Агония Иванова - Украденные воспоминания
Илья отложил книгу и наклонился к девочке.
— Тебе какой номерок? — спросил он насколько мог дружелюбно. К детям он относил спокойно, но с некоторой осторожностью.
— А какой есть? — деловито заинтересовалась девочка.
— Какой хочешь, — Илья показал ей на пустые крючки.
— Хочу восьмидесятый! — заявила девочка, гордясь тем, что знает такие большие числа. Илья перевел взгляд на ее мать.
— А вам?
— А мне любой, — кокетливо сказала она, — какой вам будет угодно.
В глазах ее он без труда прочитал некоторые подробности биографии: папаша ребенка явно не был в восторге от подобного сюрприза и поспешил ретироваться. Воспитывает она дочь, вероятнее всего, вместе с матерью или сестрой, и еще лелеет надежду избавиться от их опеки с помощью появления мужа.
Пока Илья вешал пальто, девушка успела прочитать название книги, лежавшей на лакированной деревянной поверхности, но все равно спросила, чтобы поддержать разговор:
— А что вы читаете?
— Испанский язык для начинающих, — без особого энтузиазма откликнулся Илья и протянул матери и девочке номерки, — вот. Семьдесят девятый номер, на мой взгляд, очень хороший.
— Замечательно! — обрадовалась девушка неизвестно чему, толи номеру, толи испанскому, но, скорее всего, последнему, — испанский! Я всегда мечтала выучить этот язык! Может быть, вы дадите мне пару уроков?
— Едва ли я смогу научить чему-то, кроме алфавита, — буркнул Илья. Это означало «нет».
Девушка вздохнула разочарованно, схватила девочку за руку и они ушли к окошку регистратуры. Илья снова уткнулся в книгу.
Когда голоса нарушителей их спокойствия затихли где-то в глубине коридоров поликлиники, дядя Саша решил снова заинтересоваться существованием Ильи.
— Илюша! — заботливо начал он, — не пора ли подумать тебе о семье? Четвертый десяток уже разменял!
Эта тема поднималась достаточно часто. Толи дяде Саше настолько нечем было заняться, толи он действительно волновался за Илью. В любом случае сам Илья этой темы старательно избегал и изо всех сил пытался о ней не думать.
Его ангелоподобная внешность привлекала людей, но одной только симпатии было мало, чтобы проглотить еще и диагноз, вечные проблемы с деньгами и работой, а вместе с тем его вечное ожидание смерти, обещанной ему уже давным-давно. Сколько раз в детстве его матери говорили, что он не доживет до тридцати лет! Сомнений быть не могло. Поэтому в двадцать восемь, в двадцать девять и даже в тридцать, он особенно старательно готовился проститься с жизнью. Сейчас, когда он уже перевалил через эту роковую цифру, он думал так: если это еще не случилось, значит скоро обязательно случиться.
— Нет, не пора, — отрезал Илья и хотел еще добавить «уже поздно», но не стал расстраивать дядю Сашу.
Осенью головные боли приходили особенно часто, но Илья все равно любил это время года за его прозрачные свинцовые небеса и романтические листопады. Город погружался в тоскливое, томительное ожидание зимы и сладостную тягучую меланхолию.
Осенью окна в его небольшой квартире всегда были открыты, чтобы наполнить каждую комнату запахом свежести и опавших листьев. Это было первое, что он делал, возвращаясь домой со своей убогой работы.
Илья порылся в ящиках старого серванта, в поисках пепельницы, но так и не смог ее найти — должно быть, мать унесла или припрятала в свой прошлый визит. Ей страшно не нравилось то, что ее Илюша, ее мальчик, имеет такие вредные привычки. Но мальчик уже давно вырос, и запрещать ему она не могла, поэтому искала какие-то обходные пути.
На самом деле курить, как и делать многое другое, Илье было нельзя из-за болезни. Он утешал себя только тем, что грешит этим достаточно редко. Чаще всего осенью, у открытого окна, поддавшись тоскливо-безмятежному настроению.
Ветер приносил в открытое окно какую-то мелкую пыль вместе с сухими семенами и все пытался затушить тусклый огонек на конце сигареты. Пепел с нее сыпался прямо на подоконник.
Воздух был таким, словно вечером будет гроза.
Илья вертел в пальцах листок бумаги, на котором был написан телефон некой Ольги, той самой синеглазой красавицы с маленькой девочкой. Нужно быть очень глупой, чтобы думать, что он работает гардеробщиком в поликлинике от большой романтики, а не от больших проблем с работой. Вопрос был только в том — куда выкинуть эту бумажку — в урну или все-таки в окно.
В дверь позвонили. Очень некстати явилась мать. Она сразу же почувствует запах сигарет, будет ворчать и стенать о том, что он ускорит приближение своей кончины, с которой все и так давно уже смирились.
Илья нехотя пошел открывать.
Нина ворвалась в квартиру маленьким ураганом — принялась закрывать окна, проверять содержимое холодильника и задавать всякие ненужные вопросы. Иногда ему казалось, что женщина просто забыла о том, что он уже давно не нуждается в ее опеке.
— Илюша, ну ты что, опять куришь? — страдальчески вздохнула она, — ну сколько можно! Тебе же нельзя…
— Мне много чего нельзя, — спокойно заметил он, — и жить, я думаю, тоже.
Нина посмотрела на него испепеляющим взглядом. Ее вечное беспокойство оставило следы на лице в виде глубоких морщин, хотя яркие голубые глаза и казались вечно молодыми.
— Прости, — потерянно сказал Илья.
Они помолчали.
Женщина отошла к окну и сложила руки на груди.
— Я знаешь зачем пришла? — наконец-то заговорила она, — мне тут позвонили из твоей школы…
— И слышать не хочу…
— Дурак! — не выдержала Нина, иногда с ней такое случалось, но потом она всегда смягчалась, — не перебивай, пожалуйста. Пятнадцать лет прошло. Там собираются устраивать встречу выпускников, чтобы отметить эту дату.
— И?
— Что «и»? Я хочу, чтобы ты пошел туда. Ты же сам будешь жалеть, если пропустишь! Не повторяй своих ошибок. Когда Богдан Мицеевский приезжал в Москву, ты тоже его видеть не захотел и потом переживал. Ну, Илья… — Нина уже потеряла надежду достучаться до него.
— Я не хочу, мама, — совсем тихо сказал Илья, — я не буду жалеть.
Нина тяжело вздохнула и хрустнула тонкими длинными пальцами. Это означало «подумай, пожалуйста, как следует». Они часто общались жестами и взглядами.
— У меня не было друзей в этой школе, — продолжал он.
— Я догадывалась, — призналась Нина, — хотя и хотела всегда верить в обратное… И… ты правда не хочешь?
— Нет, — отрезал Илья и снова открыл окно. В кухню тут же ворвался свежий и теплый сентябрьский ветер, растрепавшие светлые с сединой волосы Нины.
Прохлада пошла Илье на пользу, ему нужно было остудить ожог на душе, снова начавший болеть из-за вновь оживших воспоминаний.
Он не хочет видеть их никогда. Он хочет забыть то время, словно его не было.
Просто выбросить из жизни, перечеркнуть. Написать с чистого листа, но совсем иначе. Поверх старых чернил новые слова.
Ничего не изменилось за годы. Здание школы оставалось все таким же мрачным и статным, клумбы у крыльца пестрыми и нелепыми, только деревьев стало немного меньше и ограду перекрасили в другой цвет.
Илья не знал, зачем он все-таки пришел сюда, впрочем, догадаться было несложно. Искушение снова увидеть Андрея, узнать, каким он стал, как сложилась его жизнь, было сильнее способности противостоять ему.
В актовом зале людей собралось достаточно много — в основном все приходили со своими семьями, друзьями и родней. Из-за этого он чувствовал себя особенно одиноким на чужом празднике жизни.
Илья забился в самый дальний и удобный для наблюдения угол, радуясь тому, что здесь никто не замечает его присутствия.
Он с трудом узнавал своих бывших одноклассников, удивляясь тому, как легко и быстро стерлись из памяти их лица. Куда красноречивее были фамилии. Но тех троих, кого он запомнил лучше всего, как, впрочем, и Андрея, среди собравшихся не было.
— О, Илья! — его заметила бывшая классная руководительница и тут же накинулась со всевозможными расспросами. Илья апатично отвечал на них, лишь бы только отвязаться.
— А Петров? — вдруг опомнился он, прервав поток любопытства заметно постаревшей женщины, впрочем, возраст на толщине ее талии сказался отнюдь не в убыток.
— Спился! — всплеснула руками женщина, — совсем плохой. Так жалко парня…
— Да… жалко, — процедил Илья. Он не чувствовал ровным счетом ничего.
Вот тогда то и появился Андрей. Он его сразу узнал, хотя не видел его куда дольше, чем пятнадцать лет. Его просто невозможно было забыть, эти глубокие темные глаза, слегка вьющиеся всегда растрепанные волосы, точеный профиль с красивыми губами и немного слишком грубым носом, сутулые плечи… Время сделало его красоту острее, насыщеннее, глубже. Из красивого мальчика он превратился в роскошного мужчину.
