Анхела Бесерра - Музыка любви
Он начал нажимать клавиши: до, ре, ми... и на этом месте одной рукой закрыл глаза Соледад, а другой надел ей на безымянный палец самодельное колечко.
— Без нее мои сонаты умрут. Никогда не забывай об этом, мой ангел.
Накрыв ее руку своей, он сыграл гамму сначала с нотой «фа», а затем — без нее, чтобы Соледад почувствовала разницу.
— Какая прелесть! Я буду носить его не снимая. Сам снимешь, когда мы встретимся снова.
— Уж тогда-то я подарю тебе настоящее, сияющее ярче солнца. Ты подойдешь ко мне, облаченная в лунный свет, и я, у всех на глазах, подниму фату, скрывающую твое лицо, и поцелую твои дивные губки... И все узнают, что ты отныне моя навеки, а я — твой до последнего вздоха.
— До предпоследнего, — поправила Соледад. — Мне не нравится слово «последний», оно отдает смертью.
В испуганном молчании они прижались друг к другу, потерянные и беззащитные. Зловещая тень расставания змеей обвила их сердца, прерывая дыхание, грозя раздавить и сокрушить своей беспощадной силой.
Рассвет они встретили в обнимку, глядя в бескрайнее море и прислушиваясь к трепету волн, замерзшие и печальные, терзаемые несбыточной любовью. Пронзительный визг старой корабельной сирены возвестил наступление дня. Первые рыбачьи лодки уже возвращались с утренним уловом. Разминая затекшие ноги, Жоан и Соледад направились к остановке. Дождавшись первого автобуса, они поехали назад, а в их памяти навсегда остались слова обета, ночной полумрак, сердце, вырезанное на стволе оливы, тайное послание под клавишей рояля, улыбки, слезы, простое колечко и невыносимая боль скорой разлуки.
На прощание они целовались не в силах оторваться друг от друга, пока их губы не начали кровоточить, придавая поцелуям вкус соленой горечи. Всю ночь они только это и делали: ласкали друг друга словами, взглядами, молчанием, губами — всей душой. Им не понадобилась близость плоти, чтобы отдаться друг другу без остатка; их любовь обрела крепость алмаза, который нельзя ни разрезать, ни разбить. Соледад принадлежала Жоану, а Жоан принадлежал Соледад — навеки.
Соледад нашла Пубенсу задыхающейся в клубах дыма, с чашкой кофе в руках. Она выкурила все свои запасы и находилась на грани нервного срыва. Упреки не заставили себя ждать.
— Я же просила вас вернуться пораньше, а ты в котором часу являешься? Боже, ты себе не представляешь, что я пережила. Всю ночь не сомкнула глаз, дожидаясь тебя, чуть не ослепла, глядя в это окно, чуть не умерла от страха! Слава богу, твои родители будут только к ужину. Застань тебя дядя с тетей в таком виде, что бы они со мной сделали!
Расстроенная Соледад с заплаканными глазами молча слушала кузину. Слезы снова подступали к горлу, пеленой застилали взгляд, и, не выдержав, девушка разразилась безутешным плачем. Пубенса, еще пуще перепугавшись и опасаясь худшего, бросилась обнимать ее.
— Что случилось, Соледад? Неужели этот Жоан отнесся к тебе без должного уважения? Скажи мне правду. Если это так, клянусь, я убью его собственными руками!
— Он меня... пальцем не тронул, — с трудом выговорила Соледад, сотрясаясь от рыданий.
— Боже милостивый! И то хорошо. Как же я раскаиваюсь, что поощряла ваши встречи. Если б я знала, что ты воспримешь все так глубоко! Если ты будешь страдать, я никогда себе этого не прощу.
— Ты не виновата, кузина. Ни ты, ни он, ни я — никто не виноват. Я выйду замуж... — Соледад подняла глаза, в которых внезапно отразилась железная решимость зрелой женщины. — Я выйду замуж за Жоана.
— Пресвятая Дева! Не вздумай сказать подобное отцу, на месте ведь прибьет и не пожалеет!
Пубенса отвела кузину в постель, сняла с нее сандалии, все еще хранящие следы песка, и, укрыв одеялом, утешала и убаюкивала, пока та не забылась тяжелым сном.
Жоан, с такими же покрасневшими глазами, слушал на кухне успокаивающие слова месье Филиппа, который, не прекращая раздавать указания и раскладывать круассаны по корзинкам, старался его ободрить.
— Она все еще здесь.
Жоан удивленно воззрился на него, не понимая, о чем речь.
— Да-да, и не смотри на меня так, эспаньолито. Твоя принцесса все еще здесь. Понимаешь, что это означает? Что надежда умирает последней. Неужто ты позволишь себе показаться ей на глаза в таком состоянии? Кто-то из вас двоих должен быть сильным. Судьба не благоволит к слабакам, мой мальчик. Иди прими душ. — Он ласково подтолкнул Жоана к выходу, потихоньку сунув ему ключ. — Как будешь готов, спускайся. Отнесешь своей принцессе королевский завтрак и подаришь свою самую ослепительную улыбку. Да, и еще один совет! Постарайся завоевать расположение ее кузины, она может стать твоей союзницей... в ближайшем будущем. — Он подмигнул с таким лукавым видом, что Жоан не мог не улыбнуться ему в ответ.
Через десять минут Жоан пришел в белоснежной униформе, немилосердно подчеркивающей фиолетовые круги под глазами, и отдал ключ месье Филиппу.
— Благодарю вас, сударь.
— Поешь чего-нибудь, не то напугаешь ее своим видом.
Насилу выпив чашку горячего шоколада, он поднялся в номер 601, обуреваемый чувством неловкости. Теперь, когда они с Соледад договорились о помолвке, он стыдился вновь предстать перед ней в костюме официанта.
Пубенса открыла ему дверь и тут же прижала палец к губам, призывая к молчанию. Соледад так и заснула, проливая слезы. Стараясь двигаться бесшумно, Жоан поставил на указанное место тележку с завтраком и обратил к Пубенсе взгляд, исполненный мольбы. Сжалившись, девушка поманила Жоана за собой.
Остановившись у кровати, он замер как вкопанный. Зрелище тронуло его до глубины души. Он смотрел и не мог насмотреться. Жоан хотел запомнить ее такой — в объятиях сна. Шелковые волосы разметались по подушке, на щеках застыли следы высохших слез. Порозовевшая и безмятежно-спокойная, Соледад напоминала творение гениального скульптора. Спящий ангел, сложивший усталые крылья. Его ангел.
— Как она прекрасна, — едва слышно прошептал Жоан.
— Прекрасна, бесспорно. Так не заставляйте же ее страдать.
— Сеньорита Пубенса, я люблю ее больше жизни. Как я могу заставить ее страдать?
— Знаете, Жоан, иногда любовь наносит смертельные раны. Я всю ночь сходила с ума от тревоги.
— Простите. Я ни в коем случае не хотел вас обидеть.
— Не сомневаюсь. — Пубенса кивнула на спящую кузину. — Я позабочусь, чтобы она отдохнула до полудня. И вам советую отдохнуть; вы выглядите очень усталым. И тогда я, может быть, позволю вам увидеться после обеда. — Когда официант уже собрался уходить, она как бы невзначай бросила ему вслед: — Дядя с тетей вернутся только вечером.
Сердце Жоана радостно забилось. Какое неожиданное счастье: им даровано еще несколько часов! Правда, отпроситься с работы будет нелегко, он и без того исчерпал свои возможности. «Убегу», — подумал он.
Кузина Соледад подала ему руку на прощание. На лестнице он столкнулся с постояльцем из Соединенных Штатов — впрочем, тот был настолько пьян, что то ли не узнал его, то ли вовсе не заметил, пропустив приветствие Жоана мимо ушей. Уходя, юноша подавленно размышлял о том, что униформа делает человека невидимкой в глазах окружающих.
Пубенса тем временем заперла за ним дверь и тоже погрузилась в невеселые мысли. Она распекала себя за предосудительное поведение, вопрошая небо, зачем ей понадобилось нарушать все правила приличия. Что-то было в этом юноше такое, что заставляло умолкнуть голос разума. Уязвимость брошенного ребенка, который ничего не просит, но умеет пленять сердца. Позволить ему смотреть на спящую Соледад означало бросить вызов всем писаным и неписаным законам. Чтобы мужчина видел женщину, свою возлюбленную, в постели, не будучи ни обвенчан с ней, ни даже обручен, — это было неслыханно. Если дядя каким-то образом прознает, то без колебаний вышвырнет ее из дома. И все же Пубенса нашла себе оправдание: ведь они еще только дети, играющие во взрослых, весь их облик дышит детской наивностью. Сама она не смогла любить, когда хотела, а теперь может, но уже не хочет. Упаси Господь ее маленькую кузину от такой судьбы!
Когда Соледад проснулась, Пубенса рассказала ей, что приходил Жоан и что она отправила его отдыхать.
— Не печалься, кузина. Твои родители вернутся только к ужину. Послеобеденные часы в вашем распоряжении, но предупреждаю: не вздумайте снова обойтись со мной так же, как вчера.
— Правда, Пубенса? Ты позволишь? Я думала, ты на меня сердишься! Какое счастье, я увижу его!
Соледад вскочила, схватила кузину за руки и закружила по комнате, зажмурившись и напевая ту самую песенку, которую пела Жоану ночью.
— Если хочешь выйти из отеля, придется поесть.
— Все съем до крошки, обещаю! Боже, я увижу его!
Они договорились встретиться на пляже отеля. Жоан никак не мог поверить в происходящее. Ему хотелось рассказать обо всем отцу, воскресить покойную мать, чтобы она объяснила ему, как лучше угодить прекрасной даме, хотелось поговорить с другом Пьером из Кань-сюр-Мер. Хотелось кричать на весь мир о том, что он полюбил.
