Борис Виан - Пена дней
— Они растут вниз?
— Да. Снизу их подсвечивают, — объяснил провожатый. — У них положительный фототропизм, но растут они вниз, а не вверх, потому что намного тяжелее земли. Вот их и подсвечивают снизу, чтобы избежать искривлений.
— А резьба?
— Данный сорт вырастает уже с готовой резьбой. Семена выведены селекционным путем.
— А трубы для чего?
— Для вентиляции и для сохранения стерильности одеял, да и вообще теплиц. Специальных мер предосторожности применять не надо, за этим и так очень бдительно следят.
— А с искусственным прогревом не получается?
— Плохо. Для хорошего роста им необходимо человеческое тепло.
— А женщин вы нанимаете? — поинтересовался Колен.
— Нет, они не пригодны для этой работы, у них недостаточно плоская грудь, чтобы равномерно распределять тепло. Ну, не буду вам больше мешать. Приступайте к работе.
— Я действительно буду получать по десять инфлянков в день?
— Конечно. И сверх того премию, если вам удастся вырастить за раз больше дюжины стволов…
Провожатый вышел из теплицы и затворил за собой дверь. Колен сжимал в горсти двенадцать стальных зерен. Он положил их на пол и начал раздеваться. Глаза у него были закрыты, а губы то и дело вздрагивали.
LII
— Не понимаю, что происходит, — сказал приемщик. — Сперва ведь все было в порядке. Но вашу последнюю продукцию можно будет использовать только для особого вида оружия.
— Но вы мне все же заплатите? — с тревогой спросил Колен.
Он должен был получить семьдесят инфлянков плюс десять инфлянков премиальных. Он старался как мог, но контролер обнаружил в выращенных им стволах явные отклонения от стандарта.
— Поглядите сами, — сказал приемщик, взял один из стволов и показал Колену его деформированный конец.
— Ума не приложу, — сказал Колен. — Мои первые стволы были абсолютно цилиндрическими.
— Конечно, они могут пойти на производство гранатометов, но эта модель была в ходу еще пять войн тому назад, и к тому же у нас ими забит склад. Это очень досадно.
— Я старался, как мог!..
— Не сомневаюсь. Я заплачу вам ваши восемьдесят инфлянков.
Приемщик вынул из ящика стола запечатанный конверт.
— Я велел принести деньги сюда, чтобы вам не пришлось идти в отдел зарплаты. Там иногда месяцами нельзя добиться расчета, а, судя по вашему виду, вам некогда ждать.
— Большое спасибо, — сказал Колен.
— Я еще не видел вашей вчерашней продукции, ее вот-вот принесут. Может, подождете минутку?
Его дребезжащий сиплый голос терзал слух Колена.
— Хорошо, я подожду.
— Видите ли, мы вынуждены быть очень внимательны к этим деталям, потому что все винтовки должны быть одинаковыми, даже если для них нет патронов…
— Да, — сказал Колен.
— А патронов у нас по большей части нет. С планом по производству патронов у нас получилась неувязка. Дело в том, что скопились большие запасы патронов, но они годятся только для той модели винтовки, которая уже давно снята с производства, а приказа выпускать патроны для винтовок нового типа мы не получали. Так что пользоваться этими винтовками пока невозможно. Впрочем, все это не имеет никакого значения. Ведь не полезешь же с винтовкой против самоходного орудия. А у противника на каждые наши две винтовки приходится по самоходке. Правда, по количеству стволов превосходство остается за нами, но что самоходному орудию винтовка или даже десяток винтовок, особенно если нет патронов?..
— А здесь самоходок не делают? — спросил Колен.
— Делают, но мы еще только-только справляемся с планом, спущенным нам во время последней войны, поэтому наши самоходки не отвечают современным требованиям, и их приходится тут же пускать на металлолом, а сработаны они на совесть, вот на это и уходит время.
В дверь постучали, и на пороге появился заведующий складом. Он толкнул перед собой белую стерильную тележку, на которой лежала, прикрытая белой простыней, продукция Колена за последнюю смену. С одной стороны простыня почему-то приподнималась, а этого не могло бы быть, если бы все стволы имели правильную цилиндрическую форму, и Колен забеспокоился.
Заведующий складом вышел, прикрыв за собой дверь.
— М-да… — сказал приемщик. — Как-то не похоже, что все уладилось.
Он приподнял простыню. На тележке лежали двенадцать синеватых холодных стальных стволов, и из каждого росла прекрасная белая роза, — ее бархатистые лепестки, чуть кремовые в глубине, должно быть, только что раскрылись.
— О, — прошептал Колен, — как они хороши!..
Приемщик ничего не сказал. Он только кашлянул два раза.
— В общем так… — произнес он раздумчиво. — На работу вам завтра, пожалуй, не стоит выходить.
Его пальцы нервно стиснули край тележки.
— Я могу их взять? — спросил Колен. — Для Хлои…
— Они завянут, как только вы их оторвете от стали, — сказал приемщик. — Они, видите ли, тоже стальные…
— Быть этого не может! — воскликнул Колен.
Он бережно коснулся стебелька одной из роз и попытался сломать его, но при этом сделал неловкое движение, и лепесток рассек ему кожу на руке. Рана длиной в несколько сантиметров медленно заполнялась густой кровью, которую он стал машинально слизывать. Он глядел на белоснежный лепесток, отмеченный кровавым полумесяцем, и приемщик тихонько похлопал его по плечу и подтолкнул к двери.
LIII
Хлоя спала. Днем нимфея одалживала ей свою матовую кремовость, но во время сна она, видно, считала, что стараться незачем, и лихорадочный румянец проступал на щеках больной. Глаза ее гляделись двумя голубыми пятнами подо лбом, и издали нельзя было понять, раскрыты они или нет. Колен сидел на стуле в столовой и ждал. Вокруг Хлои стояло много цветов. Поэтому он мог подождать еще несколько часов, прежде чем идти искать другую работу. Он решил чуть-чуть отдохнуть, чтобы произвести хорошее впечатление и получить прилично оплачиваемое место. В комнате было темно. Окно уже почти целиком заросло, оставалась лишь узкая щель над подоконником, шириной сантиметров в десять, сквозь которую сочился белесый свет и падал полосой на его лоб и глаза. Остальная часть лица была погружена в сумеречную тень. Проигрыватель стал плохо работать, для каждой пластинки приходилось его заново заводить, а это утомляло Колена. Да и пластинки стали такими заигранными, что часто уже трудно было узнать мелодию. Он подумал о Хлое. Если ей что-нибудь понадобится, то мышка тут же прибежит за ним. Женится ли Николя на Исиде? Интересно, какое у нее будет свадебное платье? Кто это звонит в дверь?
— Здравствуй, Ализа, — сказал Колен. — Ты пришла навестить Хлою?
— Нет, я просто пришла.
Они сидели в столовой, в которой из-за волос Ализы стало теперь куда светлее. И два стула там тоже еще нашлось.
— Ты затосковала, мне это знакомо.
— Шик пришел, он сейчас дома.
— Он послал тебя за чем-нибудь? — спросил Колен.
— Нет, — ответила Ализа. — Он меня просто отослал из дому.
— Понятно. Он решил заняться ремонтом?..
— Нет, — сказала Ализа. — Он собрал наконец все книги Партра, а я ему больше не нужна.
— Ты устроила ему сцену?
— Нет.
— Он, наверное, неправильно тебя понял, а когда он перестанет злиться, ты ему все объяснишь.
— Он мне сказал, что у него осталось ровно столько инфлянков, сколько нужно, чтобы переплести последнюю книгу Партра в гусиную кожу цвета небытия, и что он не допустит, чтобы я с ним осталась, потому что он не может меня ничем обеспечить, и что я стану совсем некрасивой, и у меня будут красные, безобразные руки.
— Он прав, — сказал Колен. — Работать ты не должна.
— Но я люблю Шика. Я работала бы ради него.
— Это не выход. К тому же ты не можешь работать, ты слишком красивая.
— Почему он меня выгнал? — спросила Ализа. — А я правда была красивая?
— Не знаю, но мне очень нравятся твои волосы и твое лицо.
— Погляди, — сказала Ализа.
Она встала, потянула за колечко молнию, и платье ее упало на пол. Это было платье из светлой шерсти.
— Да… — прошептал Колен.
В комнате стало очень светло, и Колен увидел Ализу всю как есть. Ее груди, казалось, вот-вот вспорхнут и улетят, а продолговатые мышцы ее стройных ног на ощупь были, должно быть, твердыми и горячими.
— Я могу тебя поцеловать? — спросил Колен.
— Да, ты мне нравишься.
— Ты замерзнешь.
Ализа подошла к Колену и села к нему на колени, а из глаз ее тихо потекли слезы.
— Почему он не хочет больше быть со мной?
Колен баюкал ее, как дитя.
— Он ничего не понимает. Но, знаешь, Ализа, он все-таки хороший парень.
— Он очень меня любил. Он думал, что сможет разделить себя между книгами и мной, но книги этого не захотели.
— Ты замерзнешь, — повторил Колен.
