Владимир Бацалев - Кегельбан для безруких. Запись актов гражданского состояния
В дверь опять постучали, и Куриляпов решил, что не стоит долго держать подчиненных в коридоре: стороннему наблюдателю может показаться, будто в редакции нет рабоче-деловой обстановки, одни сплетники шушукаются в кулуарах под дверью начальства. Поэтому он с грустью отложил объяснительную записку и крикнул-свистнул:
— Шойшите, тошашищи! — а сам выбежал, придерживая руками живот.
«Товарищи» сели за длинный стол, повоевали локтями за место для бумаг и стали ломать голову, какую придумать себе работу, чтобы Вонючка отвязался.
Не прошло и минуты, как в кабинет ворвался редактор, оставив на дверной ручке карман пиджака и раскидав попавшиеся на пути стулья. Вид у него был очумелый. Казалось, сейчас он прыгнет на кого-нибудь и укусит или, не сходя с места, плюнет ядом. Куриляпов свистел, как Соловей-разбойник; и размахивал пучком газет. Усы его топорщились от гнева, в волосах стреляли маленькие молнии, а лицо перекосилось так, что уголок губ столкнулся с ухом.
— Што?! — завопил Куриляпов, глядя в глаза первому попавшемуся подчиненному
— Не я, — на всякий случай ответил подчиненный.
— Што?.. Што?.. — продолжал редактор, обходя сотрудников, сталкиваясь с каждым носом, заглядывая каждому в глаза и брызгая на каждого слюной.
— Не я… Не-я… — говорили подчиненные, как молитву.
— А што?! — завопил он так призывно, что из носа выскочила козявка, а с головы посыпались седые волосы.
Прошлись по второму кругу: «А кто?» — «Не я».
— Што ж тожша! — завизжал редактор, затряс кулаками и, засвистев что-то совсем неразборчивое, грохнулся об пол. Сердце его стучало так громко, что заглушило ход стенных часов.
«Товарищи» полили Куриляпова водой из графина и спросили:
— А что «што»?
— Святое, — членораздельно прохрипел редактор, не открывая глаз и до хруста костей сжимая в кулаке газеты, — наше общее святое… кто?. на гвоздь… в отхожем… прибил… душу свою… и мою, — сказав все это, Куриляпов на секунду затих. И попросил: — Попа бы мне… батюшку.
— Как вам не стыдно! — возмутился ответственный секретарь. — Хотите, мы отнесем вас в профком?
— Или в красный уголок? — спросил замредактора. — Там, среди вымпелов и грамот…
Но Куриляпов, не дослушав, закатил глаза. Подряников встал на колени и приложил ухо к груди редактора.
— Умер, — сообщил он коллегам.
— Пойду некролог писать, — сказал замредактора и снял трубку телефона: — Алло, типография?.. Не набирайте последнюю полосу завтрашнего номера… Через час срочный материал принесут.
После того как Куриляпова увезла «скорая», в редакции начался рабочий день.
Замредактора оккупировал кресло начальника, и, вызвав секретаршу, стал диктовать некролог:
— …А теперь перечеркнем, а напишем вот что, — говорил он, выставив на девушку указательный палец пистолетом. — Напишем: «Трудный путь в журналистику Куриляпов начал с того, что окончил заочные курсы в полиграфическом ПТУ по профилю „Настенное редактирование "молний“ и других непечатных форм“…»
За стеной стоял у окна ответственный секретарь. Он нервничал, грыз ногти и шепотом ругался матом…
В лаборатории рыдал, обняв увеличитель, фотокорреспондент: это он повесил газеты на гвоздь…
Заперев дверь на ключ и раздевшись до трусов, заведующая отделом сельского хозяйства делала производственную гимнастику и сама себе командовала: «Раз-два-три! Оп-ля!.. Разд-два-три-четыре! С поворотом!..»
А заведующий отделом промышленности ушел пить пиво, захватив для компании все подчиненные единицы…
В отделе писем Саша издевался над Сплю:
— Что вы ждете, Клавдий Иванович? Собирайте монатки и проваливайте! Последний покровитель помер! Кто теперь будет прикрывать ваш зад от пинков?.. Я? — не буду, а больше некому.
— Ме-ня-нель-зя-у-во-лить-без-при-чи-ны, — сказал Сплю.
— Причину найдем, положитесь на меня. Например, начальник отдела писем не умеет писать, а читает по слогам.
— Я-фрон-то-вик, — сказал Сплю.
— Вы, по-моему, решили податься в ученики к Сусанину. Зачем вы воруете его фантазии? Это ведь он придумал, что вы фронтовик, что до войны у вас была фамилия Сплюев, но в бою, когда враг целился в вашу необъятную голову, вы подпрыгнули, пуля пробила нагрудный карман, из всех документов исчез клочок бумаги, на котором было написано «ев». — Саша положил ноги на стол начальника и улыбнулся, как любимой девушке: — Не тяните резину, Клавдий Иванович, пишитe заявление. Или хотите, я напишу, а вы крест поставите? Мне не терпится присоединить ваши семьдесят рублей к своим. В самом деле, сколько можно работать вдвоем на одной ставке! Мы же не сиамские близнецы!..
Наконец ответственный секретарь оторвал взор от городского пейзажа за стеклом, решительным шагом двинулся в кабинет редактора и, войдя без стука и раздумий, спросил у зам-редактора, который собирался пить чай из куриляповской кружки:
— Ответь мне как журналист журналисту и как этот… как его?… как этому… ну, как его?.. Есть у тебя совесть или нет?
— Есть, — ответил замредактора, сербая и щелкая языком. — Видишь, мы скорбим по Куриляпову не в пример тебе.
Действительно, замредактора перетянул локоть черно-красной повязкой, а секретарша показала ответственному секретарю траурные рамки под ногтями.
— Все равно вернись к себе, а этот кабинет мы опечатаем.
— Я занял его на основании служебного регламента.
— Но Куриляпов, когда уходил и отпуск или болел, оставлял заместителем меня!
— Куриляпов никогда не был в отпуске и даже больной приходил на работу. Я только что написал об этом в некрологе. Но, может быть, ты не веришь печатному слову советской газеты? Сознайся. В конце концов, сейчас не тридцать седьмой год, — сказал замредактора — Впрочем, раз ты настаиваешь, пусть нас рассудит первый секретарь, — и замредактора позвонил в райком…
Не добавляя скорби в голос и не утруждая голову раздумьем, первый секретарь временно возложил обязанности на замредактора. А ведь позвони ответственный секретарь — командовать бы ему. Сообразив, как незатейливо его обвели вокруг пальца, ответственный секретарь нешуточно разозлился:
— Ты, видимо, забыл о партийном выговоре, который тебе влепили два месяца назад за прогул?
— Нет-нет, я помню!
— Ты сейчас должен работать над исправлением ошибок, над разгильдяем, который внутри тебя свил уютное гнездо, ты должен сидеть ниже травы, тише воды!..
— Но я уже все осознал и больше не повторю…
— Интересно, если позвонить еще раз первому секретарю и напомнить про твой выговор?.
— А он не вспомнит! — обрадовался замредактора. — Он что вчера-то было не вспомнит.
Они смотрели друг на друга, как два мартовских кота перед дракой. Между ними стояла секретарша и ковыряла шариковой ручкой в носу.
Наконец ответственный секретарь бросил как перчатку.
— Скоро ты узнаешь, какой размер обуви я ношу, — повернулся и ушел за дверь.
— Я буду топтать его обеими ногами! — мечтал ответственный секретарь на пути в отдел писем. — Вот так! Вот так! А потом — вот эдак! — Он остановился, и доски пола затряслись, затрещали под ударами его каблуков. — Я плюну ему в рот, как только он зазевается! Вот так: плюв! плюв! плюв!
Распахнув дверь отдела писем, ответственный секретарь сказал Саше через порог:
— Пойдем ко мне — дело есть… Ты должен выполнить несколько важных поручений и убрать с дороги людей, до которых я не доберусь или — не справлюсь. От их нейтрализации зависит твоя карьера.
— Постараюсь, — ответил Подряников, — но некоторых я тоже не могу убрать.
— Нам бы только несколько дней продержаться, — стиснув кулаки и зубы, подмигнув Саше, добавил ответственный секретарь, — и все рухнет. А уж там посоревнуемся, кто быстрей на руинах власти отстроится… Как этого старого пердунчика угораздило коньки отбросить! Пожил бы еще пару дней — его б и так сняли.
Брошенный один в отделе, Сплю заплакал: до того ему себя стало жалко. Вчера Сусанин, как хулиган из подворотни, одним махом отнял у него все игрушки Домсовета, а сегодня Куриляпов скомандовал долго жить — и бросил Клавдия Ивановича горькой сиротой, бросил в пустыне средь гадюк с одной майорской пенсией в Любкином кармане. Хоть иди теперь по вагонам с протянутой фуражкой: «Подайте инвалиду умственного труда», — как посоветовал когда-то майору Адам.
— Что-же-я-та-кой-не-ве-зу-чий? — скулил Сплю. — Что-же-мне-не-ве-зет? — и вытирал манжетами нос.
Это была правда. Майор родился человеком горемычным и природой обиженным, голову имел невероятно огромную (влюбленная парочка смогла бы исполнить на ней медленный танец), в которой мозгов было, как у слона. Только использовал майор свои мозги, как слон. Внешность его тоже таила изюминку, но вот — не для женщин. Лишь один проезжий антрополог попрыгал вокруг Сплю, поплескал руками, слазил в рот, поахал, поохал, сказал, что Клавдий Иванович похож сразу и на питекантропа, и на австролопитека, и на гейдельбергского человека, спросил о прививках в детстве, да и укатил в столицу. Но бог с ней, с внешностью — Сплю все равно не знал, как он выглядит. Жизнь не подсовывала ему зеркало, потому что Клавдий Иванович постоянно смотрел в книгу…
