Олег Рябов - КОГИз. Записки на полях эпохи

– Ну все, – подвел черту Николай. – Пойдемте работать.

Вернувшись в предбанник, Николай оставался по-деловому строг, и рабочий энтузиазм так и брызгал из него. Совсем не по-дружески, а начальственно он обратился ко мне:

– Балалаев, ты внимательно посмотри и рассчитай освещение: сколько надо привезти софитов и где установить. Надо чтобы хватило мощности. У вас пожарники давно проверяли электропроводку, Лидия Львовна?

– Да вон там, на двери висит акт проверки и инструкция.

– Это хорошо. Натан Моисеевич, ты вместе с Лидией Львовной поработай с картотекой. Надо сегодня же отобрать двух-трех читателей из ветеранов, которые читают Ленина и основоположников. А я еще раз пройдусь: подумаю, как лучше выстроить мизансцену.

5

Домой возвращались – уже смеркалось. Я позвал друзей в гости попить чаю, благо жил я тогда один, но Натан отнекался, а Николай выразил готовность зайти через полчасика: надо было посылку на почте получить. Действительно, он пришел с бандеролькой, перевязанной бечевкой и запечатанной сургучами.

Чай был хороший, цейлонский, но беседа длилась недолго. Николай быстренько разглядел у меня стоящий на полу зимний пейзаж Клевера, который я только что купил в комиссионке на Добролюбова за шестьдесят рублей.

– Захожу – смотрю – на стенке приличная работа висит – спрашиваю – кто автор? – отвечают – Киллер – я говорю – понял, беру!

Клевер был замечательный, классический: деревня, деревья, снег, закат. Николай недолго разглядывал:

– Почем такое чудо, если не секрет?

– Да я не продаю. Точнее, не думал еще – только что купил.

– А если не хочешь продавать, то, может, поменяемся.

– На что поменяемся?

– А вот ты любишь Хлебникова, смотрю – у тебя пятитомник «степановский» стоит. Да еще в суперах! Давай мою бандерольку посмотрим?

Николай взял со стола нож и, перерезав шпагат и поломав сургучи, выложил на стол содержимое своего почтового отправления.

Передо мной аккуратным веером рассыпались двенадцать книжечек, тех самых, из того самого шкафчика: пять ранних «Пастернаков» и семь футуристических иллюстрированных альманахов: редчайшее «Утиное гнездышко», а еще «Требник троих», «Мы». Их я не видел днем в библиотеке. Все это завершилось легендарной «Помадой» Крученых в родной кирпичной обложке.

У меня пересохло в горле. Даже трудно объяснить – отчего. То ли от восторга, что я смогу эти уники и ценности потрогать руками, то ли от страха, что это все украдено. Да еще при моем участии. Николай мастерски и своевременно опередил мои сомнения:

– Вот так: мы с тобой сегодня совершили большое дело в части сохранения культурных ценностей. Завтра все эти шедевры могли оказаться либо в печке, либо в макулатуре. Они уже были подготовлены к списанию. Зайди я туда через пару дней: было бы поздно. А эта старая дева может только слезы пускать. Ослушаться она: ни-ни! Эти сорокалетние дуры все еще крамолы боятся, как огня.

Я гладил и щупал синюю цветную грубую бумагу альманашков, листал Пастернака и не сразу обратил внимание, что инвентарные номера и библиотечные штампы уже стерты, причем очень аккуратно и незаметно.

Отказаться от обмена я просто не смог.

После сделки Николай быстро засобирался домой, а я был даже рад: хотелось один на один пообщаться с моим новым богатством.

6

Звонок разбудил меня среди ночи. «Николай вернулся», – подумал я, шлепая босиком в коридор и открывая дверь.

– Заходи, – буркнул я, не глядя на лестничную площадку.

– Милиция, – донеслось из темноты подъезда – лампочка на площадке не горела. Шутка была в духе Николая, но голос явно чужой.

– Какая милиция? – удивился я.

– Капитан Сапожников, – заявил мокрый от дождя незнакомец, заходя в прихожую. – Вы – Геннадий?

Я кивнул. Капитан снял шляпу и бесцеремонно отряхнул ее. Потом расстегнул длинное двубортное пальто, попутно разбрызгивая вокруг себя воду, и достал удостоверение. Разглядывать удостоверение я не стал, а тупо и интеллигентно предложил ему раздеться и пройти в комнату. Включил настольную лампу, пододвинул незваному гостю стул, а сам уселся напротив.

Капитан был, слабо сказать, раздражен.

– Сегодня сделал хорошее дело, разложил по полочкам запланированный «висяк» и закрыл его. Начальство отпустило: отдыхай! И вдруг глухой ночью с бабы снимают – какие-то книжки украли. Я заходил к Натану Павловскому, тот позвонил твоим родителям, а они дали этот адрес.

Меня начало тихонько колотить. Я слышал, как не только зубы, а все кости у меня внутри стучат друг об друга. Мне пришлось ладони зажать между коленками, чтобы не было слышно этого костяного колотилова.

Первое, что мне не понравилось, – это что он меня на «ты» стал назвать. А уже второе – что капитан сидел, облокотившись на «Повесть» Пастернака, а передо мной лежал раскрытый «Девятьсот пятый год», да и все пресловутые книги разместились стопочкой перед нами на столе.

– Давай так: с самого утра весь день мне подробненько рассказывай. Когда устану – тебя перебью.

Перебил он меня уже через минуту.

– После ресторана в библиотеку ходили?

– Ходили!

– Вот отсюда начинай. С кем ходили?

– С Натаном и еще с одним мужиком.

– Что за мужик? Как зовут? Где живет? Он мне нужен.

– Зовут Николай, а как фамилия и где живет – не знаю.

– Думай, вспоминай, а то сейчас в отдел поедем. Сегодня днем этот Николай вас вместе с этой лошадью-библиотекаршей обвел вокруг пальца. Он увел из ценного фонда библиотеки книги, предназначавшиеся совсем не для списания, а для других целей. Это ЧП почему-то оказалось на контроле у генерала, и не наше с тобой лягушачье дело: разбираться – почему. Книги должны быть на месте. Как его фамилия?

– Леонов, – вспомнил я, – он же сам себя вписывал в список на Жорж Санд.

– Ну вот! В десять у меня в отделе быть, протокол допроса подпишешь. Надо было бы сейчас, да у меня все бумажки промокли. А я за ночь пока всех Николаев Леоновых в городе перелопачу.

Я почему-то подумал, что протокол не смог бы подписать при всем желании. У меня ноги подкашивались, когда я шел в прихожую провожать капитана Сапожникова.

7

Бывает так, что голова работает вхолостую: просчитываешь разные варианты: все – разумно, все – логично, а вот какой должен быть конечный результат, понять не можешь. Понятно было одно, что надо линять из этой квартиры как можно скорее, причем вместе с книгами.

Завернув все мои чудные книжечки назад в бандерольку и упаковав ее в брезентовый мешок так, чтобы их не подмочило, я вышел во двор, продолжая лихорадочно продумывать варианты дальнейших действий. Выкинуть их или сжечь – рука не поднималась, отнести с утра в библиотеку – есть риск, что увидят и узнают, оставить на крыльце с записочкой – смешно, да и ненадежно. Ноги сами несли меня через центр города к злополучной библиотеке. Я понимал, что выгляжу смешно или странно, постоянно испуганно озираясь и стремясь использовать любой проходной двор.

И только подходя к месту преступления, я понял, что книжки надо послать по почте. Это будет в духе Николая.

Обратным адресом на бандерольке, которую я отправил в восемь утра, стояло: «Здесь. пр. Ленина, дом 4, кв. 22, товарищу Инкину».

XIV. Натан

Натана в городе теперь почти не помнят. А когда-то, лет двадцать назад, его знали все, точнее, все интеллигентные или, может, правильнее, культурные люди – в общем, те, у кого имелось пианино. Натан был настройщиком. Кроме этого, он был еще и книжник. Нынче это слово не употребляется, а тогда все, кто хотел «подняться» в глазах общества, собирали книги. Элита этого круга называла себя книжниками. Натан стоял на вершине этой элиты.

Вообще-то он был чудаковатый и простоватый, добрый и хитрый еврей. Жил он у стадиона «Динамо» в старом доме на втором этаже в запущенной коммунальной квартире вдвоем с отцом. Дом был гостеприимный, но чтобы попасть в него, надо было перейти по старым дверям, уложенным на кирпичи, огромную, никогда не просыхавшую лужу.

Однажды вечером я заскочил к Натану в гости с бутылочкой, чтобы отдохнуть и поболтать. После первой стопки Натан загадочно встал из-за стола, снял пачку книг со стеллажа и достал со второго ряда новую норковую шапку. Шапка была замечательная, из целиковых шкурок, мех переливался и отсвечивал.

– Сколько такая, если не секрет? – спросил я с безразличием.

– Внешторговская, – сказал Натан с гордостью. – Триста рублей отдал.

– Натан, а как же ты в ней будешь в сарай за дровами и огурцами ходить? У тебя там такая темень – ногу сломишь.