Метин Ардити - История одного предательства, одной страсти и трех смертей
— Никогда — это не христианское слово, — сказал он. — В каждом из нас неотъемлемо присутствует частица вечности, из которой все может возродиться для того, в ком жива вера.
Мирто приготовила угощение. Госпожа Наталия подарила им посеребренные салатницы, купленные в «Крисофль».
— Женевские греки должны помогать друг другу, — напомнила она присутствующим в своей речи.
Это было у нее навязчивой идеей: интегрироваться, оставаясь патриотом. Вечная, непреходящая, светлая грусть и гарантия невозможности зажить нормальной жизнью.
Приехала Шриссула. Она впервые посетила Женеву. Через год Павлоса поразил второй инсульт. Шриссула продала бакалейный магазин и переехала к сестре.
«Мы с Мирто остались одни на этом свете, — написала Шриссула Павлине после смерти Павлоса. — Да и ты, Павлиночка, в Женеве. Я еду к вам».
Павлина вспомнила о Шриссуле и улыбнулась. Не прошло и месяца после ее приезда в Женеву, как Шриссула завела интрижку с адвокатом, который занимался оформлением ее вида на жительство. Он делал это бесплатно, по просьбе своей жены, испанки, сохранившей привычку шить на дому. Мирто или Павлина приходили иногда к ней посидеть после обеда.
Это был на редкость некрасивый мужчина с длинным, узким лицом, огромным носом и маленьким, тонким ртом. Но за его внешностью старого женевского ригориста таилась всепоглощающая сексуальность, помноженная на редкую физическую выносливость. Ежедневные гимнастические упражнения вкупе с его ненасытной любовью к обнаженному женскому телу компенсировали, насколько это было возможно в его семьдесят лет, налагаемые возрастом ограничения. Мэтр Клод Видулле с течением времени стал просто потрясающим любовником.
Его адвокатская контора находилась на Театральном бульваре, в двух шагах от площади Цирка. Офис состоял из приемной, где священнодействовала секретарша, и двух кабинетов, один из которых, предназначенный для отдыха, был снабжен своего рода переносным походным биде на четырех ножках. Вода в него поступала из кувшина.
Он принимал Шриссулу исключительно по вторникам, в шесть вечера. В начале их романа это был единственный день, когда он не преподавал в университете и был свободен от множества нагрузок и поручений, связанных с его видным положением в обществе. Мирто, вечно подтрунивавшая над сестрой, однажды очень удачно пошутила, наградив ее любовника метким прозвищем, которое прилипло к нему на всю оставшуюся жизнь. Она назвала его kathetritis, что означает «каждый вторник», а по звучанию напоминает kathiyitis, то есть профессор.
Таким образом, вечер каждого вторника приносился в жертву любви рыжеволосой, смешливой, пышнотелой эллинки и ее kathetritis, родовитого женевского юриста, почти аскета телом и душой, но чрезвычайно озабоченного сексуально. Через шесть лет после начала их связи профессор ушел на пенсию. Еще через два года умерла его жена, но ничто не изменилось в их привычках и отношениях: любовники продолжали встречаться вечерами по вторникам именно в офисе на Театральном бульваре, и нигде больше, и только в течение учебного года.
Они никогда не ели вместе, не произнесли ни единого слова о любви, не преподнесли друг другу ни одного подарка, если не считать сваренного Шриссулой glyko tou koutaliou, густого варенья, которое едят ложкой и которое она постоянно приносила своему kathetritis, полагая, что употребление сахара в его возрасте исключительно благотворно действует на организм в моменты сильных физических нагрузок.
Так и продолжалась их незамысловатая, можно сказать, тривиальная связь: без вдохновенья, без неистовых страстей, но зато и без пустых огорчений. Она явилась для Шриссулы той отдушиной, через которую на нее нисходило блаженное спокойствие, тогда как безусловная честность их отношений стала порукой и залогом взаимных радостей и наслаждений.
Судья встал и покинул зал заседаний. Публика начала расходиться.
«Шриссула приручила свою судьбу, — подумала Павлина. — Она знает, где ее подмазать, где подсластить, берет от жизни все, что можно. А мы с моей судьбой просто-напросто говорим на разных языках».
Она встала. Йоргос продолжал сидеть с подавленным видом. Она подошла и поцеловала его в голову:
— Господь тебя храни, мой Йоргос.
Им так и не удалось пережить вместе ничего, о чем стоило бы вспоминать.
Мирто и Шриссула ждали Павлину напротив Дворца правосудия, в «Пье-де-Кошон».
На соборе пробило четыре часа. «Пять часов в Афинах, — подумала Павлина. — Андриана, скорее всего, вернулась из школы».
11
Четверг, двадцать четвертое апреля 1975 года
Продавщица магазина «Отле» заговорщицки подмигнула Павлине.
— Вам повезло, еще есть, — улыбаясь, добавила она, — сейчас вас обслужу!
Слова «еще есть» относились к фирменному десерту магазина, четвертинкам апельсина в шоколаде. Всю прелесть этого лакомства можно было оценить в полной мере только после второго или третьего кусочка. Лишь проникнув сквозь толстый слой шоколада, язык начинает ощущать потрясающую кислинку фруктовой мякоти. Неподражаемое сочетание двух вкусов во рту!
Но апельсин в шоколаде быстро портится, и магазин «Отле», дороживший своей репутацией, продавал лакомство маленькими партиями. Любимая клиентка Павлины, Ливия Юг, с ума сходившая по этому десерту, жила в двух шагах от «Отле», на площади Гран-Мезель. Возвращаясь домой, Павлина обычно шла мимо кондитерской, и посещение этого заведения вошло у нее в традицию.
— Спасибо, я подожду! — сказала она, улыбнувшись.
Продавщица, занятая другой клиенткой, уже ее не слышала. Взгляд Павлины скользнул по полкам со сладостями, пробежал по витрине и остановился на покупательнице. Это была строгого вида элегантная дама лет пятидесяти. Очень бледный цвет лица только усиливал это впечатление суровости. Высокая, с седыми, убранными в конский хвост волосами, она делала заказ уверенно, вежливо и одновременно с чувством собственного достоинства.
«Вот кто умеет разговаривать с подчиненными, — подумала Павлина. — А я на улице боюсь спросить, сколько времени».
Андриана тоже когда-нибудь будет так разговаривать. Вот она идет по проспекту Панепистимиу. С ней рядом две подружки. Господи, какие они все красивые! Они оживленно разговаривают, чересчур громко смеются. Вот они поднимаются по улице Вукурестиу, останавливаются перед витринами магазинов модной одежды, показывают пальцами на платья, непрерывно хохочут, оглядываются, хотят, чтобы их заметили. Придя на площадь Колонаки, садятся за столик в кафе «Элленикон». Все только на них и смотрят. Девочка из хорошей семьи может требовать и получать от жизни столько чудесных вещей! Красивая, богатая, умная… И ей достает умения держать себя, чтобы заставить кого-нибудь нести за собой покупки! Конечно, она посещает танцевальные вечеринки, на которые мамаши из зажиточных кварталов Псишико и Филотеи на севере Афин привозят на машинах своих мальчиков в слишком коротких брюках, белых рубашках и блейзерах. Это еще дети, им бы только болтать о девочках, а не танцевать с ними. Она уже влюблена? Может быть, ласкает сама себя… Как я в ее возрасте…
— Торт на двенадцать человек… Слоеный с клубникой… С надписью по глазури: «С днем рождения, Антонелла», — говорила продавщице солидная клиентка.
— Я записала, госпожа Перрен.
— Насчет свечей я вам сказала? Семнадцать. Поставьте желтые, розовые для семнадцати лет — это слишком по-детски, вы не находите?
В этот момент открылась дверь подсобного помещения. Женщина лет пятидесяти, с русыми кудрявыми волосами и приветливым лицом, воскликнула:
— Здравствуйте, доктор!
— Здравствуйте, госпожа Отле!
— На понедельник двадцать восьмого, — сказала продавщица хозяйке. — Все в порядке.
— У вашей дочери будет прекрасный торт, — улыбнулась госпожа Отле покупательнице.
Павлине стало дурно, и ей пришлось вцепиться в прилавок. Продавщица, заметив, что она вот-вот упадет, поддержала ее за локоть:
— Господи, что с вами?
— Ничего страшного, — еле слышно ответила потрясенная Павлина.
Она вышла из кондитерской и несколько минут стояла на улице. Дата, день, год, свечи — все это вихрем проносилось у нее в голове.
В понедельник двадцать восьмого апреля эта девочка будет праздновать семнадцать лет. Девочка, родившаяся в тот же день и год, что и Андриана. Семнадцать желтых свечей, потому что розовые — это как-то по-детски, а девочка в семнадцать лет уже не девочка.
Продавщица, покупательница и госпожа Отле заинтригованно смотрели на Павлину сквозь стеклянную дверь, время от времени обмениваясь сочувственными взглядами и замечаниями.
