Питер Абрахамс - Живущие в ночи
— Понимаем, сэр, — оказал второй патрульный. — Сколько раз вам докладывать? Дважды в день?
— Докладывайте только тогда, когда есть что докладывать. Звоните мне в управление в любое время дня и ночи.
— Есть, сэр. Но наш сержант…
— Я все улажу. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, сэр!
Когда машина тронулась, Лоув бросил быстрый взгляд на своего напарника и с трепетом в голосе сказал:
— Ты был прав.
В канцелярии один из дежурных вручил Ван Асу запечатанное письмо от секретарши. Ван Ас прочитал его в кабинете. Там содержался длинный список телефонных номеров с указанием точного времени, когда звонить по каждому. Он взглянул на часы, набрал один из номеров и вызвал телефонистку. Она тотчас же узнала его голос.
— Я ждала вашего звонка, сэр.
— У вас есть описок номеров?
— Да, сэр.
— Превосходно. Через два часа я буду у своего личного телефона.
— Звонить по девять-пятнадцать?
— Да, и позаботьтесь, чтобы линия была абсолютно свободна.
— Хорошо, сэр. Я вас вызову.
«У нас работают прекрасно подготовленные люди, — подумал он. — Дай бог, чтобы подпольщики наконец уразумели это».
Оборвав нить своих размышлений, он вынул бумагу и ручку и сел писать доклад, где подробно изложил все, что ему удалось установить за это время, а также высказал свои соображения по поводу дальнейшего ведения дела. Единственное, о чем он не написал, о чем даже не упомянул, было его личное знакомство с человеком, известным под именем Ричарда Нкоси.
Было уже без двадцати девять, когда Ван Ас окончил доклад. Он запер его в потайное отделение стола и вышел из управления. Он был голоден, измучен и чувствовал себя безнадежно одиноким — более одиноким, чем когда бы то пи было за два года, которые прошли с тех пор, как они виделись в последний раз; он знал, что сегодня ее гордость восторжествует над его гордостью.
Без трех минут девять он был в своей квартире. Десять минут ушло на то, чтобы принять душ и переодеться, и он как раз усаживался, чтобы выпить вина, когда зазвонил телефон. При мысли о своей точности он почувствовал невольную гордость. Послышался знакомый голос — так же отчетливо, как если бы говорили по соседству, а не из далекого Кейптауна.
— Карл…
— Да, сэр. Рад вас слышать.
— И я тебя тоже, мой мальчик. Послушай… Это дело… Насколько я понимаю, оно поручено тебе…
— Да, сэр. И я выяснил, что убитый, тот самый, что называл себя Кэтце, сопровождал связного, который был высажен на берег.
— Гак вот откуда у них деньги!.. Этого человека надо найти, Карл. Во что бы то ни стало!.. Послушай! Утром ты получишь донесения. Начинает создаваться легенда, а это всегда опасно. На тайных сборищах в Претории, Йоханнесбурге и во всех районах, где добывают алмазы и золото, уже поговаривают о новом герое-подпольщике, неуловимом и бессмертном, ибо он-де воплощает дух свободы и потому неуязвим. И этот слух распространяется все шире и шире, мой мальчик! Зовут его Ричард Нкоси, и он привез деньги для подпольщиков, говорят они, а потом уехал назад. И он может приезжать и уезжать, когда захочет, потому что мы бессильны перед ним. Ну, ты знаешь, что болтают в таких случаях.
— Да, сэр.
— Так вот, мой мальчик, я не хочу распространения этой заразы. Не то дело может принять серьезный оборот. Мы должны уничтожить этот миф, прежде чем он успеет пустить корни.
— А для этого мы должны арестовать человека, которого возвели в герои мифа, и предать его открытому суду.
— Да, и покарать его на виду у всех, мой мальчик. Я хочу, чтобы ты совершил это ради меня, ради нашего народа. Не отступай ни перед чем! И помни, что в нашем распоряжении не так уж много времени. Мы бы не хотели, чтобы иностранные журналисты и бабуины из Организации Объединенных Наций раздували эту историю. Теперь все в твоих руках. Если что-нибудь понадобится, позвони. Ясно?
— Ясно, сэр.
— Ну, вот и хорошо. У меня посетители, так что о личных делах поговорим потом. Спокойной ночи, Карл! Постарайся развеять легенду.
— Спокойной ночи, сэр.
Карл Ван Ас положил трубку, откинулся назад и закрыл глаза. Немного погодя телефон зазвонил снова. Он снял трубку, заранее зная, что это звонит телефонистка со станции.
— Слышимость была отличная. Благодарю вас, — сказал он.
— Спасибо. Доброй ночи, сэр, — сказала она и разъединила линию, которая нарушила нормальную телефонную связь по всей стране.
Глава третья
Допив вино, Карл Ван Ас снова потянулся — к телефону. Память тотчас же подсказала ему номер, который он те набирал вот уже два года и, казалось, окончательно забыл. Он крутил диск быстро, без той неуверенности, которая обычно сопутствует припоминанию. Один за другим послышались шесть длинных гудков — и он почувствовал, как у него напряглись нервы. Что, если ее нет? Что, если она куда-нибудь уехала? Два года не шутка. Он сделал глубокий вдох… Еще через четыре гудка раздался щелчок. Ван Ас закрыл глаза в ожидании.
Ее голос совсем не изменился, и Ван Асу казалось, будто ее прохладные пальцы гладят ему лоб.
— Хелло, Милдред, — оказал он.
В ее молчании Ван Ас угадал растерянность.
— Хелло, Карл, — наконец произнесла она. — Что тебе нужно?
— Как поживаешь, Милдред?
— Не все ли тебе равно?
— Я заслужил этот упрек. Но мне далеко не все равно.
— Тебе наскучило одиночество?
Теперь ее холодный голос вонзался в него, как нож, причиняя дикую боль. Он встал, чтобы легче было переносить это нестерпимое мучение.
— Да, и поэтому тоже, — спокойно проговорил он. — Но ты права, я в самом деле страдаю от одиночества. Хотя и не скучаю. Разреши мне заехать к тебе.
— Вот так, просто?
— Да.
Все время, пока продолжалось ее молчание, он слегка покачивался, мысленно готовя себя к любой неожиданности.
— Я думала, ты оставишь меня в покое.
— И я тоже так думал. Но я не могу.
— Не можешь? Такой человек, как ты?
— Хорошо, пусть будет «не хочу». И все-таки самое верное «не могу». Даже такой человек, как я, может далеко не все… Милдред?
— Да.
— Ну, пожалуйста…
— Чего ты добиваешься, Карл?
— А сама ты чего добиваешься?
— Мне не надо ничего, кроме душевного спокойствия и работы.
— И все это у тебя было в течение двух лет?
— Я вижу, ты хорошо научился вести допросы, Карл.
— Если ты хотела сделать мне больно, ты достигла своей цели, — обронил он спокойно, как бы невзначай, но женщина хорошо знала его и знала, чего стоят ему эти слова.
Когда она заговорила снова, в ее голосе уже не было прежней резкости.
— Это не приведет ни к чему хорошему, Карл.
— Так ты обрела душевное спокойствие?
— Нет.
— И я тоже — нет… Ну, пожалуйста…
— Зачем? Ты же знаешь, что нас могут притянуть к суду. Подумай о своей карьере.
— Пожалуйста, Милдред.
Наступила долгая пауза, затем женщина промолвила голосом несчастного заблудившегося ребенка:
— Хорошо, Карл… Но…
— Я готов взять всю ответственность на себя, — предупредил он ее возражение. И только тогда в его голосе прорвалась долго сдерживаемая нежность: — Жди меня через десять минут.
Небольшой дом, где жила Милдред, стоял на самом краю цветного квартала.
Улица, проходящая мимо дома, служит своего рода демаркационной линией между белыми и цветными. По неписаному закону тут селятся самые респектабельные цветные — те, кто ближе всего к белым своей внешностью, манерами, образованием, богатством. Ведут они себя, как люди, подвергающиеся постоянному испытанию, хотя и не признаются в этом даже самим себе. Их дети никогда не играют на улице; сами они стараются не шуметь; и если у них бывают вечеринки или ссоры и драки, все это происходит тихо, за плотно закрытыми дверьми. По другую сторону демаркационной линии живут самые бедные белые рабочие; как только представляется возможность, они тотчас же переезжают на другое место. По субботам и воскресеньям белые обычно буянят; устраивают драки и поливают друг друга отборными ругательствами; по там, где живут цветные, стоит неизменная тишина.
Почти все дома цветных обнесены высокими заборами или же густыми и высокими живыми изгородями; ворота всегда на запоре. Небольшой дом на углу огражден и забором и живой изгородью. Забор поднимается на добрых восемь футов, в него вмазаны осколки бутылочного стекла, а сверху в два ряда тянется колючая проволока. Во дворе теснятся храмовые, папоротниковые, огненные деревья, окружающие дом наподобие высокой, пропитанной благовониями ширмы; они осыпают и сад и тротуар за оградой белыми, красными и лиловыми цветами. Бетонные станы дома затканы вьющимися розами. А под ногами стелется ковер из густой, ровно подстриженной травы с широкими побега мн.
