Ирен Немировски - Осенние мухи. Повести
Курилов согласился, только чтобы успокоить жену: мне было известно его природное мужество. Им двигало также и любопытство: было ясно — происходит нечто из ряда вон выходящее. Посетителей провели в пустовавшую приемную, и они первым делом принесли извинения за неожиданный визит в столь неурочный час. Визитеры, оказавшиеся преподавателями императорских гимназий, были бледны и перепуганы: они теснились у двери, загипнотизированные тяжелым пристальным взглядом Кашалота. Курилов сидел, развернув плечи и слегка выпятив грудь, правая рука, украшенная перстнем с крупным гранатом, лежала на столе.
Заикаясь и путаясь, просители объяснили цель своего визита: они пришли, чтобы попытаться предотвратить несчастье. Министр народного образования отказался их принять. Губы Курилова тронула презрительная усмешка… Они пришли просить его превосходительство предупредить Даля — говорят, барон его должник, его бывший коллега, его товарищ. (Несчастные не знали, что Даль отнял у Курилова кресло министра: по официальной версии тот ушел в отставку из-за проблем со здоровьем. Небожители ревниво охраняют свои тайны: приближенные ко двору люди знали все детали этой истории, но педагоги в их число не входят.) Как мне уже объяснил Курилов, депутация молодых людей решила передать императору петицию с просьбой помиловать высланных забастовщиков. Преподаватели опасались, что их учеников примут за бунтовщиков и будут в них стрелять. (Два года спустя именно так погибли перед Зимним дворцом рабочие, которых вел Г.)
Курилов слушал, не перебивая, с бледным как смерть лицом. В ледяном молчании этого человека была поразительная сила.
— Чем я могу вам помочь, господа? — спросил он наконец.
— Предупредите барона Даля. Вас он послушает. На самый крайний случай уговорите его принять нас. Вы не допустите кровопролития, помешаете свершиться ужасному несчастью.
Эти люди не понимали, что Курилов в тот момент думал лишь о том, как использовать дарованный судьбой шанс и поставить своего преемника в безвыходную ситуацию, во-первых, для того, чтобы отплатить тому его же монетой, и, во-вторых, выступить в нужный момент в роли спасителя и защитника монархии. Я читал его мысли. Мне казалось — сам не знаю почему! — что он мысленно произнес по-латыни: deus ex machina[11].
— Я бессилен, господа. То, о чем вы просите, совершенно невозможно. Я отошел от государственных дел не потому, что нездоров, как вы считаете, а по приказу императора. Отправляйтесь сами к барону Далю. Добейтесь встречи.
— Но он нам отказал!
— Так чего же вы хотите от меня?.. Я бессилен.
Они принялись умолять. Бледный старик в черном сюртуке вдруг порывисто наклонился, схватил руку Курилова и поцеловал. (Я до сих пор это помню.)
— Мой сын — один из зачинщиков, ваше превосходительство, спасите его!
— Вам следовало удержать сына от безумных поступков! — В голосе Курилова прозвучали металлические нотки. — Возвращайтесь домой и заприте сына.
Старик всплеснул руками от отчаяния:
— Вы нам отказываете?
— Повторяю, господа, я не могу вмешиваться, это не мое дело.
Они заговорили все разом, они просили, умоляли, даже грозили.
— Их кровь падет на вас! — дрожащим голосом произнес кто-то.
— Не впервой… — слабо улыбнулся Курилов. — На меня много раз пытались возложить ответственность за кровь, которой я не проливал.
Они ушли.
На следующий день тридцать молодых людей были задержаны перед оградой Зимнего дворца. Кто-то из них схватился за узду лошади под казаком, тот решил, что на него напали, и выстрелил. В ответ студенты начали бросать камни, толпа их поддержала, есаул приказал открыть огонь. Пятнадцать человек были убиты (и одним из первых — сын того старого педагога, что приходил умолять Курилова) под окнами императорских покоев. Смерть пятнадцати несчастных освободила Курилова от Даля и вернула ему пост министра народного образования.
Глава XXV
Все, конечно, произошло не сразу, и я тоже долго ничего не знал.
Через неделю Курилов уехал с семьей на Кавказ. Я последовал за ними.
Дом Куриловых находился недалеко от Кисловодска. С широкой круговой галереи можно было разглядеть первые отроги горного хребта, прекрасные величественной, но суровой, скупой красотой. Кое-где росли темные кипарисы, с шумом падали вниз со скал ледяные хрустальные ручьи. Вечером в открытые окна вливался из сада аромат одичавших штокроз.
Разреженный ледяной воздух был нехорош для меня — я кашлял не переставая. Потом приехал Даль. Он выглядел совершенно спокойным. Барон сообщил, что приехал на воды и немедленно решил навестить «своего дорогого друга». Он не стал скрывать, как дорого ему обошлась августовская история.
— Там снова нашли козла отпущения, — с улыбкой произнес он. — На сей раз им стал ваш покорный слуга.
(По правилам хорошего тона, говоря о членах царской семьи и великих князьях, следовало употреблять слова и выражения вроде «там», «наверху», «вы знаете, кого я имею в виду». Именно так поступал мой Курилов.)
— Прискорбная история… — Даль с притворным равнодушием пожал плечами. — Готов поклясться, что он не мог ничего не почувствовать прошлой ночью, приказывая убрать тела убитых: он и ему подобные сохраняют ледяное спокойствие, когда злодеяния творятся у них за спиной, но вряд ли возможно сдержать чувства, прикасаясь к погибшим детям. — Если бы я мог знать, что именно они замышляют… Говорят, весь город был в курсе, а я узнал последним. Увы! Именно так всегда и бывает… Император соблаговолил попросить меня подать в отставку. Его величество пообещал мне место в Сенате и захотел узнать мое скромное мнение о кандидатуре возможного преемника. Но этим монаршия милость не ограничилась — мой сын получил место секретаря посольства в Копенгагене. Знаете, Валерьян Александрович, этот город более не является центром принятия важных решений, но императорская чета посещает его достаточно часто, так что это завидная должность: хорошо быть там, куда солнце милостиво устремляет свои лучи… — добавил Даль и сменил тему разговора.
После обеда два бывших министра надолго уединились в рабочем кабинете Курилова.
— Думаю, старый лис явился, чтобы обсудить женитьбу своего сына на мадемуазель Ирине, — шепнул Фрёлих, кивнув на обеспокоенное лицо Ирины Валерьяновны.
За ужином Даль выглядел довольным и, прежде чем откланяться, несколько раз поцеловал девушке руку. Этот необычный жест ясно выдавал его намерения. После ухода барона Курилов приказал позвать Ирину Валерьяновну, но та уже поднялась к себе, и разговор состоялся только на следующее утро и в моем присутствии (считалось, что я не знаю русского).
Всю ночь Курилова мучили сильные боли. Назавтра, когда дочь зашла пожелать ему доброго утра, он задержал ее.
— Дорогая, барон Даль оказал мне честь, попросив твоей руки для своего сына, — торжественно объявил он. — Мы говорили об этом в прошлом году…
— Знаю, папа, но я не люблю его… — едва слышно промолвила девушка.
— Девочка моя, речь идет о высших интересах, — высокопарным тоном объявил Курилов.
— Даля интересуют только мои деньги, а вы…
Курилов побагровел и стукнул кулаком по столу:
— Не вмешивайся не в свое дело! Ты станешь замужней дамой, богатой и свободной, разве это не достаточно?
— Я ведь права? — продолжила девушка, не слушая отца. — Вы хотите заключить союз с бароном? Он наверняка пообещал вернуть этот злосчастный пост, если я дам согласие на брак? Так ведь?
— Так, — кивнул Курилов, — ты умница, ты все поняла. Но почему я хочу его получить, как ты полагаешь? (Могу поклясться, что в эту минуту он был совершенно искренен…) Это мой крест, я болен, я очень болен, детка, но я до последнего вздоха, до самой могилы буду верой и правдой служить императору, своей стране и несчастным детям, которых революционеры сбивают с пути истинного. Я должен надзирать за ними, наказывать их, если потребуется, но по-отечески, а не так, как это делал Даль, чья преступная небрежность погубила много молодых жизней. Барон действительно пообещал мне свою помощь, если ты выйдешь замуж за его сына. Государь очень ценит барона, он отправил его в отставку под давлением общественного мнения, после того ужасного происшествия. Даль играет неприглядную роль… — В голосе Курилова прозвучала брезгливость. — Но Бог ему судья. Моя совесть чиста. Дали — почтенный род, в прошлом члены наших семей не единожды соединялись узами брака… Нет ничего дурного в том, что барон хочет приумножить состояние, женив сына на богатой наследнице, что до любви, бедная моя девочка…
Курилов замолчал, осознав, что по привычке перешел на французский, как это всегда бывало в разговоре на деликатную тему…
