Михаил Елизаров - Мы вышли покурить на 17 лет…
В юные годы они там летом загорали. Харьковская Майорка для нищих. Ездили туда электричкой, машины еще не было.
Назаров хорошо выглядел в то время — все девки на него пялились. Подкачанный был. А теперь двадцать раз отжался… Интересно, Весниченко этот здоровый?..
— Я вот думаю, Вадюх… «Китаец» по-любому скажет, что ничего не брал и денег нет… Че делать будем?..
— Даже не знаю, Назарыч, — заулыбался. — Озадачил… Поцелуем его в мочку левого уха.
— Ладно, по ситуации…
Из Москвы пришло смс. От Ларисы. Назаров дальнозорко прочел послание, выругался.
— Крыса? — спросил проницательный Вадюха. — Что хочет?
— Не знаю… Заебала…
Разозлила. Хотел ответить: «Иди в жопу», но передумал. Не до нее.
Проехали поворот на Безлюдовку, свернули с трассы на раздолбанную грунтовку.
— Адрес есть? — спросил Назаров.
— Не, по запаху найдем. Я их чую. Щас сюда и направо… О! Прошу пани до бандажу!
Вывернули прямо к подстанции. За невысоким щербатым забором из бетона возвышалась кирпичная одноэтажная постройка. Тянулись гаражи и свежевспаханные огороды.
— Давай к воротам. Где «газелька» стоит. Загружаются. Я ж тебе говорил. «Китайца» пока не вижу…
— Внутри, может…
Заехали во двор.
Двое грузчиков оглянулись на шум мотора и снова занялись своим делом.
Они вышли из машины. Назаров почувствовал легкий боевой мандраж.
— Короче, — наставлял Вадюха, — вначале спокойно…
— Не, спокойно не хочу! — нахлестывал себя Назаров. — На бабло поставил, вещи спиздил!
— Не любишь китайцев!
— Не-а… — Назаров крутанул головой, чтобы прохрустелись позвонки шеи, защелкал пальцами, разминая. — Главное, чтоб он был там!
— Ты ж ксенофоб. Миш-шка, а эт-то значит. — спет на зевке Вадюха, подражая бесовской манере, — что не страшны тебе ни горе, ни беда-а-! Давай пойдем, Миш-шка, хохлов хуячить, чтоб не терялась бодрость духа никогда!
* * *В помещении пахло гниющим железом. Стояли выпотрошенные силовые трансформаторы, валялись останки релейной аппаратуры и каких-то неведомых Назарову измерительных приборов — как после технического побоища…
В углу, что посуше, были сложены тюки и полиэтиленовые пакеты. Возле них суетился Весниченко. Перекладывал, стаскивал…
— Ты! — крикнул Назаров. Весниченко оглянулся.
Мужик лет сорока в простой неприметной одежде. Он не был похож на циничного кидалу — обычный ровесник, загнанный жизнью и партнерами. Рыжеватые усики, словно у покойного шансонье Круга. Плотной комплекции.
— Узнал? — как можно свирепее спросил Назаров.
Весннченко вздохнул, точно он смертельно устал отвечать на этот вопрос.
— А-а, — отбросил пакет. — Приветствую мужчины… Чем обязан?
— Ты охуел?! Чем обязан?! — подстегнул себя матом Назаров. — Ты, сука, напрочь охуел! Иди сюда! Чем обязан — он спрашивает!
— Тихо, тихо! — произнес Весниченко самые неправильные слова для Назаровского слуха. Это «тихо» с белгородской поры выбешивало пуще любой грязной ругани.
— Я тебе, блять, покажу «тихо»!
Назаров, как бывший борец, бил не очень хорошо. Хватал куда лучше. Поймал отступающего Весннченко за отвороты куртки, резко потянул на себя. Повалить не получилось — «китаец» был кило на двадцать тяжелее Назарова.
Взялся получше, в два наступательных шага прижал Весниченко спиной к стене.
«Что дальше?.. Подсечь?..»
— Руки на хуй убери! — «китаец» опомнится от наскока, сбил захват, оттолкнул Назарова.
«Жилистый, тварь, и тяжелый, — пронеслась мысль. — Ой, не справлюсь… Он совсем не испугался меня».
Постояли друг напротив друга. Назаров начал первым, двинул Весниченко по лицу. Метил в подбородок, но удар вышел смазанным. Весниченко ответил боковым и весьма удачно. Кулак пришелся аккурат в косточку между глазом и виском. Назаров вскрикнул от боли, снова ударил. Правым здоровым глазом увидел Вадюху — тот летел на «китайца».
Худенький легкий Вадюха бил смешно, неправильно, словно разгневанная баба тряпкой, сверху вниз. Однако ж попал в челюсть. Хлестко и жестко. Весниченко упал. Вадюха двинул его ногой в живот. И, не останавливаясь, по голове — дважды. Весниченко только и успевал, что закрываться ладонями.
Вбежали грузчики, Назаров исподлобья грозно зыркнул на них налитым глазом: — Хера приперлись?! A-а?! У нас тут разговор деловой!
И подумал, что мужики убрались обратно во двор не от его слов, а подальше от бесноватого злого Вадюхи — он охаживал свернувшегося улиткой Весниченко. «Китаец» хрипел: — Хватит!.. Да, хватит же!..
Назаров не смог отказать себе в подлом удовольствии разок ебнуть поверженного Весниченко.
Потом сказал Вадюхе: — Реально хватит, а то убьем ненароком…
* * *— Мудаки дурные… Ох-х-х же-ж… суки, а… — «китаец» с ненавистью смотрел на них: — Что надо, блядь?!
— Пятьсот баксов! — Назаров чувствовал, как опухает, саднит на виске гематома.
— Уф-ф-ф… — Весниченко перевалился на зад, сел… — Где я тебе их высру?! Я что, печатаю?!
— Апрель у меня жил?! Жил! Гондон ты штопаный! Диван на хуя спиздил, придурок?! И телевизор?!
— Какой диван?! Мы свой компьютер забрали! И кофеварку! — медленно ощупывал ушибленное лицо. — Вот же-ж к-козлы-ы!..
— А холодильник кто спиздил?! — обличал Назаров.
— На хуй мне сдался твой холодильник сраный?! — завизжал. — Мы в апреле всего неделю прожили и съехали! Мудак!
Вадюха крепко цапнул «китайца» по щеке: — Что, блядь, за утиные истории?! Старушку в кедах наебывать будешь!
Весниченко обиженно сопел и тянул кровь разбитыми ноздрями.
Назаров вдруг понял, что «китаец» не врет. Он не брал вещи. И денег у него за апрель нет.
— Ой, дебилы… — стонал и раскачивался Весннченко. — Дебилы…
Вадюха хищно улыбнулся «китайцу»: — Свезло тебе, что тут нет речки Волги. А то бы, глядя на Волгу-матушку, спалил бы на хуй «газельку» твою!
— Да палите! Она не моя…
***Обычная «утиная история». Китаец хохлов кинул. Поматросил, учредитель, и бросил, оставив бухгалтерские проблемы, долги и тряпичный хлам на складе…
Покатили обратно в город. Левый глаз у Назарова оплыл, но, к счастью, не закрылся — так что смотрел на дорогу двумя. Изредка трогал пальцем набрякшее веко.
Вадюха был весел: — Дни и ночи! У Освенцима печей! Не смыкала наша родина оче-ей!
С битого Весниченко получилось содрать девятьсот гривен — все что в кошельке нашлось.
— Это сколько? — спрашивал Назаров.
— Сто евро. Хватит и на дудку, и на свисток… Забыл! Надо было глянуть, что там в пакетах! И трансформатор взять. Вернуться, может, братушка?
— Плохая примета, — сказал Назаров.
— А ты молодец, Назарыч, — щебетал Вадюха. — Круто «китайца» отвлек, без тебя бы хер его положил, бугаину.
Назаров покивал. Ему было приятно, что Вадюха незаслуженно высоко оценил его неуклюжий вклад в возвращение денег.
— Братушка, я с самого начала подозревал, что они не Дарты Вейдеры, а так — ебанько-подай-патроны. Но деньги-то по-любому забрать было нужно!
— Грабеж это… — неуверенно сказал Назаров. — Если он в ментуру заяву накатает?
— Не станет… Мы ж не отняли, а оштрафовали. Он виноват уже в том, что хату чужую не закрыл и ключи не отдал.
— Ну, да, — согласился Назаров. — Квартира, получается, почти десять дней настежь была. Странно, что вообще хоть что-то осталось.
— Вот и я говорю. Спасибо, что на потолок не насрали…
Назаров вспомнил и засмеялся: — Старушка в кедах! Я такого еще не слышал. Кеды…
— Хорошее слово… — Вадюха пошевелил губами, сочиняя: — Уж близок, близок миг победы! Ура мы ломим, рвутся кеды! Пизда команде, жопа матчу, я на траве лежу и плачу!
* * *Потом сидели у Вадюхи дома. Пива купили черниговского и пакет с желтым полосатиком. Назаров ожесточенно жевал, морщился — рассеченная вздувшаяся бровь отзывалась в мозгу болезненными пульсами.
Вадюха шерстил газету «Из рук в руки». Приценивался, звонил: — День добрый, я по объявлению… Телевизор интересует… Я в курсе, что «Фунай» — прочел… Скажите, девушка, там экран какой, черный или белый? Выключенный, разумеется. А вы подойдите и посмотрите. Серый? — усмехнулся. — Ладно… И холодильник «Бош»… А сколько лет ему? Простите, вас как зовут? Очень приятно, меня — Вадим… Знаете, а давайте за все про все — шестьсот гривен. Сам заберу. Допустим, завтра… После обеда. Ну, или когда скажете… Я перезвоню еще, до свидания… Назарыч, смотри, как просто… — обернулся к Назарову. — И диван тебе еще нужен… О, Настька пришла… Настька! — крикнул младшей. — За Срыжиком убери! Или он на улицу пойдет жить!
Светленькая Настя забежала на кухню: — Папа! — вскричала с обидой. — Он — Рыжик! — Увидела Назарова, ойкнула: — Вас побили?
