Александр Покровский - Кубрик: фривольные рассказы
Последние слова штурмана слышал только механик. Петя исчез, испарился, его не стало. Международный валютный фонд, Счетная палата, все банки и бухгалтерии мира не знали таких проверок, какую провел мичман Малышкин за полчаса, и, пересчитав в итоге свои деньги, оказался перед дверью в каюту КОМАНДИРА. Все говорило о том, что именно там, за этой дверью, находилась заветная тысяча, с которой так нелепо и торопливо расстался Петя. Тихо поскуливая и подвывая, «финик» постучал и попросил разрешения. А там: «Тщ командир… вы на могли бы… у меня денег… по номерам… посмотреть…» И наконец: «Штурман говорит…»
Мичман был отправлен с глаз долой, а штурман вызван и: «Как смеешь, литинант, своим нечистым рылом. Ты ХТО?!.. Ты ЧТО?!.. Пенсии лишуууу!..»
А денег Петя так и не вернул.
С антиалкогольной кампанией конца восьмидесятых Балтфлот боролся мужественно. Были талоны, шило и, конечно, самогон, регулярно приобретаемый у местных селян. Селяне моряков любили – ни скандалов, ни дебошей, берут всегда по литру на брата, платят аккуратно, в долг не просят и «Жалобную книгу» не требуют.
А к нам в Балтийск сахар возили пароходами с братской Кубы и разгружали на островных причалах, потому что не могли океанские сухогрузы прямо к стенкам подходить – мелко им там везде. Причал этот – это такой островок с краном, сухогруз к нему подваливает и опорожняется там не спеша. А местные бутлегеры повадились к островку этому, завидев сахаровоз, на челноках своих утлых подходить и ловить вдруг роняемые оттуда (за долю малую) мешки с сахаром-сырцом. Он коричневый такой, нерафинированный, но первач из него, доложу я вам. Все бренди и виски мира просто отдыхают.
И приняли эти рейсы в какой-то момент регулярный характер. И стал сахар на этих яликах вывозиться просто тоннами. И озаботилось этим портовое руководство и обратилось в милицию. И развела руками местная милиция, так как за порядок на море она вроде бы не отвечает.
А кто отвечает? ВМФ отвечает. И обратилось портовое руководство к ВМФ. И ВМФ в лице командира нашего дивизиона малых ракетных кораблей Коли Великанова обещал помочь незамедлительно, тем более, что порт у нас в шефах ходил – то муки прелой подбросит, то гнилой картошки или тушенки времен Очакова и покоренья Крыма.
А мы только с артиллерийских стрельб пришли. Отстрелялись быстро и сразу, только хотели к родному плавпирсу – Коля тут как тут и командиру новую боевую задачу ставит. Плюнул командир, и отвалили мы от стенки, встали на якорь между берегом и сахаровозом, злобно на него (сахаровоз) поглядывая. Стоим, «обеспечиваем безопасность разгрузки».
Смеркалось. Глядь, а от берега два ялика на веслах отваливают и чапают прямиком к нашей «священной корове». На «корове» все оживляется и начинает заготовленные мешки к леерам подтаскивать. В общем, процесс пошел, как говорил тогдашний Генеральный секретарь. Мы за всем этим тихонечко наблюдаем, а замуля наш по мере загрузки яликов начинает исполнять вокруг командира какой-то загадочный танец с приседаниями, всхлипами и подвыванием: «…Ну, Николай Иваныч, ну давай… ну чего же ты ждешь?.. уйдут же, гады…» – и так далее. Командир молча за погрузкой наблюдает, а штурман мешки считает (надо же ему что-то считать).
Вскоре челны пиратские, изрядно отяжелев, к берегу направились, вот тут-то Николай Иваныч шоу и устроил. Врубили мы весь свет, прожекторы и громко попросили мышей украденное обратно в сахарницу вернуть. А мыши на весла налегают и голосом посылают нас к едрене фене. Придете, орут, к нам еще за бутылкой, гады. Командир помолчал немножко и говорит, что приказывает остановиться или открывает огонь, а те опять его маму вспоминают.
Дальше Иваныч, не стесняясь, командует пушке «пли», и комбат Серега немедленно начинает это «пли» исполнять (мы ж со стрельб, отстрелялись быстро, патронов еще как у дурака фантиков, да и когда еще постреляешь?). Первую очередь Серега у них над головами пустил (челны прекратили движение), а вторую – строго поперек курса (челны с матюгами развернулись «все вдруг»). Подошли они обратно к сахаровозу и стали об его борт колотиться, возьмите, дескать, у вас тут упало. А там после наших аргументов тишина – никто ничего не видел, вы откуда взялись-то вообще?
В общем, долбились они долго, разгружались еще дольше, а когда одна лодка пару мешков попыталась недовыгрузить, мы ей еще стволом помахали, мол, давай, давай, у штурмана все подсчитано. Так что стрельбы у нас только утром закончились.
А за самогонкой все равно ходили, и покупали, и пили, а как же, кампания же антиалкогольная.
Малый ракетный корабль проекта 1234.1 он хоть и корабль, но все ж таки малый, поэтому трубы пароходной у него нет, а газовыхлоп главных двигателей осуществляется в воду, где-то в районе ватерлинии по бортам находятся эти приличных размеров отверстия, и поэтому мы борта на полкорпуса в черный цвет красим, закоптятся иначе. Чуть выше воды находятся эти дырки, для дальнейшего повествования это важно.
И жил у нас на пароходе Кошак. Вообще-то, когда работяги с СРЗ сватали матросам маленького котенка, назывался он Машкой, считался кошкой и царапался отчаянно. И был он Машкой, пока боцман, старший мичман Гаврилыч, не обнаружил во время телесного осмотра явные признаки КОТА и, пристыдив матросов, предложил звать животное ну хотя бы Мурзиком, что ли. Но никакая кличка к коту как-то не прилипала, и звали его все, кроме Гаврилыча, просто Кошаком. Ходил Кошак, как и положено, сам по себе, годков и офицеров сторонился, уважал мичманов и особенно Гаврилыча, крысаков давил исправно, короче, службу нес как все. Был он бело-рыжего окраса, форму носил с гордостью и за ее состоянием регулярными вылизываниями следил.
Как-то в конце сентября стояли мы в Военной гавани города Балтийска, вторым корпусом пришвартованные к СКРу ОВРы и собирались на стенд размагничивания. Стоим, никого не трогаем и вот часов в двенадцать ночи весь наш крейсер просыпается от диких кошачьих криков. Чуть помедлив, СКР просыпается тоже. Источник криков с верхней палубы был не виден, а только слышен, и слышен почему-то откуда-то снизу, с воды то есть. Стихийное совещание двух экипажей, а также освещение фонариками межбортового пространства никаких результатов не дали. Источник криков был слышен, но не виден, и только механик, похоже, все понял, но молчал. В общем, этой ночью два экипажа не спали.
Утром картина стала потихоньку проясняться. Подняв под дикие кошачьи вопли флаг, командир, пришедший из дома (выспавшийся!) и выслушавший доклад старпома, предпринял тщательное расследование. Оказалось, что какая-то сволочь сбросила ночью Кошака в воду. Может, за крысой погнавшись по верхней палубе, промахнулся наш Акела в красивом прыжке и сам за борт улетел, кто знает? В общем, в воду он шлепнулся и, очумев от такого поворота, увидел у себя перед мордой прямо в борту дырку (НОРКУ!), в которой, казалось, такое близкое спасение. Залез туда наш Машка, а когда понял, куда попал, заорал от тоски и безысходности.
На вопрос к механику, почему у него в газовыхлопе кошки, командир услышал в ответ, что забортные кошки в заведовании БЧ-5 не состоят. «А в чьем состоят, в чьем?!! Боцман!!!» – и к воплям Кошака присоединился рев командира. В итоге боцман, страдающий за кота, как за родного, страдания свои существенно пополнил.
Но командир быстро устал, а Кошак и не думал утихать. Механику было сказано делать что хочет, но животное из выхлопного коллектора достать, и вся электромеханическая боевая часть, забыв о предстоящем размагничивании, принялась с азартом ломать орущую трубу со стороны машинного отделения. СКР робко предложил помощь – мы гордо отказались и к вечеру убедились, что сложная система колен и клапанов, препятствующая морской воде залить главные двигатели, препятствует также и проникновению забортной кошки внутрь корабля. К ночи коллектор собрали. Вой не утихал. Командир, плюнув, сказал старпому разбираться и убыл домой. И старпом разобрался: сыграл тревогу и дал команду на запуск главных двигателей. (А давай, механик, задушим его, гада, на хрен!)
Это была мысль. Механик, просветлев ликом, ушел в машину, и через десять минут главные двигатели взревели радостно и обнадеживающе. «Как думаешь, мех, полчаса хватит?» – аж приседал от восторга старпом. «Пять минут хватит…» – подтверждал мех старпомовскую «Барбароссу», но быстрой победы не получилось, и когда через полчаса воя турбин и грохота дизелей наступила тишина, над водой сначала тихо, а потом все громче и отчаянней разнесся кошачий вой. «Ну, мля, уважаю…» – тихо сказал механик.
Мы с СКРом не спали вторую ночь.
Утром командир, скомандовав в абсолютной тишине, оглашаемой воплями Кошака, подъем флага, принял спасительное для всех, включая ополоумевшего Машку, решение. СКР и мы, снова сыграв тревогу и разбежавшись по постам, отшвартовались от стенки и друг от друга, чуть растолкали борта аварийными брусьями и, помолясь, пустили меж бортов надувную лодку с боцманом Гаврилычем и куском колбасы. Гаврилыч, действительно рискуя быть раздавленным в блин, до заветного отверстия все ж добрался, пару раз кыскыснул и колбасу в направлении криков протянул. В ответ крики прекратились и из газовыхлопа, влет сожрав колбасу, в облаке копоти вылетело нечто и в своего спасителя радостно впилось. Подняли на борт Кошака, который Гаврилыча из лап ну никак не выпускал, отмыли в умывальнике пеной для бритья, накормили и с богом пустили погулять.
