Владимир Владмели - 11 сентября и другие рассказы

— Значит, ты нас и за родителей не считаешь?

— Ну, что ты, папа, я всё равно осталась твоей дочерью. Приезжай и ты сам в этом убедишься.

— Что я там делать буду… груши околачивать?

— Если тебе ещё есть чем, то будешь околачивать апельсины, здесь их гораздо больше.

— Я необрезанный, мне в вашем государстве не позволят.

— Ничего, я в раввинате возьму для тебя специальное разрешение.

— Скажи, что мы твоего отца здесь в генералы произведём, — услышал он в трубке Гришин голос, — будет командовать штрафбатом из двух несовершеннолетних преступников. Им необходима твёрдая рука, вот пусть и покажет свои способности.

— Ты слышал? — спросила Тамара.

У полковника ком подступил к горлу, он закашлял, сделал длинную паузу и ровным голосом ответил:

— Да, слышал.

— Так ты приедешь?

— Я подумаю.

— Тут и думать нечего. Ты же сам знаешь, как мама переживает. Она только и мечтает о том, чтобы внуков увидеть.

Вера Алексеевна действительно таяла на глазах. Он очень жалел её особенно, когда она после звонков дочери уходила к себе, а потом появлялась с красными от слёз глазами. Раньше его жена выглядела гораздо моложе своих лет и чтобы подчеркнуть это, полковник специально называл её старухой, однако после отъезда дочери она сильно сдала, у неё появилось много седых волос и Павел Иванович стал обращаться к ней по имени. Он часто говорил, что ни за что не уедет из России и Вера Алексеевна даже не пыталась его уговаривать. Когда он положил трубку, она посмотрела на него и после долгой паузы спросила:

— Ну, ты уже созрел?

— Да, — ответил он.

— Да, — сказала она, как бы осваиваясь с этой мыслью, — да, — повторила она ещё раз и глаза её заблестели.

На следующее утро она уже была другим человеком. К ней вернулась былая энергия, она стала собирать документы и искать покупателей на своё имущество. Сделать это было нетрудно, а цена, которую брокеры давали за дачу, их приятно удивила. Дача находилась довольно далеко от Москвы, но за последние годы туда провели хорошую дорогу и теперь небольшая деревенька стала модным местом отдыха. Сложно было переправить вырученные деньги, но и этот вопрос решился, когда им позвонил бывший сотрудник полковника.

Королёвы приехали в Израиль в начале лета. Когда они немного разобрались, Тамара стала им показывать ближайшие магазины, а потом попросила отца помочь ей выбрать машину. Павел Иванович сделал это с большим удовольствием, а когда они вышли из гаража, обсуждая покупку, подросток лет 12 стал строить им рожи.

— Что это он? — спросил полковник Тамару.

— Он принял тебя за еврея.

— Меня!? — полковник удивлённо вскинул брови. До сих пор ни у кого не возникало сомнений в его национальности.

— Для него все неверные евреи, — сказала дочь.

— И вы терпите? — спросил он, сделав ударение на слове «вы».

— А что ты предлагаешь?

— Сейчас покажу, — сказал Павел Иванович, в два прыжка подскочил к мальчику, обхватил его голову и стал тереть ему уши. Тот закричал сначала от неожиданности, а потом от боли.

— Я тебе покажу, как оскорблять русского человека. Тоже мне нашёл еврея, сукин выкормыш. Если ты мне ещё раз состроишь рожу, я тебя вообще в свиную шкуру заверну.

Закончив наказание, он повернулся к его матери и сказал:

— А ты воспитывай своих детей как положено, а то и тебе достанется.

Женщина схватила сынишку и быстро повела его прочь. Мальчик сначала испуганно оглядывался, а когда оказался на безопасном расстоянии, снова начал делать неприличные жесты.

— Вот мерзавец, опять за своё, — не повышая голоса, сказал Королёв, — значит одного урока ему мало. Придётся повторить.

— Не надо, папа, его так воспитали, ничего не сделаешь.

— Ещё как сделаю, у меня были солдатики похлеще этого и то я их перевоспитывал.

— Ты его не догонишь.

— Посмотрим, — сказал полковник и с необычной для своего возраста быстротой бросился к мальчику. Тот ещё несколько секунд кривлялся, рассчитывая легко убежать от этого старика. Когда он понял свою ошибку, было уже поздно. Павел Иванович схватил его за волосы, развернул и, крепко зажав нос между средним и указательным пальцем, сказал:

— Коран требует уважения к пожилым людям, а ты ведёшь себя как свинья, — он для большей наглядности пару раз хрюкнул. Мальчика передёрнуло, а полковник продолжал, — тебя пророк Магомет за это накажет, но это будет на небе, а на земле я тебя поучу. Подготовлю ко встрече с Всевышним. — Павел Иванович сделал правой рукой круг и точно такой же круг описал нос подростка, который уже из красного превратился в синий. Закончив инструктаж несовершеннолетнего жителя Востока, полковник толкнул его и пошёл к дочери. Арабчонок неловко попятился, ударился спиной о стену дома и упал на тротуар.

— Зря ты это, — сказала Тамара.

— Ничего не зря, Пророк велел наказывать непослушных. Это у них в Коране написано. Ты-то, наверно, кроме своей Библии ничего не читала, а я прежде чем ехать на Святую Землю узнал что почём.

Через несколько дней Тамара пригласила родителей на шабат. От обычного обеда он отличался только зажиганием свечей и молитвой, во время которой все кроме Тамары молча ждали, когда можно будет сказать «Амен» и начать есть. После обеда женщины стали убирать со стола, а Гриша пригласил тестя в свой кабинет.

— Ну, рассказывай, сказал Павел Иванович.

— Что ты хочешь услышать?

— Как вы здесь живёте. Мы ведь не виделись полтора года.

— Докладываю, товарищ полковник. Ты можешь гордиться своей дочерью. Она гораздо лучше меня переносила эмиграцию и спокойно относилась к тому, что пейсатые не признавали наш брак. Говорила, что недостатки есть при любой системе, а поскольку она всё равно будет проходить гиюр, то не важно, когда нам выдадут официальную бумагу. Так даже интереснее, жить в религиозном государстве в гражданском браке с двумя взрослыми детьми. Меня до сих пор бесит, что ортодоксы имеют здесь такое огромное влияние. Какой-то абсурд получается. Бабы воюют, а мужики Богу молятся. Видел, наверно, пейсатых. Здоровые, жирные, ни хера не делают, только детей строгают. Это конечно, неплохо, население увеличивается, но ведь надо ещё и реальную пользу обществу приносить.

— Ты им это скажи.

— Говорить мало. Правительство должно принять специальные законы.

— Принимай, не принимай, на служителей религии повлиять невозможно.

— Ошибаетесь, товарищ полковник, ещё как возможно. Пётр I же повлиял. Он во время войны заставил монахов Псково-Печёрского монастыря укрепления строить, сказал, что сам за всех молиться будет. И стал с утра до вечера честно бить земные поклоны, а поскольку ваши монахи работать любят, также как наши ортодоксы, то они выставили перед храмом икону Божьей матери, на глазах которой были видны слёзы. Пётр подошёл к иконе и попробовал слезу. Она оказалась солёной на вкус. Он ухмыльнулся и обратился с просьбой к Богоматери свой плач прекратить, потому что если она этого не сделает, то он выпорет всех монахов, так что их задницы заплачут кровавыми слезами. Богоматерь царскую просьбу услышала.

— Откуда ты знаешь?

— Уроки учил. Пятый класс, вторая четверть. Многие эмигранты считают такой подход правильным, поэтому скоро мы прищемим хвост пейсатым.

— Ты стал здесь ещё большим антисемитом, чем я был там.

— Ерунда, я просто крайности не люблю. Ты знаешь, недавно они запретили хоронить на еврейском кладбище солдата, у которого мать хохлушка. Парень, между прочим, погиб во время военной операции против террористов. Значит, защищать их он еврей, а в могиле по-человечески лежать — гой[38]. Когда это случилось, весь Израиль на дыбы встал. Я сам на демонстрацию ходил.

— А Тамара?

— Она осталась дома, сказала, что будет молиться за убитого.

— Да-а, — протянул полковник.

— Понимаешь, Тамара попала под их влияние. Она здесь стала набожнее Главного раввина и даже ребят хотела в ешиву отдать.

— А ты?

Я костьми лёг. Сказал, что со мной она может делать что угодно, а детей в цадиков превращать не позволю.

— Молодец.

— Знаю, что молодец, но она и сделала со мной, что хотела.

— То есть?

— Обрезание, — проворчал Гриша, — без этого по её мнению я был не настоящим евреем и она не могла со мной жить.

— Хорошо, что я православный.

— Погоди, она и тебя заставит.

— Э, нет. Я этим инструментом ещё пользуюсь, не так часто как раньше, но всё равно. И старухе моей приятно, когда всё в целости и сохранности.

Он опять назвал Веру Алексеевну старухой. Подсознательно он чувствовал, что она становилась самой собой.

— Что ты здесь собираешься делать? — спросил Гриша.