Лаура Рестрепо - Леопард на солнце
– Ее сестры с мужьями, и я. Подавали жаркое из цыплят, картофельное пюре, зеленый салат и пиво. Я сказал что-нибудь новое для тебя?
– Три дня назад вы, доктор, летали самолетом из Порта в столицу. На вас был шерстяной деловой костюм…
– Да. А несколько раньше, утром, я был в хлопковом костюме. Я переоделся в доме Алины. Я должен был помочь ей подписать контракт об аренде, а после этого у меня не было времени вернуться к себе в отель перед поездкой… Нет, Мани, я не любовник твоей жены. Не строй иллюзий: она оставила тебя не ради меня. Будь оно так, тебе достаточно было бы убрать меня с дороги… Дело гораздо серьезней, и тебе это известно. Солнце-то пальцем не закроешь.
Вновь молчание расползается по комнате, холодное, как изморозь на бутылках с красной газировкой.
Адвокату Мендесу всегда было нелегко справляться с темпераментом Барраганов и Монсальве, особенно, когда они в раздражении. И одержимы ревностью, как Мани в настоящее время.
«Пожалуй, больше я не увижу дневного света», – думает Мендес и пытается посмотреть в окно. Но ему мешают задернутые гардины. Он останавливает взгляд на большой картине в голубых и бледно зеленых тонах, – ковер и обивка мебели в номере тех же цветов. На картине он видит парусник, чересчур статичный, несмотря на волны, и думает, что она плохо написана. Он следит за взглядом Мани Монсальве – глаза Мани неподвижно устремлены в одну точку на ковре, словно он ждет, что шерстинки ковра подрастут. Адвокат видит, как по груди Мани все еще катятся капли воды, он задерживает взгляд на выглядывающей из халата деревянной рукоятке. Мендес думает: «Пожалуй, он сейчас выхватит это оружие, и мне конец». Его не удивляет эта мысль. Его удивляет, что этого до сих пор не произошло.
Адвокат Мендес – земляк Барраганов и Монсальве, только его предки были белыми, а Монсальве и Барраганы происходят от аборигенов. Его дружба с обеими семьями возникла еще до начала войны между ними. Когда они ввязались в нелегальную торговлю и у них пошли нелады с законом, адвокат Мендес почувствовал себя обязанным помочь им – каждой семье в свою очередь – ввиду старых уз солидарности. С каждым днем их доходы преумножались, множились и их судебные тяжбы, и адвокат раз от разу все больше увязал в их защите. Он много раз хотел выпутаться и не мог, потому что, сам того не предполагая, сел в поезд без обратного билета. Оказавшись в браке без права на развод равно с Барраганами и с Монсальве, он потратил свою молодость и часть зрелых лет на изнурительную работу: оставаться в живых, сохраняя выверенное равновесие и скрупулезную беспристрастность перед лицом обоих кланов.
Он знает, что его физическая неприкосновенность до известной степени защищена древними законами обеих семей, предписывающих беречь жизнь адвокатов противной стороны, так же, как жизнь женщин, стариков и детей. Адвокат твоего врага – символ его защиты не от тебя, а от внешнего мира – неприкосновенен согласно законам войны внутренней. Плохо только, что нет закона, запрещающего каждой семье ликвидировать своих собственных адвокатов. По обвинению в предательстве, например. И именно это сейчас произойдет. Для человека пустыни нет худшего предательства, чем коснуться его жены.
Когда Алина Жерико обратилась к нему за поддержкой, чтобы начать жить отдельно от Мани Монсальве, адвокат Мендес предвидел с полной ясностью события сегодняшнего дня – именно такой разговор и именно такое чувство покорности перед лицом смерти, которое в конечном счете не что иное, как внезапная усталость от жизни – предвидел так, словно все это заранее показали в теленовостях.
Было очевидно, что такой человек, как Мани, и в мыслях не допускает возможности, что другой мужчина, приблизившись к его жене, не окажется в ее постели. К тому же его возмутил, расстроил и оскорбил ее недавний уход. Все это было ясно адвокату с самого начала. Но не помочь Алине и ее будущему ребенку избежать проклятия чуждой им войны – такое было не в его характере. Так что выбирать ему не пришлось.
Теперь уж ничего не поделаешь. «Все идет как по писаному», – думает он, поудобнее усаживается в кресле, поправляет галстук и возвращает себе устойчивость. Он пребывает в мире со своей совестью. Он не тронул и волоска Алины Жерико. Он не сделал ей ни малейшего намека.
Хотя… Зачем лгать самому себе в час великой правды… Он не сделал этого не потому, что ему этого не хотелось, а потому, что она не дала ему повода. Также из уважения к ее беременности… и кроме того, из страха перед Мани Монсальве. Его отношения с Алиной не выходили за границы простого приятельства, основанного на профессиональных делах, что верно, то верно. Но в основном потому, что она так себя поставила. Адвокат улыбается. «Сейчас я поплачусь жизнью за нечистые помыслы», – мучительно думает он. Мысль эта кажется ему забавной, и он дает ей другое направление: «„Пожелал жены ближнего? Смертная казнь!„Звучит, как заголовок из желтой прессы».
В свою очередь Мани, погруженный в мучительные сомнения, беспокойно ерзает в кресле. В глубине души он понимает, что адвокат говорит правду. И что его проблема – не проблема рогов. Уж лучше бы оно было так, всего-то и надо было бы убрать соперника. Но нет, все куда глубже, куда серьезней. С одной стороны его утешает, что не надо убивать друга всей жизни, с другой стороны, он не может смириться с тем, что справиться с его несчастьем потрудней, чем прострелить чью-либо голову. Он спорит сам с собой, мысленно поворачивая монету то одной стороной, то другой, раз за разом бросая ее в воздух, чтобы рассмотреть сперва решку, потом орла, снова решку и снова орла.
Проходит много времени, и когда адвокат Мендес ждет только звука выстрела, который разнесет его череп, он слышит вместо этого голос Мани.
– Я верю вам, доктор. Верю тому, что вы мне сказали, – его тон уже не холоден, скорее в его словах слышится беззащитность и инфантильность, хотя говорит он громко, с нажимом. – И я вас поздравляю. Вы только что спасли жизнь. Свою собственную. Вы можете идти, куда пожелаете, Тин доставит вас туда, откуда забрал.
У адвоката Мендеса нет охоты отвечать и не хватает духу подняться. Он так и сидит безмолвно, зажигает сигарету, хотя и знает, что Мани не выносит дыма, и употребляет все время, оставшееся в мире, на то, чтобы выпить остатки «Кола Роман», словно у него нет лучших планов на этот вечер. Тогда Мани встает, раздвигает гардины и начинает разглядывать проспект перед окном, усеянный уличными торговцами, разложившими свой товар прямо на земле, в скудной тени чахлых миндальных деревьев. Из своего кресла адвокат Мендес тоже видит улицу и узнает ее: в самом деле, несмотря на долгое петлянье Тина в попытках запутать следы, они находятся лишь в нескольких квадрах от конторы адвоката.
– Алина не желает говорить со мной, даже по телефону, – говорит Мани, все так же стоя спиной к адвокату и глядя перед собой. – Я послал ей несколько дюжин роз, она их возвращает.
Мендесу слышится нечто странное в его голосе. «Возможно ли, чтобы этот человек плакал?» – спрашивает он себя. Да. Сдавленные рыдания прерывают речь Мани. «Минуту назад едва не отправил меня к праотцам, а теперь рыдает на моем плече», – не без улыбки думает Мендес, и отвечает ему:
– Предоставь дело времени, Мани. Найди реальное решение проблемы. Розы и акты отчаяния тут не помогут.
– Каково же решение?
– В три действия, и мы уже об этом говорили. Первое: ликвидируй распрю с Барраганами. Второе: купи себеимя и положение в обществе. Третье: отмой все свои деньги и вложи их в легальную торговлю и собственность.
– Я уж не первый год этим занимаюсь, да оно ведь непросто.
– Сейчас представляется исключительный случай. Национальный Банк собирается открыть, что называется, «левое окошко»: будут принимать доллары, сколько ни принесут, не спрашивая ни фамилии, ни их происхождения, ни документов, ничего. Единственное условие: менять только по тысяче на человека. Пошли сто человек, и в один день отмоешь сто тысяч.
– Вы мне поможете, доктор? С тремя действиями, я хочу сказать? – в голосе Мани – благодарность, раскаяние, едва ли не раболепство перед человеком, которого он чуть не убил и которого теперь признает единственным связующим звеном между собой и своей женой.
– Надо думать.
Адвокат Мендес встает, оправляет пиджак, мягко проводит рукой по волосам, как будто лаская свою чудом уцелевшую голову, и собирается уходить.
– Погодите, доктор, – останавливает его Мани. – Я в долгу перед вами.
– Забудь, – отвечает адвокат.
– Я хочу чем-нибудь отплатить за вашу любезность, – настаивает Мани. – Скажите, кто ваши враги.
Адвокату Мендесу понятна его фраза: это старая формула благодарности, принятая среди людей пустыни, она равносильна словам: «Твои враги – мои враги».
– Они не стоят того, чтобы ты их убил, – отвечает он с искренней улыбкой, и сердечно прощается с Мани.
