Александр Кулешов - Повесть о спортивном капитане
Тренеры не могли им нахвалиться. В шестнадцать лет — первый разряд! Сергею предрекали блестящую будущность.
За «Эстафету» выступать он категорически отказался: «еще начнут отцом попрекать!». Святослав Ильич поворчал, но про себя одобрил решение, — он поступил бы так же.
И решение сына после восьмого класса перейти в физкультурный техникум тоже одобрил. Когда Сергей сообщил об этом дома, Елена Ивановна заохала. Но Святослав Ильич сказал только:
— Тебе, сын, выбирать. Полагаю, ты все продумал.
Так был решен этот важнейший в жизни Сергея, да, наверное, и любого его сверстника, вопрос. Решен окончательно, хотя и он и его родители подверглись массированному неустанному давлению друзей и школьных учителей.
Святослав Ильич подчеркнуто занял позицию невмешательства.
— Что вы меня уговариваете? Не я восьмой класс закончил. Я бы сейчас с удовольствием за парту сел. Так ведь не мне, к сожалению, Сергею — шестнадцать. Ему жить, ему и решать, где учиться.
Он с тайным удовлетворением наблюдал, как его мальчишка-сын отстаивал свое решение, стараясь, правда, не обидеть школьных учителей.
«Мой характер, не перешибешь», — довольно говорил Святослав Ильич жене. — «Да уж не мой, конечно», — с улыбкой соглашалась Елена Ивановна.
Привычка твердо принимать решения и твердо проводить их в жизнь появилась у Сергея довольно рано. Этим он был обязан отцу. Однако решения свои он, как и отец, принимал «по зрелому размышлению», взвесив все «за» и «против», если подобное определение могло относиться к его возрасту. Святослав Ильич с ранних лет приучал сына к самостоятельному мышлению. Он не указывал: «нельзя», «можно». Он вместе с Сергеем разбирал ситуацию, а потом говорил: «Я бы на твоем месте поступил так, смотри сам». И Сергей смотрел. Разумеется, он почти всегда следовал советам отца. Но с годами начал вносить коррективы, порой и поступать по-своему. Если ошибался, приходил к отцу и честно признавался, что свалял дурака. Святослав Ильич никогда не корил, не торжествовал, не попрекал — мол, говорил же я. Просто разъяснял, в чем сын ошибся.
Так, например, случилось, когда в стране возникло увлечение каратэ. Кое-кто из товарищей Сергея увлекся этим новым видом спорта, стал уговаривать его. Сергей пришел за советом к отцу. Он хотел услышать его мнение.
— Каратэ не спорт, — категорически заявил Святослав Ильич. — Первоклассная система для пограничников, милиционеров, десантников. Спору нет. Но как спорт никуда не годится. Помесь пантомимы и противоестественного боя. Недаром сейчас появилось на сцене столько эстрадных танцев, имитирующих каратэ. Представь себе бокс, где главная задача, как известно, нанести сопернику удар, но где этот удар надо останавливать в нескольких сантиметрах от цели! Это же нелогично. Вместо того чтобы сосредоточить свое внимание на проведении приема, каратист должен все время думать, как бы, упаси бог, не довести этот прием до логического конца, до поражения противника. Бред! Это бесконтактное каратэ, которое допускается у нас. Ну, а контактное вообще опасно для жизни!
Эта лекция Святослава Ильича убедила Сергея, и его колебания кончились. Он остался верен борьбе самбо.
…И вот теперь самбо ему пригодилось. Он спас жизнь Тамаре. Возможно, и себе. Но справедливо ли, по праву ли отнял чужую?
Тамара, узнав от Сергея, что Святослав Ильич все знает, пришла к нему на работу.
Когда Наташа ввела в кабинет маленькую, не очень красивую девушку с осунувшимся лицом, с темными тенями под глазами, Святослав Ильич почувствовал такую острую жалость, что ему захотелось обнять Тамару, приласкать, как дочь.
Его остановил неприязненный взгляд. И говорила она сухо, нарочито деловито, чтоб не дать волю чувствам.
— Я ненадолго, Святослав Ильич. Извините и спасибо, что приняли. Сережа не знает, что я пошла к вам, и, пожалуйста, не говорите ему. Скажите, неужели вы ничего не можете сделать? Почему вы не действуете? Это же выш сын…
— Тамара, Тамара, почему вы так? — попытался остановить ее Святослав Ильич.
Но она не слушала.
— Они же засудят его! Они все сговорились! Там заговор, там всех купили! Эти подлецы, эти убийцы обо всем договорились, у них целый план, они прямо как пьесу разыгрывают, а наши — дураки! Они дураки! Они ничего не умеют сказать! Они предали Сережу!
Тамара вынула платочек, пытаясь вытереть слезы.
— Вы поймите, вы же отец! Вы все можете. У вас такой кабинет… Столько телефонов… Ну позвоните же куда-нибудь! Они погубят его! Я не могу больше так…
Тамара вскочила, быстро пошла к двери, обернулась на пороге и, понизив голос, бросила:
— Имейте в виду, если Сережу осудят, я жить не останусь! И вы будете виноваты! Да, да, вы…
Она выбежала, хлопнув дверью, а Святослав Ильич долго сидел погруженный в свои мысли.
Наверное, в чем-то эта девочка права. Он все же сухарь, он должен действовать, поднять всех на ноги! Завтра же поехать к заместителю министра внутренних дел, с которым вместе воевал, к прокурору, с которым они в одной депутатской группе, наконец поговорить с судьей, взять лучшего адвоката, съездить к родителям этих слюнтяев, которые даже не могут защитить своего товарища, из-за них, их же защищая, попавшего в беду!
Но пересилить свой характер он так и не смог. Ни к заместителю министра, ни к прокурору он не поехал. Побывав в семьях школьных товарищей Сергея, он испытал лишь разочарование и понял, что при всем их желании большой помощи от них ждать не приходиться.
Единственное, что он сделал, это нашел молодого, но уже известного адвоката, который энергично взялся за дело. Не сидели сложа руки и милиция, и прокуратура. Они продолжали искать свидетелей.
А главное, появилась надежда, что «потерпевший» выкарабкается. Между тем жизнь шла своим чередом.
Глава VIII. Этот неугомонный Ковров
Задержавшийся по непредвиденным обстоятельствам председатель Каспийского Горсовета ДСО «Эстафета» Ковров наконец прибыл в Москву.
Вручив Наташе сувенир — мудреный набор ракушек, «дар приморского города», — и осведомившись, в каком настроении председатель, Ковров зашел в кабинет.
— Разрешите, Святослав Ильич? Здравия желаю. С прибытием. И с победой.
— Здоров, здоров! Входи, — приветствовал его Монастырский. — Это тебя с прибытием. Чего опоздал? Сам торопил, Наташу мою замучил, и нет тебя.
— Да такие дела вдруг свалились… — туманно пояснил Ковров. — Пришлось задержаться. Извините.
— Садись рассказывай.
Монастырский внимательно смотрел на своего подчиненного. Он высоко ценил Коврова, его энергию, инициативу, находчивость. Ковров был молод, невысокий, крепкий, черноглазый, неизменно элегантный, подтянутый. Он всегда был озабочен какой-нибудь новой идеей.
— И почему ты всегда такой здоровый? — завистливо спрашивал его Монастырский. — И телом и душой? Поделись секретом-то!
— Баня, Святослав Ильич! Исключительно баня, — и Ковров поправлял и без того ровный пробор в жгуче-черных волосах. — Я через день в нашей бане на стадионе обязательно бываю.
— Через день?
— Непременно. А через другой день — в бане на спортбазе.
— Ну даешь! — восхищался Монастырский. — Каждый день в бане? Выдерживает сердечко?
— Даже укрепляется, Святослав Ильич. Вы-то не балуетесь банькой?
— Как же, балуюсь, — усмехнулся Монастырский и незаметно помассировал грудь возле сердца. — Как в том анекдоте: надо, не надо, а раз в месяц моюсь.
— Ха-ха-ха, — заливался Ковров, — раз в месяц! — Он воспринимал слова председателя как шутку. Он просто не мог себе представить, что у кого-то могло болеть сердце, что кто-то мог не выдерживать стоградусной жары в парилке. — Надо не раз в месяц, а тридцать, только в феврале двадцать восемь. Ха-ха-ха!
— Ну правильно, а в олимпийский год и в феврале двадцать девять, — ворчал Монастырский.
К Коврову он испытывал слабость, узнавая в нем себя молодого. Вот и сейчас, начищенный до блеска, сияющий улыбкой, Ковров одним своим видом вносил бодрость и оптимизм.
Монастырский, однако, вздохнул: эх, где вы годы молодые?.. И вообще безмятежные времена, без забот, хлопот, без неприятностей с сыном. Немного выдалось таких на его долю, но были же…
Ковров разглядывал председателя. Он отметил круги под глазами, нахмуренный лоб, незнакомую печаль в глазах. Что-то не так — председатель ему не понравился.
— Святослав Ильич, грустный вы какой-то. Случилось что? Не вовремя я со своими делами. Еще хлопот прибавлю…
— Ишь, глазастый! Психолог нашелся, — проворчал Монастырский. — Давай выкладывай, что за хлопоты.
— Лучше бы, конечно, вам все своими глазами увидеть. Но ведь если не заинтересую, не приедете. Верно? Для того и прибыл.
— Ты долго будешь загадки загадывать? — поторопил Монастырский. — У меня время, между прочим, казенное, В чем дело?
