Соломоника де Винтер - За радугой
Я моргнула пару раз. Но ничего не изменилось. Я посмотрела на линии своих рук и розовую кожу, на крошечные волоски с внешней стороны локтя и вдруг почувствовала, что умираю. Невероятно, как здорово я чувствовала себя еще пару минут назад.
– Черт, – бормотал Чарли, убегая в спальню.
И вдруг все показалось мне нереальным. Диван слился с полом, дверь вписалась в стену, и я начала таять. Я могла думать лишь о взгляде Джеймса. Вся комната поплыла перед глазами. Минуту назад я не хотела никого убивать. Но теперь эта мысль снова тихо прокралась в мой разум. Проползла под кожей. Забралась в кровь. И я поняла. Никто не мог сделать меня лучше. Даже моя книга. Даже Чарли. Ничто не может изменить меня и избавить от сумасшествия. Такой я сделала вывод. И таким он остается до сих пор. Это мой диагноз, доктор. Как бы вы долго меня тут ни продержали, сколько бы ободряющих слов ни говорили, сколько бы ни талдычили, что это всего лишь фаза, уж я-то знаю правду. Я уже никогда не поправлюсь. И знаете, что, доктор? Когда я поняла, что поправиться мне не суждено, я вдруг осознала: мне ведь совершенно все равно.
* * *Я пристрастилась к хорошему и плохому. Я пристрастилась к моей книге, я пристрастилась к словам, которые изменили ход моих мыслей и восприятие. Я пристрастилась к хрупким цветам, растущим рядом с железнодорожными путями. Я пристрастилась к старым мудрым собакам, которые лениво бродят по улице. Я пристрастилась смотреть, как люди бегут под дождем. Я пристрастилась смотреть, как люди опаздывают на поезд. Я пристрастилась к красивым зданиям с красивыми цветами. Я пристрастилась к мягким, полным отчаяния взглядам бездомных. Я пристрастилась к блестящим вещам. Серьгам, бусам, кольцам.
И я пристрастилась к одиноким книгам, забытым своими владельцами на скамейках. Я пристрастилась к лежащим на дороге цветам, раздавленным автобусами, автомобилями и мотоциклами. Я пристрастилась к лаю собак. Я пристрастилась видеть промокших под дождем грустных людей. Я пристрастилась к опоздавшим на поезд. Я пристрастилась к заброшенным зданиям, где уже никогда не будут жить люди. Я пристрастилась к бездомным, которые все время просят у Бога все изменить. Я пристрастилась к блестящим ножам, пистолетам, мечам. Я ненавидела Джеймса каждым дюймом своего существа. И до сих пор ненавижу. Но в то же время я пристрастилась видеть глаза Джеймса. Пристрастилась видеть, как он расхаживает по улице. К тому, насколько его костюмы идеально отглажены. Я пристрастилась к приливу сил, который наступал у меня каждый раз, когда я видела его. Пристрастилась к пониманию того, что в один прекрасный день его глаза закроются навеки. Что в один прекрасный день он больше не сможет пройтись по улице. Что его костюмы останутся нетронутыми, неглаженными, покроются некрасивыми складками. Можно смело назвать меня наркоманкой. Зависимой от собственного безумия.
Я надеюсь, вы понимаете, о чем я, доктор.
39
Я сидела на скамейке перед «Олив Плэйс», скрывая лицо за книгой, на случай если Джеймс выглянет из окна. Все должно было случиться на этой неделе. Я думала о расписании в школе, о том, когда Дейзи приходила домой и уходила на работу. Сегодня был вторник. Я знала, что убийство должно произойти в ночное время, чтобы мне было проще и было меньше свидетелей. В четверг и пятницу Дейзи работала в ночную смену в «Волмарте». Хорошо подойдет четверг. Я решила, что должна быть чистой, когда убью его, так что до убийства нужно было принять ванну.
Решено – четверг.
По четвергам Дейзи уходила на работу в восемь вечера и возвращалась домой в пять утра. Я бы сходила в школу, вернулась домой и после того, как Дейзи уйдет, я бы подготовилась, зашла к Чарли, потом отправилась к Джеймсу и убила его.
В моей записной книжке я записала крупными буквами:
ЧЕТВЕРГ, 23:00. УБИЙСТВО.
У меня был четкий и ясный план. Я не собиралась ничего рассказывать Чарли, не хотела снова упасть в его глазах и показаться ему слабой. Теперь из дома Джеймса вынесут не меня. Мысль об этом приободрила.
Однажды, когда я нашла заначку Дейзи, я вызвала проститутку. Набрала номер, они отследили по GPS мой адрес, и девушка тут же явилась. Никаких лишних разговоров. Когда девица увидела, кто заказал ее, она хотела развернуться и уйти. Я, не сказав ни слова, протянула деньги. Она засунула их в бюстгальтер и трусики и не ушла. Хоть какая-то компания. Ее звали Челси. Челси Старр.
– С двумя «р». Как Ринго Старр, – все время повторяла она.
Девушка сказала, что останется, если мы посмотрим по телику лотерею, потому что она каждый день покупала лотерейные билеты в надежде хоть что-то выиграть. Я согласилась, хотя было так скучно, что я вскоре уснула. У Челси были длинные грязные волосы и огромные черные стрелки на глазах. Она была одета в бархатную рубашку и юбку, которая едва прикрывала задницу. Я заставила себя поверить, что Челси красивая. Но подумала, что если бы она прошла мимо зеркала, в зеркале бы отразился брызжущий слизью монстр.
Жаль, что все это правда, доктор. Я хотела бы, чтобы это была всего лишь моя фантазия.
* * *– Ты хочешь убить его, – произнес Чарли. Он сидел на кресле за стойкой. – Ты даже записку оставила, Блю. Я знаю, что это ты. Иначе как бы я нашел тебя? Нам нужно поговорить об этом. Я могу помочь тебе. Нельзя думать, что нормально вот так просто пойти и кого-то убить.
А если бы я рассказала, что есть в мире существа с глазами, ртом, носом, похожие на людей, но не люди? Те, что не испытывают никаких человеческих чувств. Существа, живущие, чтобы воровать, обманывать, пытать и разрушать. Я согласна – невинных убивать несправедливо. Но настоящих паразитов истреблять было, есть и будет справедливо. Возможно.
– Не знаю, – выдавила я.
– Знаешь. Я знаю, что знаешь. Пожалуйста, скажи мне!
Я посмотрела в карие глаза Чарли. Их радужки сияли вкраплениями золота, и я чувствовала, что тону в его взгляде. Было ужасно видеть это отчаяние в его глазах. Он был похож на выброшенную на землю рыбу, и я знала, что ничего не могу сделать, чтобы успокоить его, потому что причиной его волнения была я.
– Прости, – прошептала я.
– За что?
– За меня.
Молчание.
– Блю, обещай мне. Обещай, что не будешь делать глупостей.
Но я не хотела ничего обещать. И не хотела делать то, что он сказал. Никто меня не остановит. Никто не остановит демонов в моей голове.
– Блю! – вскрикнул Чарли в панике и схватил меня за плечи. Его лицо потемнело. Тень накрыла его губы, ресницы, отчаяние в глазах. Успокаивать Чарли у меня не было сил. И себя-то успокоить сил не было, не говоря уже о ком-то другом.
– Блю, обещай мне! Ты должна обещать, что не совершишь ошибку!
Молчание.
– Обещай!
Чарли схватил меня за руки. Он был весь наэлектризован паникой, которая била меня током через кончики его пальцев.
– Не могу! – воскликнула я. – Не могу, не могу, не могу!
Я оттолкнула его и закричала. Он попятился назад и уставился на меня в испуге, как будто я вдруг превратилась в какое-то непонятное существо. Меня тошнило от его заботливых речей, они пристали к моему мозгу, словно сахар, и я хотела избавиться от всей этой налипшей сладости. Я хотела, чтобы он возненавидел меня так же сильно, как я сама себя ненавидела, хотела, чтобы он разорвал меня на части, тряс, пока мои кости не стерлись бы в порошок, хотела, чтобы он чувствовал ко мне то же, что я чувствовала ко всем остальным, чтобы он мог смириться и больше не пытался меня переделать.
Или я все-таки хотела, чтобы Чарли заставил меня почувствовать себя девочкой, девочкой с сердцем и мозгом? Неужели в моей голове было это все сразу?
Мои ноги подкосились, и я тяжело рухнула на землю, как мешок муки. Я пыталась остановить его, я пыталась, я правда пыталась остановиться, но он был там.
Джеймс. Он стоял прямо передо мной.
* * *Сначала было пятно, расплывчатое изображение, но потом костюм его стал виден отчетливо, и я смогла даже различить отдельные волоски на аккуратной бородке. Потом увидела отполированные ногти, лакированные ботинки, золотые кольца и, наконец, блеск в глазах. Словно клякса, которая хочет отвоевать себе побольше территории, Джеймс насильно вторгся в мое сознание.
Я снова закричала и отползла от него, размахивая руками перед лицом, чтобы развеять его, размазать, как только что нарисованную картину. Потом он вдруг появился у меня за спиной, положил руки мне на плечи. Я отползла к другой стороне комнаты.
– Блю! Блю! Прекрати! Успокойся!
Где-то на заднем плане я смутно слышала голос Чарли. Но Джеймс вдруг оказался повсюду. В отражении на стекле, на улице, он скрывался под стойкой – везде, куда ни глянь. Когда я моргала, он прятался за веками, держась за мои розовые вены.
– Блю! Пожалуйста!
Джеймс тряс меня за плечи. Кровь, может, моя, а может быть, Чарли, капала с его грязной пасти, а его блестящие мраморные глаза смотрели прямо на меня. Как будто я уставилась в дуло двустволки. Я слышала свое имя снова и снова. Почему он произносил мое имя, как он узнал, кто я? Я чувствовала его соленый вкус у себя на языке, его силуэт отражался в лампе на потолке, я слышала, как он корчил жуткие гримасы, нависнув надо мной. Я плавилась, угасала, тонула в его существе, в том, каким он всегда был и каким всегда будет.
