Алекс Тарн - Записки кукловода
— Что «вообще»?
— А, это ты… Не знаю. Что-то мне как-то не по себе.
— Ну и сидела бы дома. Накрой на стол, надень это свое платье в горошек…
— Ах, оставь… — нетерпеливо перебивает она. — Это все я и так успею. Просто лучше быть там, со всеми, чем изводиться здесь в одиночку.
— Изводиться? Почему изводиться? Что такого особенного происходит? Обычный митинг. Попса с эстрады. Ничего интересного. Шайя отговорит свое и вернется. Если и увидишь его, то только издали. Зачем тебе бежать туда, в такое скопление народа?
Теперь уже начинаю беспокоиться я. Вдобавок, меня раздражает ее неожиданное упрямство. Чушь какая-то. Полное отсутствие логики. Ну зачем влезать в проходной эпизод, на огромную площадь, где ее и видно не будет из-за стотысячной толпы статистов?
— Я тебе, кажется, сказала: оставь меня в покое… — она повязывает передник и улыбается. — И так куча дел, а тут еще ты. Может, я и не пойду вовсе. Да если и пойду — нашел отчего с ума сходить. Подумай: весь город там будет.
Может быть, и вправду не пойдет, забудет? Они ведь так часто меняют свои и без того дурацкие решения…никогда не знаешь заранее, чего ожидать.
Странность ситуации заключается еще и в том, что каждый из участников действа, за малым исключением, абсолютно уверен в том, что за ниточки дергает именно он — хотя бы частично, хотя бы на своем малом участке сцены. Каждый! При этом упомянутое исключение составляю один только я — тот, кто по непонятному совпадению и является кукловодом. А может, и я?..
* * *Сумерки. Шайя смотрит вниз с высокой сцены, оцепленной несколькими рядами полицейского заграждения. Площадь шевелится у его ног, как пятнистый ванный коврик с внезапно ожившим ворсом, как падаль, густо облепленная мухами и муравьями. Его слегка подташнивает, что, в общем, легко можно объяснить волнением: ведь обычно он никогда не видит своих слушателей, сколько бы их ни было. Ну, разве что зевающего звукотехника за стеклом крохотной студии. Не видит их улыбающихся или, наоборот, нахмуренных лиц, их угрожающе сжатых челюстей, слюны на зубах хохочущих ртов. Не слышит их скептического хмыканья, жизнерадостного гогота, злобного шипения, одобрительного смешка.
Конечно, находясь в студии, легко все это себе представить, что Шайя обычно и делает, панибратски обращаясь к воображаемому дружелюбному собеседнику или язвительно подкалывая воображаемого недоброжелателя. Но поди поговори запанибрата с этой многоголовой протоплазмой, шевелящейся внизу в полном сознании своей немереной силы. С этим чудовищем можно только заигрывать, да и то — крайне осторожно. Чем Шайя и занимается, ненавидя каждое слово, которое он выдавливает из себя в крохотный радиомикрофон на скобе, закрепленной на его голове вместе с большими звукоизолирующими наушниками. Только ни черта они не изолируют, эти наушники: его собственные ненавистные слова, его собственная подлая, холопская интонация возвращаются к нему десятикратным эхом, в миллионном усилении, облетев площадь и отразившись от стен презрительно сморщившихся зданий. И это многократное задержанное повторение — отвратительней всего; Шайю тошнит одновременно и от фразы, произносимой им в микрофон в настоящий момент, и от той, которую он еще только задумывает, и от той, которая безжалостными бумерангами возвращается к нему с разных концов площади.
Он объявляет следующее выступление и отходит в сторонку, уступая место очередному табуну рок-музыкантов, бодрым галопом выскакивающих на сцену. Эти комплексами не страдают. Обмотанные сбруей проводов, закусив удила микрофонов, они скачут верхом на своих длинношеих гитарах, как эскадрон взбесившихся всадников апокалипсиса. Для полноты кавалерийской ассоциации не хватает только конских яблок, которые вываливались бы из-под хвостов длинных музыкантских распашонок с непременным Че Геварой на груди.
— Йу-у-у! — приветствует площадь вожак табуна. — Йуу-у-у!
На лошадином языке это означает приглашение присоединиться к совместной скачке по мирно бунтующей прерии, где вольные че гевары растут из земли, как кактусы.
— Йу-у-у!! — радостно отзывается площадь, присоединяясь в полный рост, от стенки до стенки, и этот стотысячный сводный табун срывается с места, дружно топоча и в такт мотая спутанными гривами.
За сценой Шайя переводит дыхание, поправляет наушники. Не оглохнуть бы к ночи… он делает большой глоток коньяка из заранее припасенной фляжки и смотрит на листок. Ну вот… нельзя не признать, что мало-помалу эта невыносимая бодяга продвигается все ближе и ближе к концу. Еще два таких конских недоразумения, и первое отделение программы можно считать завершенным.
Потом запланированы три четверти часа речей, ради которых, собственно, все и затевалось. По порядку: сначала идет представитель благодарной общественности… или представительница?.. — по имени не определишь. Далее — увешанный литературными премиями писака, которого сменяет выживший из ума скульптор — певец металлолома. Затем — его высочество Битл Хитрожопый; затем — некогда дикий, но давно уже прирученный люмпен и наконец, на закуску — сам Босс, Амнон Брук, собственной геморройной персоной. После чего, в награду публике за проявленное терпение — последний и решительный акт, звезды эстрады, скачки до усрачки с самыми породистыми жеребцами и самыми сексапильными кобылками местного рока… количеством… — Шайя морщит лоб и шевелит губами, пересчитывая — количеством пять. Итого… «К одиннадцати буду дома, — думает он. — Господи, скорее бы уже…»
Рядом, как чертик из табакерки, выпрыгивает озабоченный Ромка, хватает Шайю за локоть, что-то беззвучно кричит, потешно разевая рот, округлый, как и все его лицо, как и весь он сам. Шайя осторожно приподнимает один из наушников. Рев и ржание скачущей площади врываются в образовавшуюся щель.
— Что?
— …олько наро… ду! — высокий Ромкин голосок с трудом пробивается сквозь конскую вакханалию. — Уже двес… тысяч!..итая пе… улки!..сё…дет…айф!
— Что?!
Шайя возвращает наушник на место, машет рукой: отстань, мол, все равно ни фига не разобрать. Ромка жизнерадостно ржет, совершенно в такт окружающей среде. «И впрямь ведь среда сегодня…» — думает Шайя, наблюдая, как Ромка ловко скользит дальше, приостанавливаясь возле каждого охранника и распорядителя — проверить, подбодрить, подтвердить указания. Хотя, Рома Кнабель адекватен любому дню недели. Незаменимый Ромка, Ромка-шестеренка, профессиональная шестерка больших и важных начальников.
А впрочем, правильно ли называть его шестеркой? По сути-то, может быть, оно и так, но официальный статус господина Кнабеля не в пример выше: вон, как уважительно вытягиваются при его приближении топтуны и телохранители, стюарды и техники. Рядовой исполнитель всегда поймет своего человека, служебную косточку, всегда сумеет оценить настоящую расторопную эффективность. Что же до нынешней Ромкиной должности… кстати, а кто-нибудь знает — какая именно у него должность?
Нет, никто не знает. Человек Битла, это всем известно. Помощник, заместитель или еще что-то там. У помощников же работа собачья: беготни много, а реальной власти — чуть. Настоящая власть человеческое мясо любит — штатное расписание, подчиненных, ясную иерархию. Чем больше у тебя подчиненных, тем больше в твоей власти мяса. А помощник… гм… вегетерианская доля у помощника, как ни крути. Вот и бегал он до недавнего времени Ромкой. Хотя и высоко бегал, этого никто не отрицает, даже очень высоко… но — Ромкой, несерьезным персонажем, подай-принеси.
И вот, буквально на днях, все вдруг резко переменилось. Нет, официального сообщения пока еще не было, но слухи-то не задержишь, слухи — они ведь как тараканы: рождаются в темноте, а бегают где ни попадя. Мол, назначен наш Ромка исполнять что-то очень важное по части внутренней госбезопасности, и даже приказ, вроде бы, подписан. Кем назначен, Битлом? Нет, выше забирай — самим Боссом! — Ах вот оно как…
Ну, и где теперь те умники, которые про мясо рассуждали? А? Есть в этом мясо? — Есть, да еще какое… свежее, парное, с кровью… И ведь внешне-то совсем не изменился, не зазнался, гляньте — по-прежнему бежит себе мелким услужливым бесом, шестерит от топтуна к топтуну, все такой же кругленький Ромка, как и раньше… Ромка? Э, нет… Если слухи правду говорят, то какой же он теперь Ромка? Он теперь господин Кнабель, просим любить и жаловать. И Битлу — тоже респект: умеет господин министр своих людей продвигать, не забывает добра.
Убедившись, что наверху все идет, как надо, Ромка быстро сбегает по лестнице за сцену, в «стерильную зону», где и муха без пропуска не пролетит. Стерильность тоже проверки требует. Он быстро обходит посты. Люди здесь самые наилучшие, лишних нет, расставлены им лично, хотя и с учетом рекомендации специалистов. Ромка любит вникать в детали. Деталь — она царица эпизода, это вам любой кукловод скажет. Пора бы уже и вождям подъехать… а, вот и они! Два длинных лимузина медленно втягиваются на темную площадку под лестницей, гасят фары и замирают, не открывая дверцы, дабы не впускать внутрь оглушительный топот басов и ржание солиста. И правильно — зачем до времени получать по голове? Джипы охраны паркуются снаружи.
