Нет! Ее маленькая греческая подружка может просто вызвать такси, а погрузят ее слуги. Будь я проклята, если послужу шофером Дядьке Гуду, и проклята, если отправлюсь домой, чтобы этого избежать. Хассан — ну не милашки ли они оба? Вам же они нравятся, правда?.. — (Даер подтвердил.) — Он предложил показать нам большую залу, а такое не каждый день случается. Я ее видела раньше только раз, и прямо сил нет как хочу посмотреть еще раз. Тут, значит, не придется жертвовать собой, превращать машину в неотложку Красного Креста и влезать по этой адски узкой улочке к «Метрополю». Боже! — Она помолчала, затем продолжила: — Они пока не готовы нас туда взять. Хотят подождать, чтобы еще кто-нибудь ушел. Но я должна с вами поговорить, пока вы опять не исчезли. Я же видела, как вы убегали, дорогуша. Хватит вам уже вести себя как пария. Пойдемте сюда вот, присядем. Мне нужно сказать вам две вещи, и обе они важны — и не очень приятны.
