Наталия Терентьева - Чистая речка
– Нет, Брусникина, я просто тебя не понимаю, – устало сказала Серафима, достала какой-то пузырек и отпила прямо из него. Я уловила горьковатый запах. – Да, да, что ты смотришь! Пустырник пью уже прямо на уроках! Давление, сердце! Как можно вас выносить! Не брала, говоришь, пальто? А где ты была? Куда ты убежала? Все же ясно! Взяла пальто и убежала с первого урока, разве не так? Понятно, что всем хочется покрасивее одеваться! Но не таким же способом! Я же не беру пальто у завуча, которое она купила в Москве на той неделе! А мне, может быть, тоже хочется такое пальто! Или шляпу Тимофея Ильича! Мне бы она больше пошла, чем ему! С перышком – хорошая шляпа! Да не моя!
Я оглянулась на класс. Кроме двух мальчиков, которые играли в телефон, никто не читал параграф и не рисовал контурные карты. Все внимательно слушали Серафиму. Веселухина сегодня почему-то в школе не было. Надеюсь, это никак не связано с тем, что вчера весь день не было меня.
Я встала сегодня очень рано, меня разбудила жена отца Андрея, я позавтракала вместе с ними, мне было страшно неловко, я не знала, как себя вести. Отец Андрей прочитал молитву и до еды, и после, ели они молча, каша была очень вкусная, я даже не поняла – какая, и я хотела есть, но почти ничего не съела под внимательным взглядом «матушки». Потом мы пешком дошли до церкви вместе с отцом Андреем, он был неразговорчивый, думал о чем-то своем, только один раз спросил меня:
– Хорошо спала, крепко?
– Да, – кивнула я. – Спасибо!
Потом я еще долго ждала начала службы, ходила по церкви, смотрела на иконы, пыталась найти похожую икону, у которой мы обычно с мамой ставили свечи, точнее, там, в нашей церкви было две иконы, к которым мама всегда подходила, и, кажется, я нашла очень похожие. Постояла на службе полчаса и побежала в школу.
Я вошла в класс со звонком, даже не успела увидеть в коридоре Любу и перекинуться парой слов с Гошей. Странно, что нет Веселухина. Он не болеет никогда и не прогуливает. В школе ведь веселее, чем одному болтаться по городу, особенно в такую погоду, как сегодня. Двоек он не боится, контрольные может вообще не писать, сдает пустые листы. Что ему двойки? Он пойдет в училище, потом в армию… И не понимает, почему мне с ним неинтересно.
– Брусникина! О чем ты думаешь? – Серафима даже постучала рукой по столу. – Я с тобой разговариваю!
Я кивнула. Интересно, у кого украли пальто? Я посмотрела на класс. У кого-то из наших? Еще есть десятый, одиннадцатый, восьмой… Все уже приблизительно одного роста. Ведь просто так не по размеру красть не будут. Вряд ли кто-то крадет пальто, чтобы продавать. Это же не телефон. Телефоны ворованные на рынке в ларьке продаются. Кстати, это мысль. Неприятная, конечно, но рациональная. Ведь и мой телефон наверняка где-нибудь в другом подмосковном городе за двести рублей сейчас продается. И я смогу купить себе телефон.
Я увидела Машин взгляд. В нем было что-то очень странное. Неприязнь, удивление… Да нет, только не это… Неужели пальто украли у нее, и она, как и все, думает на меня?
Я наклонилась к Серафиме и тихо спросила:
– Это Машино пальто украли? Фиолетовое, с мехом?
– Зеленое в крапинку! – с досадой ответила мне Серафима и, чуть понизив тон, добавила: – Брусникина, что ты из себя изображаешь? Думаешь, хорошая маска при плохой игре? Дуй после уроков за пальто, приноси его, я тебя прикрою, поняла? Даже не знаю почему, но прикрою. Все, садись на место, по поводу вчерашних прогулов я пока не спрашиваю, потом разберемся. У тебя, кстати, по диагностической четыре. У тебя и у Олейниковой. Вы тогда вместе сидели?
– Нет. Я уже одна сидела. Хотя… нет, Артем ко мне тогда сел.
– А, ну у него-то двойка, как обычно. Даром что аутист.
Серафима сказала это и мельком взглянула на Артема, не слышит ли он. Он-то, как обычно, был где-то в своем мире. А вот Песцов услышал. И вскинулся:
– Вот класс, а! Уроды! Перейду в лицей! Ворье, аутисты, придурки, голь перекатная… Правда, деревня Дебилкино…
Жалко, что не было Веселухина, он бы просто встал и дал тому пинка или в лоб. Сейчас пришлось вмешиваться Серафиме:
– Вот и переходи, Песцов, переходи! И нам легче будет, и тебе в своем кругу привычнее. Что тебе в нашей деревне делать? Таким же дебилом станешь. А так ты – другой!
Песцов не понял, похвалила или поругала его Серафима, и что-то забубнил уже себе под нос. Вот бывают же такие гады! А ведь он нравится многим девочкам, но в основном тем, кто смотрит на него со стороны – из восьмого и даже из десятого класса, кто не знает, какой он гад.
Я постояла еще около Серафимы, но она больше ничего не говорила, поэтому я вернулась на свое место. Посмотрела на Машу, но та тут же отвернулась. Будь у меня телефон, я бы ей написала сообщение: «Маша, это неправда!» Я подумала и написала обычную записку, дотянулась – Маша сидела через проход – и положила ей на стол. Маша прочитала записку, не сразу, но повернулась ко мне, внимательно посмотрела в глаза и опустила голову. Потом медленно разорвала записку и сложила из нее ровный кружок. Потом квадратик, потом знак вопроса.
Если бы мы умели читать друг у друга в голове – нам бы лучше жилось или хуже? Я бы не хотела, например, слышать мысли Песцова или Лерки. Но вот если бы Маша сейчас могла услышать мои мысли и точно знать, что я не вру и что я ничего у нее не брала и не могла взять…
– Ты меня поняла? – категорически повторила Серафима, когда я выходила из класса.
Да что уж тут не понять! Я только кивнула в ответ. После третьего урока мне, как назло, попался директор. Тимофей Ильич притормозил, увидев меня, надулся, покраснел, но передумал, не стал ничего говорить, с досадой махнул рукой. И правда, а что он скажет? Он же думает, что это я. И Серафима наверняка уже сказала, что я не хочу признаваться. Вчера украла пальто, а сегодня разгуливаю по школе как ни в чем не бывало, спокойная, всем довольная, не пойман – не вор…
Я сходила к медсестре, перевязала руку. Медсестра, наверно, ничего не слышала о происшествии, разговаривала со мной нормально и равнодушно, только спросила:
– Где ободралась-то?
– Упала, – коротко ответила я.
– Что ж вы идете и падаете! – вздохнула медсестра. – Странные вы какие-то теперь… Мы вот никогда не падали… Ноги, что ли, у вас кривые теперь… Или мозги такие, что ноги вас не держат…
Оставшиеся уроки я досидела с трудом. Мне хотелось побыстрее попасть в детский дом и понять, где Веселухин, что с ним. Я попыталась спросить у ребят, но толком ничего узнать не удалось. С Артемом разговаривать бесполезно, Гоша только вытаращил глаза:
– А че, его нет?
– Гош, ты что? Ну, а где он, если он здесь?
– Вот лох… – засмеялся Гоша, и я не поняла, кто лох – он сам или Веселухин.
Наши мальчики – очень замедленного развития. Гоша, например, побывал в двух приемных семьях, везде ходил в школу, но его возвращали обратно в детский дом, и он шел снова в тот же класс. Учителя, наверно, хотели, чтобы он лучше учился, поэтому снова сажали в третий, в пятый класс, а он от этого только еще хуже начинал учиться, ему же было скучно, он все это уже слышал и думал, что все знает. А в результате еле-еле учился.
Я поняла, что это замкнутый круг: если плохо учишься – тебе скучно, поскольку ты ничего не понимаешь, и тоскливо – тебя всегда ругают, ты всегда самый тупой. А если скучно и тоскливо, то учиться лучше ты точно не будешь.
Я хорошо училась, пока жила дома с мамой, лучше всех в классе. Когда мама умерла, я еле доучилась год, много пропустила, не хотела учиться. Но на следующий год в детском доме я с самого начала учебного года стала заниматься, потому что для меня это было какое-то понятное занятие, и мне в принципе все интересно. Меня хвалили, я от этого училась еще лучше, и как-то так и пошло, что среди наших я училась не просто лучше всех, а перегоняла на голову. Но когда нас перевели в городскую школу, мне сначала было очень трудно. Учителя уже сразу отнеслись к нам как к детям второго сорта, кроме одного-двух учителей, один из них – по физкультуре. Потом, конечно, некоторые поняли, что я хочу хорошо учиться, кто-то даже помогает – например, та же Серафима, когда у нее хорошее настроение, может похвалить или дать необычное задание повышенной сложности, чтобы я попробовала решить. Но хорошее настроение у нее бывает редко.
В детском доме я, не заходя к себе, сразу пошла в комнату к Веселухину. Он живет со старшими мальчиками – Гошей, Артемом и одним восьмиклассником в четырехместной комнате. Это и лучше, и хуже, чем, например, у меня. Нас в комнате двенадцать человек. Когда собираются все, начинается ор, читать невозможно, не сосредоточишься. Но зато, если кто-то с кем-то ссорится, жить легче, потому что вокруг еще много других людей и пространства больше. А вот жить в небольшой комнате вместе с человеком, который вчера сказал тебе, что ты тупая вошь или что-то в этом роде, довольно тяжело.
