Софи Оксанен - Очищение
— Ханс, Ингель подсунула под шкаф клинья. Значит, она хотела, чтобы ты оставался в укрытии.
— Дай мне водки.
— Я сооружу для тебя более надежное место укрытия.
— Зачем?
— Нельзя долго находиться в одном и том же месте.
— Ты намекаешь на то, что Ингель так считала? Моя Ингель.
— Нет, разумеется.
Алиде достала из кармана полбутылки самогона. О судьбе Липси Ханс не спрашивал.
— Иди доить коров, — устало сказал он.
Алиде насторожилась. Может, просьба Ханса была искренней и нужно идти доить коров, но она не могла оставить его одного на кухне в таком состоянии. Он мог устремиться в муниципалитет.
1949, Западная Виру
АЛИДЕ ОТРЫВАЕТ КУСОК ОТ СВАДЕБНОГО ПОКРЫВАЛА ИНГЕЛЬ
Через две недели после того, как Ингель и Линду увели, Мартин и Алиде вместе с собакой переехали в дом. Солнце сверкало, грузовик мягко покачивался. Целое утро Алиде делала все так, чтобы не совершить ошибки, каждое свое движение проверяла, чтобы не спутать ничего или не пропустить. Встала с постели так, чтобы сначала правая нога коснулась пола, переступила через порог комнаты правой ногой и через наружную дверь тоже, открывала двери правой рукой и торопилась сделать это раньше Мартина, чтобы он левой рукой не испортил их счастья. И сразу как они подъехали к дому, она устремилась к калитке, чтобы открыть ее правой рукой, потом также дверь и войти в дом правой ногой. Все шло хорошо. Первым они встретили мужчину. Хороший знак. Если бы встретилась женщина, Алиде издалека заметила бы ее и попросила Мартина остановить грузовик, а сама побежала бы в кусты, сказав, что у нее болит живот, чтобы подождать, пока пройдет женщина. Но если бы и второй встречной оказалась женщина? Ей пришлось бы снова просить Мартина остановиться и бежать в кусты, а муж стал бы беспокоиться. Мартину нельзя было говорить о том, что приносит счастье, о плохом глазе, он бы только посмеялся над тем, что жена наслушалась небылиц старых людей. У него есть свои Ленин и Сталин. К счастью, в пути все было хорошо. Ноги приплясывали и сама она светилась от радости. Ханс! Она спасла себя и Ханса. Они в безопасности и главное — вместе.
Она взглянула на себя в зеркало, пока Мартин разгружал вещи, и может, слегка пококетничала со своим фигуристым отображением. Ой, как бы она хотела, чтобы Мартина не было ночью, чтобы он был на работе или где угодно, она могла бы выпустить Ханса с чердака и просидеть с ним всю ночь. Но Мартин никуда не ушел, он хотел провести первую ночь в новом доме с женой, товарищем, любимой — с ней вместе. Она сделала попытку, спросив, не нужен ли он на работе, и дала понять, что не будет сердиться, хотя на нее лягут многие обязательства, но Мартин лишь посмеялся над подобной чепухой. Партия обойдется ночью без него, а жена — нет!
В доме все еще пахло Ингель, на стекле остались следы от пальцев ее или Линды, скорей всего, Линды, так как они были низко. Под окном стояла каштановая птичка Линды с пустыми деревянными глазами и со спичечными крыльями. Ничто не указывало на внезапный уход или поспешную упаковку, ящики не были открыты, в шкафах не рылись. За исключением приоткрытой дверцы того шкафа, который открывал Ханс. Алиде закрыла ее. Ингель оставила все в отличном порядке, аккуратно взяла одежду свою и Линды из белого шкафа и как следует затворила его дверцы, которые нужно было задвигать медленно и в то же время плотно, чтобы он не открывался сам собой. Она закрыла шкаф так, будто вовсе не спешила. Из комода были взяты нижнее белье и чулки, скатерка на нем осталась ровной, как и ковры на полу, не считая того, который сместился, когда Алиде пыталась задержать Ханса. Она не обратила на это внимания, так как, сооружая чердачную комнатку, взбиралась прямо на чердак, не заходя в нижние комнаты, и не осматривала кухню, ибо не готовила горячую еду для Ханса.
Он хотел помочь ей в строительстве, но она отказалась. Его душевное состояние было таким, что ему лучше было оставаться в старой комнатке, горевать и пить водку, которой снабжала его Алиде. Теперь только она сообразила, что весь беспорядок в доме — лишь следы борьбы ее и Ханса, оставшиеся после ее первого прихода. Не было никаких признаков того, что чекисты искали оружие, да и кладовая была чистой. Возможно, Мартин сказал им, чтобы они вели себя прилично, так как он с женой переезжает в этот дом. Послушались бы они его? Не должны были, чекистам нельзя было никого слушать. Их следы обнаружились лишь на полу каждой комнаты в виде отставших от подошв комков земли. Алиде убрала высохшую грязь, прежде чем расставить свои вещи по местам. Позже надо будет проверить двор, по-видимому, там застрелили собаку Липси!
Алиде снова правой рукой взяла свои платья и развесила их в шкафу, хорошее настроение вернулось, хоть и не удалось избавиться на ночь от Мартина. Она положила щетку на столик под зеркалом, рядом со щеткой Ингель. И когда расставила все свои вещи, дом стал казаться общим — ее и Ханса. Наш дом. Алиде может сидеть за кухонным столом напротив Ханса, и они будут как бы мужем и женой. Она будет готовить еду своему Хансу, разогревать воду для ванны, протягивать полотенце, когда он будет бриться. Она будет делать все то, что прежде делала Ингель, все женины дела в доме. Ханс увидит, что она печет лучше, готовит вкуснее и вяжет хорошие носки. Наконец, Ханс заметит, какая она стройная, какой красивой может быть, когда косицы Ингель не заставляют его постоянно поворачивать голову в ее сторону.
Теперь ему придется разговаривать с Алиде, а не с Ингель. И видеть только Алиде. Прежде всего ему придется заметить ее особый дар угадывать тайны растений и ее знание секретов ухода за ними. Тут она всегда была способнее, чем Ингель, но на такое обычно не обращали внимание, ведь хорошая эстонская хозяйка прежде всего ценилась за умение возиться с тестом, за проворность в дойке. Кто бы заметил, что тогда как Ингель хреном приправляла огурцы, Алиде лечила с его помощью желудочные болезни. Теперь Хансу нужно будет в этом разобраться. Алиде прикусила губу. Не полагалось кичиться подобными тайными дарами, ибо гордость — это конец, а смирение — начало всего, в молчании же — сила.
Но тут Мартин прервал размышления жены, обняв ее сзади за талию, он стал нашептывать на ушко своему воробышку, что гордится своей женой, более чем когда-либо, потом закружил ее по комнате, опрокинул на постель и спросил, эта ли постель хозяина дома и что будем на ней делать?
Ночью Алиде проснулась от крика, напоминающего крик кроншнепа. Рядом храпел Мартин. Подмышки у него пахли. Крик этот был жалобой Ханса. Мартин не проснулся. В темноте Алиде пристально разглядывала немецкий орнамент полосатого гобелена — его сделала их мать, ее рук вышивка. Интересно, сколько золота взяла с собой Ингель? Хватит ли его, чтобы купить себе свободу? Как старшая дочь она получила от родителей золота на десять рублей, его на это не хватит, на него можно лишь прокормиться.
На следующий день Алиде спрятала щетку Ингель в нижний ящик комода, тот самый, ручка которого была сломана и который приходилось открывать ножом. Она прикоснулась к ней левой рукой. В ящике оказалось свадебное покрывало Ингель. На его красном фоне выступали церковь и дом, изображенный с выпуклыми стенами, а также супружеская пара. Восьмигранные звездочки Алиде отрезала ножницами, зигзагообразный контур покрывала она распустила пальцами, изображение мужа и жены исчезли, вот так и так, корова превратилась в крошево ниток, а крест церкви стал катышками.
Сама Алиде также присутствовала на покрывале, на нем был вышит барашек ее имени. Ингель выказала плоды своего мастерства и ждала восхищения, но Алиде осталась равнодушной. Сестра заметила это и побежала за амбар плакать. Алиде пришлось пойти за ней и утешить, сказав, что это замечательный барашек, хорошая мысль, и хотя многие уже не делали свадебных покрывал, пусть Ингель делает, и это замечательно. Пускай многие считают, что это старомодно, но Алиде так не думает. Она утешила Ингель, та успокоилась, не отказалась от этой мысли и возилась с покрывалом вечера напролет. У их матери тоже имелось свадебное покрывало и счастливее жены, наверно, трудно было бы сыскать. Могла ли Алиде возразить против этого? Едва ли, зато теперь она могла распустить копытца своего именного барашка, потом ель, и скоро уже счастливой картинки не станет, лишь красная основа, хорошая шерсть ее собственного барашка. Мартин заглянул в дверь, увидел жену, возившуюся с кучей ниток на коленях, с ножницами в руках, рядом нож, ноздри раздуваются и глаза пылают гневом. Он ничего не сказал, исчез в двери. Шумное влажное дыхание Алиде струилось, становясь туманом в комнате и, казалось, через замочную скважину распространялось по всему дому.
Мартин отправился на работу, дверь хлопнула. Она проследила из окна, как он перед тем, как выйти на большую дорогу, выпил кружку холодной воды, сполоснул лицо. Теперь это ее дом, ее собственная кухня. Ласточка, свившая гнездо над хлевом, принесет ей счастье. Ей дается на это право, она должна приносить счастье, как ей и следует, как положено, как этого желают, поднимая бокалы под гербом Виру с тремя львами, в согласии со всеми древними народными обычаями и обрядами, которых не было на ее свадьбе. Ласточке разрешается это делать, и она наверняка это сделает, потому что приносящие счастье птицы — справедливые птицы. Алиде спасла этот дом, дом своих предков, от чекистских сапог и спасла также хозяина дома. Это сделала не Ингель, а она. Земли у них отберут, но дом останется. Чужие люди будут собирать зерно с их полей, но хозяин останется и Алиде станет новой хозяйкой. Не все пропадет.
