Николай Бахрошин - Фиолетовый гном
Он продолжал общаться со Славиком. Хотя бы из чувства внутреннего протеста. Уволит – пусть, перебьемся…
Это ребята, выдернутые из окраинных гарнизонов, держатся за свое место, как за спасательный круг, злился Серега. А он, коренной москвич, что теряет? Если по большому счету? Теплое место за Хозяином? Да пошли они все! В данном случае – все вместе в дружной шеренге! Из парфюмерной конторы Серега ушел без скандала, с отвальными рюмками и благожелательными пожеланиями руководства, если что, можно туда вернуться… На худой конец!
Скоро Серега побывал в гостях у Славика. Тот сам пригласил – пивка попить и вообще почесать языки за жизнь и литературу.
Личный телохранитель Хозяина жил в таком же спальном районе, как и Серега, в огромном панельном доме, серо-коричневом, со многими этажами и подъездами, похожем как две капли воды на все остальные дома вокруг. Застройка 80-х, так это называется, каждой семье отдельный бетонный ящик и плюс к этому – цветной телевизор, как маленькое, персональное окно в Европу. Гроб не только с музыкой, но и песнями, плясками…
Квартира у Славика была однокомнатная.
– Без лоджии, – пожаловался он Сереге. – У всех на втором этаже есть лоджии, а тут нет, потому что квартира над аркой. Живешь на втором этаже, а получается – как на первом. Пол такой же холодный… Может, заказать полы с подогревом, как думаешь?
Серега никак не думал. Глубокомысленно заметил, что к полам с подогревом обычно прилагаются презервативы с меховой подстежкой, как для народов Крайнего Севера.
Славика его архитектурные познания не впечатлили.
Конечно, Серега знал, что личный телохранитель живет один. Ожидал увидеть холостяцкую хату в стиле бунгало, шик-модерн с навороченной аппаратурой и не менее броским, устоявшимся бардаком с редкими следами периодического присутствия женщин.
– Почему-то, когда мужчина живет один – это всегда наводит на мысль о разврате и пьянке, – сказал ему как-то Жека. – Вот когда женщина живет одна – ничего, живет себе и живет. Несправедливо. Дискриминация сильного пола по признаку моральной стойкости, не находишь?
– Тебя все наводит на эту самую мысль, – ответил ему тогда Серега. – Тебе пакет из-под молока покажи и сразу две мысли в голове. Первая – о разврате, вторая – о пьянке. Или наоборот.
– Молоко с похмелья хорошо, – заметил Жека.
– Значит – первая о пьянке, – уточнил Серега…
Квартира Славика поразила Серегу не только отсутствием лоджии. Для начала, своей чистотой. Ни пылинки, ни соринки, ни даже оставленной наспех недопитой кружки. А самое главное, квартира была какой-то очень несовременной. Старая, но не старинная мебель, социалистическое ретро, с бору по сосенке, типовые шедевры древесностружечного производства с неубиваемой полировкой. И везде половички, коврики, салфеточки, как в квартире старой девы…
Сам Серега, правда, в квартирах у старых дев не бывал, не его круг общения все-таки. Но читал.
До пива дело тогда не дошло, вспоминал Серега. Поговорили, обсудили и постановили не мочить порох слабоалкогольным напитком. Начали сразу с коньяка и усидели приличный литраж, несколько раз перемежая его крепким кофе. Кофе с коньяком по-русски, заявил Славик. Рецепт народный – каждая рюмка запивается небольшим глотком кофе со строгим выдохом через сжатые зубы. Сначала – каждая, потом начинаешь пропускать. Кофе, разумеется, не коньяк, не подумай плохого за великую нацию…
Кофе Славик варил сам, натуральный, конечно, никаких этих растворимых суррогатов. Оба соглашались, что быстрорастворимые гранулы – это прямое противоречие и, больше того, откровенное издевательство над глубоким смыслом, содержащимся в восточном понятии «кейф».
Кофе Славик варил обстоятельно и неторопливо. Надевал пестрый фартук с красными ромашками, размалывал старинной ручной кофемолкой остро пахнущие зерна и подолгу зависал над туркой. Досыпал туда что-то из красных жестяных баночек на полке, в которые с трудом пролезали его огромные пальцы.
Действительно, кофе у него удавался на удивление. Но в фартуке Славик смотрелся забавно, как слон в упряжке цирковой лошади. Разноцветные кисточки над метровыми бивнями… Серега представил, как Славик возвращается вечером домой, кладет пистолет с кобурой в ящик полированного комода, надевает фартук и принимается за хозяйство. Картина еще та…
Когда Серега расслабился коньяком и освоился в чужой квартире, он заметил на серванте фотографию в рамке. Два лица. Молодая, светловолосая женщина, приятное личико, курносенькое, и ребенок, совсем еще мелочь, с глазами огромными и выразительными, как у всех маленьких. Такую же фотографию, только увеличенную в несколько раз, в массивной темной раме, Серега видел на стене, над тахтой.
Серега не понял сначала, почему рамка черная.
– Жена? – спросил он, кивая на фотографию.
– Жена и сын, – пояснил Славик.
– Развелись?
– Да нет. Не развелись. Погибли они. – Славик отвечал неохотно.
– Извини, – пробормотал Серега. Как теперь положено. В сущности, хороший штамп, когда речь заходит о чужой смерти. Очень удобный. Универсальный. Во-первых, извиняешься, что затронул тему. Во-вторых, сразу извиняешься, что обсуждать эту тему больше не хочешь. Ну ее! Чужая смерть – это всего лишь среднестатистическая смертность среди населения, а статистика – наука скучная…
– Да ладно тебе! Извини, извини, чего извини? Ты-то тут при чем? – просто ответил Славик.
– Террористы? – рискнул спросить Серега.
Славик отмахнулся:
– Какие еще террористы? Случайность… С дачи они возвращались. Ехали на машине, жена была за рулем. А «КАМАЗ» вышел на встречную полосу, водитель нажрался… Я вот три войны прошел, пара царапин всего, а они – только с дачи возвращались… Жена всегда за меня боялась, а видишь, как вышло…
– Ты хоть его достал? – спросил Серега через некоторое время.
– Водителя?
– Ага.
– Хотел, – признался Славик. – Тогда очень хотел.
– А теперь?
– Теперь не хочу. Для меня, Серега, они до сих пор живы, веришь, нет? Здесь у меня все как при них было. Возвращаюсь вот домой, смотрю…
Серега верил.
– Вот ты говоришь – достать, – продолжил Славик еще через некоторое время. – Захотел бы, я бы его, конечно, достал. Хоть из зоны, хоть из-под земли. Водитель – мужичонка, соплей перешибешь напополам. Одной рукой ударить, второй – подобрать… Я, Серега, много народа положил в свое время. Клал и не думал. Может, это мне в наказание? От Бога? Как думаешь?
Славик, утопив в огромном, красном кулаке коньячную рюмку, смотрел на него горячими от боли глазами и действительно ждал ответа.
А что тут можно было ответить? Серега не нашел, что сказать. Он осторожно пожал плечами. Извини! Что еще можно придумать?
– Как же ты теперь? – спросил Серега.
– Как? А никак. Живу. По инерции. День прошел, ночь наступила, ну и ладно. Я, Сереженька, теперь по инерции живу. По привычке. Книжки вот стал читать, еще от жены много книг осталось, она любила читать, она у меня вообще умная… Была. Теперь сам покупаю, в соседних книжных уже здороваются. Телевизор не могу долго смотреть, надоедает, пустой он слишком, а с книжкой можно хоть всю ночь проваляться. Дешевое чтиво как-то не очень идет, не забирает, а вот на серьезных авторов неожиданно подсел… Понимаешь, когда уходишь в их мир целиком, в другой мир, когда начинаешь проживать вместе с писателем чужую жизнь – и на свою по-другому смотришь… Так и втянулся незаметно в чтение. Все-таки лучше, чем беспробудная пьянка, как думаешь?
Серега выпил рюмку, выцедил из кофейной гущи оставшуюся вязкую каплю и согласился, что лучше. Все лучше, что кроме пьянки…
Больше он не ходил в гости к Славику. Выпивали вместе еще много раз, но всегда у Сереги. Не хотелось ему больше возвращаться в эту опрятную однокомнатную квартирку в стандартном панельном доме на втором этаже, но без лоджии. Как подумает, так и кажется ему, что вот придут, вот сядут за стол, разольют, закусят, а за спиною будут стоять тени светловолосой женщины и маленького ребенка с доверчивым лицом и большими от любопытства глазами…
Как подумает, спиртное в горле застревает, честное слово. Серега никогда не мог упрекнуть себя в особой чувствительности, а уж окружающие такого качества за ним определенно не признавали, но тут другой случай. Серега не взялся бы объяснить почему, но другой. Он это чувствовал.
И почему он сначала решил, что Славик – человек веселый?
7
Да, эта неожиданная, скрытая от чужих глаз драма большого и сильного человека, непробиваемого телохранителя со зверской рожей, могучего Гоблина, поразила его тогда…
Как откровение поразила, вспоминал он. В первую очередь – откровение безнадежности! Глухая обреченность чужого, бесповоротного горя. Безнадежность – вот что всегда пугает в первую очередь, даже прикоснуться к ней – и то страшно…
