ЛЕВ КВИН - ЗВЕЗДЫ ЧУЖОЙ СТОРОНЫ
Я твердо верил в свой документ – и в свое счастье.
– Где контузило? – жандарм поднял на меня пытливые, чуть косящие глаза.
– На фронте, – ответил я, не отводя взгляда.
Он вернул мне бумагу.
– Здоровый бык, стыдно околачиваться в тылу, когда там решается судьба нации.
– Не я один, господин жандарм, – я дерзко улыбался.
– Идите! – он поправил винтовку на плече.
– Слушаюсь…
Я прошел мост, свернул вслед за Бела-бачи в улицу налево. Шел и улыбался, довольный собой. Может, со стороны глядя и нетрудно обвинить меня в неосторожности, но я поступил правильно, совершенно правильно. С такими людьми чем наглее, тем вернее – это я знал еще с партизанских времен.
Улица становилась все беднее и невзрачнее. Давно кончился асфальтовый тротуар. Каблуки моих солдатских ботинок, обитые железными ободками, громко стучали по твердокаменным затылкам булыжников. По наезженной колее, разбрызгивая во все стороны жидкую грязь, с тоскливым воем тяжело тащились военные машины.
Низкорослые одноэтажные дома, облупившиеся, давно не крашенные, с мрачной стыдливостью прятались за унылыми спинами серых заборов. С деревьев, уже наполовину облетевших, ветер срывал неживые желтые листья и остервенело гонял вдоль улицы.
Я посмотрел номер ближайшего дома – он был набит на воротах. Сорок два. Уже близко.
Бела-бачи поджидал меня на углу.
– Эй, гонвед, спички есть? – спросил он громко, – по другой стороне улицы шли несколько мужчин. Потом добавил, чуть слышно: – Проходи, я посмотрю, что сзади.
– Не курю, – тоже громко сказал я, не останавливаясь.
Вот тридцать второй дом. Следующий, значит. С опущенными жалюзи на окнах.
Нет! Этот двадцать восьмой… А тот был тридцать второй. Что за чертовщина!
Я все-таки открыл калитку. Зашел во двор. Бела-бачи за мной. Значит, правильно.
Во дворе, в глубине, за деревьями, дощатая постройка. Здесь? Да, возле двери набит номер. Подошел ближе. Тридцатый. Но дом явно нежилой. Скорее, сарай. Одно оконце, да и то запыленное, в паутине.
– Не здесь?
Бела-бачи отрицательно покачал головой и двинулся мимо постройки в глубь сада.
Впрочем, на поверку сад оказался вовсе не садом, а началом самой настоящей дубовой рощи. Мы шли по едва заметной тропинке, протоптанной вдоль берега речушки, которая вся заросла травой и тиной; вода почти не двигалась. Здесь было тихо, ветер разбивался о могучие стволы дубов. Даже шагов наших не было слышно. Ноги утопали в прелых листьях.
Метров через триста тропка отошла от речушки и неожиданно вывела нас к небольшому дому. Деревянный и неокрашенный, он сливался с окружавшими его деревьями.
– Вот дом тридцать.
Мы прошли калитку. На прибитой к ней дощечке я прочитал: «Ахтунг! Инфекционсгефар! Флектифус!» (Внимание! Опасность заражения! Сыпной тиф! (нем.) Во дворе штабелями были сложены дрова. Хозяйство напоминало усадьбу лесника.
– Это уже загород?
Бела-бачи усмехнулся.
– Не похоже на город, да?.. Метров сто пятьдесят – и другая улица. Просто не дают никому здесь строить. Тяжба идет между двумя хозяевами. Уже много лет…
У двери дома нас встретил немолодой мужчина, по виду рабочий, с добрым открытым лицом.
– Сервус, хозяин! – Бела-бачи пожал ему руку. – Вот еще гостя привел.
Громко топая ножками, к нам подбежала девчушка лет пяти и присела в реверансе:
– Целую ручку.
– Пирошка, моя младшая, – представил ее хозяин.
– Здесь, у них в доме, одно только богатство – дети, – сказал Бела-бачи. – Поделись с ним своей теорией, хозяин.
Мужчина улыбнулся широкой улыбкой, чуть-чугь смущенно.
– Какая там теория! Простая арифметика… У нас ведь как говорят: один ребенок – не ребенок, два ребенка – полребенка, три ребенка – один ребенок. А нам с Рози – это моя жена – хотелось иметь по крайней мере двоих.
– Значит, шестеро?
Он развел руками:
– И к тому же все девочки. Но это и неплохо. Заболела жена – они хозяйничают.
– Тиф? – я вспомнил дощечку на калитке.
– Не совсем. – Мужчина улыбнулся. – Да вот доктор Дьярош посоветовал… Ну, беги домой, Пирошка. – Он обождал, пока дверь захлопнется за девочкой. – Пошли в бункер!
Я думал, что «бункер» – это звучное название подземных бомбоубежищ привезли сюда, в Венгрию, немцы – находится здесь же, в доме. Но, к моему удивлению, хозяин повел нас через двор к легким деревянным постройкам. Здесь под навесом, пристроенным к стене ветхого сарая, величественно возлежала на куче соломы здоровенная свинья, вся в черных пятнах. На нас она не обратила никакого внимания и даже не подняла голову, когда хозяин, подойдя к ней вплотную, взялся обеими руками за огромное корыто с остатками пойла и отодвинул его в сторону, вместе с широкой доской, на которой оно стояло. Открылось зияющее отверстие со стенками, укрепленными бетонным кольцом.
Вниз вела стремянка, конец ее терялся в темной глубине. Оттуда пахнуло холодом.
Хозяин остался снаружи, а мы спустились в колодец. Первым я, потом Бела-бачи. Он с силой потянул на себя какую-то палку, торчавшую сбоку, и крышка бесшумно стала на место, закрыв от нас дневной свет.
– Двигай вниз, парень.
В полной темноте, осторожно нащупывая ногами ступеньки, я стал спускаться. Бункер не мог находиться особенно глубоко под землей, но все же я насчитал двенадцать ступенек, прежде чем ощутил под ногами рыхлый песок.
Сверху, кряхтя, опускался Бела-Бачи.
– Эй, парень, я не наступлю тебе на мозги?
Голос его звучал глухо, как будто он говорил из бочки. Я отодвинулся в сторону, уступая ему место возле стремянки.
– Иди за мной.
Бела-бачи схватил мое запястье своей рукой, и я удивился: она была крепкой и твердой, словно деревянная.
В полной темноте мы прошли с десяток метров. Ход, вероятно, был недавно удлинен. Касаясь свободной рукой стены, я вначале ощущал пальцами песок, а потом уже кладку, неровную, из нетесаных угластых камней – такая кладка часто встречается в фундаментах старинных зданий.
Я не удержался и спросил:
– Ход ведет под дом?
– Нет, в другую сторону. Здесь когда-то корчма стояла. Верх весь снесли, а каменный бункер так и остался в земле, под огородом… Вот и пришли!
Он остановился. Стал и я. Откуда-то доносились едва слышные голоса. Слов разобрать нельзя было. Как будто где-то по соседству бормочет репродуктор.
– Ну, черти, галдят, как на базаре!
Бела-бачи несколько раз стукнул кулаком по двери. Она была, видно, из толстых плах – удары прозвучали негромко и глухо.
Дверь отворилась.
– Бела-бачи! Ребята, Бела-бачи!
Я сразу узнал этот голос. Усач Фазекаш из винного погреба!
Мы вошли в бункер. Здесь было довольно просторно и светло. С низкого потолка из неровных толстых закопченных, как во фронтовой землянке, бревен свисала яркая электрическая лампа. Стены, выложенные из камня, были с одной стороны обшиты новенькими, совсем еще желтыми, досками. Из таких же досок сколочены нары, протянувшиеся вдоль этой стены. На разбросанных в беспорядке одеялах лежали двое парней в солдатской одежде.
Тоже знакомые! Из того же винного погреба. Янчи, который экзаменовал меня по словацкому языку, и Черный.
Вот он увидел меня, соскочил с нар:
– А, русский!.. Ваш покорный слуга!
– Он не русский, – сказал Бела-бачи.
– Не русский?.. Ага! Что я говорил? – торжествующе завопил Черный. – Нет, что я говорил?
Бела-бачи покачал головой:
– Ты можешь хоть на минуту заткнуть свою медную глотку? Я слышал твой голос, еще когда только подходил к улице Гонведов.
– «Шуму много, а шерсти мало, – сказал черт, остригая кошку», – усатый Фазекаш, хмурясь, смотрел на Черного.
– Хорошо, я заткну глотку. Но вы мне все-таки скажите, что будем с ним делать?
– С ним? Заниматься будете, – ответил Бела-бачи. – Он вас научит, как делать из паровозов самолеты.
Наступила короткая пауза. Они все многозначительно переглянулись. Я в упор смотрел на Черного. Что ты сейчас скажешь, крикун? Он сжал губы, морща лоб, но молчал.
– Значит, все-таки русский, – Янчи хлопнул меня по плечу. – Здорово, русский!
– Забудьте! – голос Бела-бачи звучал жестко и властно. – Забудьте, что русский. Забудьте, что когда-либо прежде его видели. Вам приснилось. Мало ли что может присниться, когда дрыхнешь среди винных бочек. И если я еще раз от кого-нибудь из вас услышу хоть слово о русском, клянусь, тому не поздоровится. Черный, ты слышишь?
– Почему именно я?
– Ты знаешь.
Черный хмыкнул, но промолчал.
– Познакомьтесь. Вот ваш новый товарищ. Елинек Шандор,- представил меня Бела-бачи. – Запомнили?
– А сам-то он помнит? – бросил Черный.
Все улыбнулись, я тоже. Черному нельзя было отказать в чувстве юмора.
– Итак, Шандор Елинек, – повторил Бела-бачи, – лейтенант венгерской армии.
– А погоны? Что-то я погонов не вижу?
Конечно, снова Черный.
– Будут погоны. Завтра будут и погоны, и отличный офицерский мундир… А теперь давайте займемся делом. Хватит вам бездельничать и даром хлеб есть.
