Владимир Ераносян - Фронтмен
— Вы говорите по-английски? — рядом со мной неожиданно очутилась прекрасная колумбийка, улучившая момент, когда мои соседи отправились в туалет.
— Немного.
— Вы турист или бизнесмен?
— Турист.
— Это хорошо, бизнесменам у нас сейчас плохо приходиться. Революция. Уго Чавес… Слышали?
— Да.
— Он выгнал всех олигархов, национализировал нефтяную промышленность и собрался приватизировать банки. У меня тоже есть сбережения. В «Меркантил Банке». Как вы думаете, я смогу их оттуда забрать?
— Когда Советский Союз распался, бедные люди не смогли спасти свои сбережения. У вас все наоборот. Чавес ведь за бедных. Бедные все получат. Но, наверное, за счет богатых.
— У меня там сорок тысяч боливаров. Это где-то тысяч пятнадцать евро. В депозитной ячейке. Я богатая?
— Во всяком случае, непосредственная. Красивой девушке не обязательно быть богатой, — улыбнулся я.
Она поблагодарила меня за комплимент, тяжело вздохнув:
— Я приехала в Каракас из Колумбии полтора года назад. Это все мое состояние. Оно мне далось нелегко. Я работаю в «Ди Анджело», бывали там?
— Нет, я лечу в Каракас впервые.
— Это самый модный в столице стрип-клуб. Там самые красивые девушки.
— Верю.
— Мне приходится спать за деньги… — ни с того, ни с сего призналась девушка.
— Тоже верю. Здесь вы меня не удивили.
— Но я больше не хочу спать за деньги. Поэтому я хочу получить свои сбережения и вернуться обратно в Боготу. И для этого я готова на все. Спасибо Вам, — Она одарила меня своей обворожительной улыбкой, встала и пошла на свое место.
Мне было непонятно, почему девушка открылась незнакомому человеку, вовсе не похожему на психоаналитика. Непонятно, но приятно… Я не ответил ей на столь животрепещущий для нее вопрос. Но она сказала мне «спасибо». За что? Откуда мне знать, что происходит в Венесуэле, чьи интересы защищает Боливарианская революция Чавеса, и сможет ли девушка легкого поведения убедить опальных банкиров, что ее сбережения подлежат обязательному возврату. Банкиры ведь могут выместить свою обиду на Чавеса на простых людях. Стоит им только объявить о банкротстве, и адьос, амигос! Ой, я не спросил, как зовут красотку… Настал черед подойти мне.
— Я не представился, меня зовут Вова.
— А меня Тиана.
— Будем знакомы.
— Увидимся в Каракасе.
— В «Ди Анджело»?
— Только, если я не верну свои деньги.
— Значит, мне ничего не светит, обидно.
— Вы так уверены, что у меня все будет хорошо?
— Да. И поэтому мне ничего не светит.
— Почему же, а вдруг я влюблюсь?
— Двух чудес за один раз не бывает.
— А какое чудо было первым?
— Когда я увидел одну колумбийскую девушку с прекрасным именем Тиана…
— У меня в Колумбии есть молодой человек.
— Как же он отпустил тебя в другую страну?
— Он из картеля Кали, сейчас сидит в тюрьме за торговлю кокаином.
— Любишь?
— Уже не знаю, но ему очень нужны деньги. Иначе его расстреляют…
Еще пару моих бестактных вопросов и пару ее откровенных ответов, и я подарил бы девушке не принадлежащие мне драгоценные камни. Я поймал себя на мысли, что бессознательно хочу с ними расстаться. Чтобы обезопасить себя от ее чар и не сорвать алмазную сделку на подготовительном этапе, мне надо было долететь до столицы Венесуэлы на своем месте, самоотверженно уткнувшись в иллюминатор. Поэтому я выразил чувствам Тианы к ее бойфрэнду свое уважение и отправился восвояси ни с чем. Вернее, не потеряв ничего.
До Каракаса долетели за три часа. Самолет сел под жидкие аплодисменты пары—тройки пассажиров, включая меня и какого-то мексиканца с усищами Чапаева. Видно рейсы из Гаваны до Каракаса и обратно местные не считают международными. Как вскоре выяснилось, мексиканец аплодировал не пилоту, а мне — за то, что я хлопал пилоту.
После заполнения таможенной декларации я направился к будке пограничного контроля. Меня попросили пройти без очереди. В отличие от остальных меня не шмонали тети-таможенницы с толстенными задами, просвечивающие чемоданы прибывающих пассажиров. Даже больше — двое нарядных гвардейцев в красных беретах и лакированных ботинках с красными шнурками, все время шли за мной, сопроводив меня прямо до выхода, где меня встретил почтенный метис со щегольскими тонкими усиками. Я грешным делом подумал, что это и есть всемогущий дон Альберто, и хотел всучить ему барсетку с камнями. Однако потомок индейцев проводил меня к огромному черному джипу, открыл заднюю дверь и пригласил садиться. Сам же сел за баранку и повез в город.
— А где дон Альберто? — поинтересовался я на плохом испанском.
— Дон Альберто приказал поселить Вас в отеле. — ответили мне на хорошем русском, — Других распоряжений не было. Он не сможет Вас принять ни сегодня, ни завтра…
Всю дорогу от аэропорта до отеля проехали молча. Извилистая трасса, узкая, забитая машинами под завязку напомнила вечно стоящую в пробке Москву. Любоваться было нечем, если не считать настенные творения революционных граффити из союза коммунистов и активистов из «Тупамарос»…[14]
Неподалеку виднелись кварталы гетто — утыканные друг на дружку домики — барриас. Из них были сложены неприглядные трущобы на скалистых обрывах. Здесь не было ни улиц, ни дорог, а у подножия гор смердели свалки. Обитатели барриас имели смутное представление о канализации и водопроводе, не умели писать и читать, но наверняка понимали, что живут плохо. Понимали потому, что работали обслугой в охраняемых поселках богачей у горы Авила, драили полы в офисах и бутиках делового центра Чакао и ровняли травку на гольф-поле Кантри Клаба в фешенебельном Лас Мерседесе. Понимали потому, что ежедневно в барриас погибало в перестрелках по пятнадцать, а то и двадцать человек. А в конце месяца, когда трудяги из гетто получали свои грошовые зарплаты, банды местных «чиканос» убивали еще больше. Убивали друг друга за право «крышевать» люмпенов и чернорабочих, а заодно тех сумасшедших, кто отказывался платить рэкетирам налог. Живущие здесь понимали все. Ведь они не собаки, а люди.
Жить по-человечески. Это было всеобщей мечтой гетто. Вырваться из нищеты можно было разве что подавшись в армию. Когда в 1992 году из ниоткуда возник коренастый подполковник парашютно-десантных войск в красном берете, индеец с примесью негроидной крови по имени Уго, он показался им своим. Он вывел на улицы своих подчиненных, чтобы свергнуть прогнивший режим. У него не вышло, и он взял всю вину на себя. Его посадили, но сочувствие масс не скрылось от глаз нового президента страны. Тот хоть и был точно такой же марионеткой олигархии, все же объявил амнистию из популистских соображений.
Лучше бы Уго сгноили в застенках — его возвращение толпа встретила ликованием, облачившись в знак солидарности с мятежником в красные береты. Он был такой же, как они. Не богач. Он говорил с ними подолгу, простыми словами, а не мудреными фразами. Говорил, не ссылаясь на занятость. Он сформулировал то, о чем они догадывались, но не надеялись изменить. О том, что они живут в ужасающих условиях. О том, что в их стране, в их Венесуэле нефти столько, что хватит на достойную жизнь каждого. О том, что их Венесуэла должна принадлежать им, венесуэльцам. В 1998 году он стал их президентом.
А потом был переворот. Это произошло в 2002-ом. Олигархи купили генералов. Чавеса застали врасплох во дворце Мирафлорес. Он мог отдать распоряжение своим гвардейцам отразить нападение путчистов, но предпочел сдаться, чтобы не пролилась кровь. Однако кровь все же пролилась. Начались облавы и аресты. И тогда он на клочке бумаги написал письмо. Затем смял записку и бросил в корзину. Из мусорного ведра этот комок бумаги извлек сочувствующий узнику солдат — такой же простолюдин, как крестьянин Чавес, такой же выходец из бедноты. Он передал письмо по факсу своему приятелю, и вскоре этот текст читала вся Венесуэла:
«Я, Уго Чавес Фриас, венесуэлец, президент Боливарианской республики Венесуэла, заявляю, что не подавал в отставку и не отказывался от законной власти, данной мне народом…»
И тогда люди вышли на улицу снова. Вышли, чтобы вернуть своего Чавеса, которого свергли влиятельные враги по совету заокеанских кукловодов, тех, что не постеснялись отправить в Каракас своих военных консультантов. Олигархам удалось свергнуть Чавеса, но всего на два дня. Наверное, потому, что он везучий. Или потому, что большинство национальных гвардейцев тоже выходцы из барриас. Парни не забыли своих корней, и то, что Чавес обещал ликвидировать в их районах неграмотность, остановить эпидемии и покончить с преступностью. Они вызволили Уго из тюрьмы в надежде, что он завершит начатое.
Возможно, у него получится. Если его не убьют. Пусть хотя бы попытается, ведь бедноте терять нечего. А терпеть нищету больше нет сил. Да и разгул преступности надоел. Молодежь в барриас при оружии, а полицейские машины вряд ли осмелятся сунуться в гетто. Да и туристы не отважатся прогуляться по темным кварталам…
