Олег Суворинов - Петербург-Ад-Петербург
Помолчали.
- Ты, по-моему, здесь первый раз. Я что-то тебя не помню,- неожиданно сказала Маша.
- Да, я не был здесь раньше. Я к другу зашел,- указал я на Родина.
- Родя твой друг?
- Да,- говорю,- мы недавно познакомились. А ты что, всех здесь знаешь?
- Конечно, я здесь живу. Я Рае помогаю. У меня проблемы с родителями. Они суки, понимаешь?
- Нет, не понимаю,- потрясенный ее словами, ответил я.
- А-а, это не важно,- протянула Маша.
Я повернулся к Родину и, тряся его за колени, сказал:
- Э-э-э, ты меня слышишь?
Он немного приоткрыл глаза, что-то пробубнил себе под нос и снова погрузился в забытье.
- Бесполезно,- ввинтила Маша,- ему не до тебя. Подожди часок и все будет в порядке. Хочешь трахнуть меня?- беззастенчиво поинтересовалась она. От ее вопроса сердце мое упало в пятки.- Пятьсот рублей,- добавила она,- пока друга ждешь. Презервативы у меня есть.
Более находиться в этом адском месте у меня не было сил. Ждать этого мерзавца Родина полтора часа до тех пор, пока его отпустит, я посчитал для себя более, чем унизительным. Решено было немедленно бежать прочь из проклятого вертепа. А там будь, что будет!
- Нет,- пытаясь отреагировать спокойно на ее непристойное предложение, сказал я,- я сейчас ухожу, но ты, если тебе не сложно, передай этому,- я кивнул в сторону Родина,- когда он очнется, что приходил Герман Гарин и сказал, что как только он (Родин) попадется ему на глаза, пусть пеняет на себя. Я убью его,- резко добавил я, вставая с матраса. Сидевший в углу на корточках человек поднял на меня свой мутный взор. Маша немного придвинулась в угол.
Я продолжал:
- Знаешь что, Маша, а есть у тебя бумага и ручка? Я хочу ему свой новый номер телефона оставить.
- Диктуй, я на мобильный запишу. – Она под мою диктовку записала номер.
- Вот спасибо тебе, Маша,- сказал я, улыбнувшись, после чего окинул взглядом валявшегося на полу Родина. Злоба поднималась у меня внутри, но трогать его в таком состоянии и пытаться ему что-либо разъяснять было бессмысленно.
Недолго думая, я вылетел из комнаты в коридор, где мне навстречу вышла Рая. Она хотела что-то сказать, но я поспешил опередить её:
- Рая, я тут подумал и решил, что сейчас не буду, а Роде и так уже хорошо. Я потом с ним встречусь.
- Дело твое,- тихо выговорила женщина, испытующе глядя на меня.
- Ну, я пойду,- сказал я и ушел прочь из этого скверного места. Пройдя грязные глухие дворы, снова бросив взгляд на деда, все еще сидевшего возле гнилого сарая, я вышел на дорогу, поймал такси и помчался домой к Ивану Тимофеевичу. Тревожное чувство росло во мне, достигая исполинских размеров.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
Старик Иван Тимофеевич стоял под козырьком подъезда с мокрым соседским псом на поводке. Пес взглянул на меня грустными глазами, а потом уткнулся мордой в левую штанину Ивана Тимофеевича. Лицо старика казалось мне еще более спокойным, чем с утра, но в то же время на нем все более отпечатывался странный суровый оттенок. Морщины его стали вдруг глубже, глаза потускнели и провалились в глазницы. Словом, лицо, выражающее полное спокойствие, говорило и о неком болезненном состоянии, которое нельзя было не заметить.
Я встал рядом с Иваном Тимофеевичем под козырек и уставил глаза в дождевую мглу. По откосам сильно стучали капли воды, заглушая своим треском все остальные звуки вокруг.
- Как вы, Иван Тимофеевич?- стараясь перекричать дождь, спросил я.
- Чувствую себя неважно,- ответил он не без напряжения, силясь перекричать грохот.- Давай зайдем домой. Там поговорим.
- Хорошо.
В подъезде дома пахло сыростью. Соседский пес покорно зашел в лифт и сел в уголке.
- Вот ключи,- сказал старик,- иди домой, а я собаку заведу, покормлю и вернусь.
Молча взяв ключи, я вышел из лифта.
В квартире царило безмолвие. Света было мало. Несмотря на то, что время было обеденное, создавалось впечатление, что уже смеркается. Страх и тоска точили мое сердце.
Наскоро раздевшись, я мигом нырнул в свою комнату и тщательно припрятал в чемодане, с которым приехал из Питера, два маленьких сверточка с наркотиком и шприцы, купленные мною у цыганки Раи. После этого мне хотелось осуществить еще одно намеченное мною дело, а именно, изучить кошелек Родина, который он выронил с утра. Спешу заметить, что мысль о вреде любопытства, о котором говорил Константин Константинович, все же не отпускала меня. Сев на кровать, я расстегнул замок на кошельке и принялся медленно вынимать из него всевозможные карточки, визитки, бумажки с именами женщин и их телефонами, две какие-то таблетки, несколько сот долларов, пару тысяч рублей и фотографию девочки с лицом херувима. «Наверное, дочь»,- подумал я. Глаза её казались мне какими-то грустными, а взгляд совершенно не детским. Девочка была точной копией отца. Очень часто случается так, что девочки рождаются чрезвычайно похожие на своих отцов, а мальчики, наоборот, на матерей… Я долго смотрел на фотографию несчастной Настеньки. Такая жестокость по отношению к невинному ребенку со стороны родного отца вызывала у меня чувство злости. Честно говоря, я в эти последние два дня стал замечать, что это чувство стало появляться во мне гораздо чаще прежнего, и сила его увеличивалась с каждым новым приливом. Раньше мне не приходилось чувствовать озлобление на все, что меня окружает, но теперь все стало меняться. Я заводился с пол-оборота. Но все же мне удавалось держать себя в руках. Если бы не выдержка, я, наверное, размозжил бы череп Родину прямо в притоне о стену, чтобы он так и не пришел в сознание.
Отложив фотографию Насти, я обратил внимание на некий потайной кармашек, в котором был припрятан плотно свернутый тетрадный лист в клеточку. Аккуратно достав его из потайного кармана, я развернул его и... До меня донесся стук закрывающейся входной двери.
- Герман,- послышался голос Ивана Тимофеевича.
Резко вскочив с кровати, я мигом засунул кошелек и все бумажки под покрывало, тщательно расправил его, чтобы было как можно менее заметно и со спокойным видом вышел из комнаты в темный коридор.
- Герман,- глухо произнес Иван Тимофеевич,- а ты чего не на работе? Ты ведь…
- Меня уволили,- начал я,- из-за вчерашней потасовки в редакции с Жабиным. Марк Соломонович и слушать не захотел моих объяснений…
- Да как же это так, Герман?- возмущенно спросил старик.- Что ж тебе теперь делать?
- Я не знаю, Иван Тимофеевич,- ответил и, немного помолчав, добавил: - В Питер обратно поеду.
- Вот досада! Да-а-а, это не хорошо,- протянул старик. - Ты сильно расстроился, Герман? - спросил он.
- Да, как вам сказать, Иван Тимофеевич? Я, честно говоря, больше расстроен по-другому поводу.
- Что стряслось?- взволнованно спросил он.
- Давайте перекусим,- сказал я, пропуская вопрос. – Я вам за обедом все расскажу. Главное, чтобы аппетит после моего рассказа не пропал.
- Ой-ей, не пугай меня, Герман. У меня и так сердце никудышное…,- сказал старик и прошел в кухню.
Я остался в коридоре.
- Дождь второй день льет, как зверь,- говорил он из кухни,- по телевизору говорят, что такая погода еще чуть ли не неделю будет. Будто за два этих дня недельная норма осадков выпала. Вот природа. Это ж чудо какое!
- Чудо. Это вы точно подметили,- сказал я себе под нос и прошел на кухню. Старик стоял спиной к двери и смотрел в окно, за которым бушевала стихия.
Разговор наш мне показался совершенно пустым и бессмысленным.
Казалось, старик впал в свое странное состояние забытья. Я, не произнеся ни слова, прошел вглубь кухни, налил из кувшина в чайник воды и сел на тот самый табурет, где я потерял вчера сознание. Иван Тимофеевич продолжал стоять и смотреть в окно. Он стоял так близко, что с каждым выдохом на стекле образовывалось мутное пятнышко влаги, которое через пару секунд исчезало и на его месте появлялось новое.
Посидев так минут семь, я встал, достал из холодильника кусочек копченой колбасы и принялся строгать бутерброды. Чайник начинал закипать, тихонечко посвистывая.
- Ну, что там у тебя произошло?- неожиданно, так, что я даже вздрогнул, спросил Иван Тимофеевич.- Поговорил с Катей?
- Да как вам сказать, Иван Тимофеевич. Лучше б не поговорил,- странно высказался я. Старик отошел от окна и сел на табурет возле стола. Я продолжал нарезать колбасу ровными кругляшками.
- Не понимаю тебя,- сказал он.
- А что тут понимать. Пришел в редакцию, а её там нет. От сотрудников я узнал, что она взяла отпуск за свой счет.
- И что?
- Ничего!- как-то раздраженно сказал я.- Я пошел к кадровику и узнал ее домашний адрес…
- Ты был у нее дома!- воскликнул Иван Тимофеевич.
- Был,- вздохнул я.
- И ты с ней поговорил?
- Поговорил... Но лучше бы я ее не видел,- как-то в отчаянии добавил я.
- Да говори прямо!- возмутился Иван Тимофеевич.
- Гм… Прямо? Я в шоке, Иван Тимофеевич. Ее брат, ее родной брат, Родин, избил ее до такой степени…
