Дуглаc Абрамс - Потерянный дневник дона Хуана
Дворец маркиза представлял собою огромный особняк из темного камня, с колоннами, тремя полукруглыми балконами и большими окнами. Двое стражников стояли у входа. Поверх одежды на них были голубые накидки с вышитым золотом гербом — лев на фоне фамильного замка маркиза. В руках они сжимали бутафорские копья, абсолютно непригодные для сражения. Оставаясь неподвижными, они улыбнулись мне, прекрасно понимая, что я друг, а не враг. Я ступил под своды каменной арки и прошел мимо больших зеленых деревянных дверей с золотыми заклепками в виде сосков. Слепящий солнечный свет и томительная жара позднего утра остались позади. Внутри царил полумрак и было прохладно, как в пещере. Лишь несколько робких солнечных лучей косо падали под ноги. Потолок поддерживали затейливо раскрашенные деревянные балки.
Здесь я чувствовал себя как дома, потому что в течение двух лет жил в одной из двадцати двух комнат этого дворца. То было лишь начало моей учебы. Еще десять долгих лет ушло на то, чтобы постигнуть всякие прочие ереси, пополнив тем самым начальное религиозное образование, полученное в монастыре. И все-таки до сих пор мне удалось прочесть лишь часть из тех книг, которые хранились в двух огромных библиотеках маркиза. Я успел познакомиться с переводами многих мусульманских и древнееврейских книг. Убежден, что понять душу испанца невозможно, если не знаком с мусульманской культурой, доставшейся нам в наследство, или не имеешь понятия о древней иудейской религии, которую исповедовала Святая Дева, апостолы и сам наш Спаситель.
Наружные деревянные двери дворца нередко оставались открытыми, в то время как бронзовая решетчатая дверь, ведущая во внутренние покои, была, как правило, заперта. Я взялся руками за холодные металлические прутья, как узник, который рвется на волю. Через ворота хорошо просматривался круглый внутренний дворик с колоннами, увитыми плющом. Римская мозаика, специально привезенная из-за границы, изображала многочисленные любовные подвиги Зевса. В центре клумбы с белыми и алыми тюльпанами располагался фонтан, и его прозрачные струи дарили прохладу.
Я позвонил и подождал, пока слуга откроет дверь. Сначала я увидел голубую с золотом униформу, украшенную драгоценными камнями, и лишь потом узнал Фернандо. За преданность маркизу и другие многочисленные заслуги он был произведен в должность главного дворецкого. Увидев меня, Фернандо лукаво приподнял брови и усмехнулся. Вероятно, он был наслышан о моих приключениях благодаря сплетникам — завсегдатаям таверн. Он быстро отпер дверь, и мы по-дружески обнялись.
Маркиз оказал мне честь и лично вышел поздороваться, хотя я ожидал скорее взбучки, чем приветствия. Сегодня на нем был роскошный, голубой с золотом, Камзол, похожий по цвету на униформу его слуг, однако, разумеется, гораздо более изысканный. Рукава были пышными, по последней моде, а благодаря огромному воротнику, его голова казалась лежащей на праздничном блюде. На ногах, обтянутых чулками, красовались атласные туфли с квадратными носами, в которых даже его огромные ступни выглядели изящными, как у танцора.
— Так-так, значит, ты все же надумал явиться! Идем скорее, сейчас пойдут монахини, танцующие сарабанду.
Несмотря на упрек, звучащий в его голосе, маркиз улыбнулся и обнял меня как блудного сына.
— Примите мои извинения, дон Педро. У меня было неотложное дело.
Он приподнял брови.
— Знаю я твои неотложные дела. А если надумаешь продать мне дневник, то с удовольствием узнаю и как ее звали. Предлагаю двести пистолей за страницу.
— Мои каракули не стоят и десятой доли того, что вы предлагаете, — сказал я, не собираясь продавать ему ни одной страницы, даже если он предложит в сто раз больше.
Мы прошли мимо часовни, которую открывали лишь раз в месяц, когда из монастыря Святого Франциска приезжал аббат, чтобы сразиться с маркизом в шахматы. В эти дни маркиз распахивал дверь настежь, а внутри зажигал большую свечу. Францисканские монахи давно облюбовали огромное здание монастыря, расположенное на площади, напротив дворца маркиза. В отличие от беспримерно короткого основателя ордена, монахи славились своим рвением и пристрастием наряду с молитвами применять насилие во славу Господа.
Мы вышли на балкон и присоединились к другим гостям. Дамы были в роскошных атласных, бархатных и шелковых платьях, украшенных золотой тесьмой. А их маленькие шляпки с прозрачной вуалью играли роль, прямо противоположную своему назначению. Вместо того чтобы прикрывать лицо от чужих глаз, они делали его еще более загадочным и соблазнительным. Женщины устремили на меня свои взоры поверх вееров.
Маркиз, чтобы избежать участия в праздничном шествии, придумал себе какую-то болезнь. Что же касается моей гильдии галантедоров, то для нее в колонне не нашлось ни флага, ни места.
Я с учтивой улыбкой оглядел собравшихся на балконе женщин, но доньи Анны среди них не обнаружил. Тогда я с неохотой принялся наблюдать за праздничным шествием, а внимание женщин особенно привлекли идущие в процессии великаны и карлики с огромными головами. Их непристойные жесты приводили толпу в восторг, а дам, стоящих рядом со мной, заставляли хихикать и краснеть.
С балкона был хорошо виден зеленый ковер розмарина, устилавший путь идущим в колонне. Собравшаяся толпа напоминала берега реки, в узком русле которой текла праздничная процессия. Я раздумывал над тем, как бы половчее, не выдавая своего личного интереса, вытянуть из маркиза его планы относительно доньи Анны.
По мере того как шествие близилось к концу, на балконе появлялись знатные мужи города. Все смотрели на группу монахинь, танцующих сарабанду, которые как раз приближались к площади. Это действительно был тот самый танец, который Альма минувшей ночью исполняла в таверне. И хотя одежда полностью скрывала тела танцующих, движения были те же самые, правда, несколько менее искусные. Им хорошо удавались шаги — носочек внутрь, носочек наружу. Однако особенный восторг публики вызывали вращательные движения бедрами. Монахини встряхивали грудью и прищелкивали пальцами с замечательным усердием. Маркиз хлопал в ладоши и от души хохотал. Он признался, что лично хлопотал, чтобы архиепископ выдал специальное разрешение, которое позволило бы монахиням в виде исключения исполнить запрещенный танец.
— Позор и богохульство! — послышался сзади чей-то возмущенный голос, в то время как все остальные продолжали любоваться сестрами, исполнявшими танец священного плодородия.
Лично меня это зрелище нисколько не удивляло и не коробило, поскольку я прекрасно знал, что многие женщины вынуждены носить монашеское одеяние по причинам отнюдь не религиозным. Монастыри полны благородных девушек, чьи семьи не в состоянии дать за ними достойного приданого. Этих бедняжек отправляют в монастыри, нимало не считаясь с их желаниями. Поэтому станцевать сарабанду во время праздника для них подобно глотку свежего воздуха, которого им так не хватает в душных кельях.
Я обернулся, чтобы взглянуть на кабальеро, который столь сурово заклеймил танцующих, и увидел знакомое лицо со шрамом на щеке. То был командор. Я принялся искать глазами донью Анну, в полной уверенности, что она должна быть где-то поблизости. Когда я наконец увидел ее неясный профиль, маркиз удовлетворенно потер руки.
— Это и вправду донья Анна, — сказал он. — Ну разве же она не самая прекрасная девушка Севильи?
— В нашем городе так много красавиц! Не представляю себе, как можно выбрать из них прекраснейшую.
В это время на площади появился гигантский дракон, чье тело, покрытое чешуей, передвигалось при помощи замаскированных колес. У него было громадное брюхо, шесть невероятно больших грудей, длинный хвост и красные глаза, а огромная пасть то и дело открывалась и скалила острые клыки. Окружали дракона красные демоны с рожками на голове и большими вилами в руках. На спине чудища стоял барабанщик, а семь акробатов в пестрых трико составляли высокую пирамиду. Самый верхний акробат особенно рисковал, балансируя на голове. Внезапно изо рта дракона высунулся раздвоенный змеиный язык и ужасно напугал стоявшего в толпе крестьянина, сбросив в его головы соломенную шляпу. Это зрелище привело в восторг не только толпу на площади, но и благородную публику на нашем балконе. Впрочем, мне гораздо больше нравилось наблюдать за доньей Анной, нежели за ходом представления. В ее черные волосы были вплетены белые цветы, что придавало ей сходство с невестой, и ее веселый мелодичный смех наполнял мое тело сладкой истомой. Она, должно быть, почувствовала мой взгляд и тоже украдкой взглянула на меня, но тут же отвернулась.
За шутами и акробатами следовали платформы на колесах, на каждой из которых была представлена своя декорация и своя сценка. Сначала показался корабль, в котором сидели старик и юноша в голубых накидках. Один держал в руках крест, а другой — глобус. Между ними можно было разглядеть голубя.
