Ольга Паволга - Записки на запястье

— Марина, смотри с удивлением! Нет, не так, ты не залетела, тебе что-то подарили!

У модели Жени все время заминаются брюки, костюмер вынуждена через раз подбегать и двусмысленно приседать перед ним на колени. Ассистент не ленится каждый раз громко смущать её:

— Та-ак, блондинку в кадр!

Поскольку клуб — гольф, повсюду мячики.

В туалетах в сосудах для мыла, в цветочных вазах, в икебанах, на картинах, на столах. Клюшки, меж тем, ни одной. Со Стасом:

— Слушай, там гольф-клуб, да? Значит, все девочки будут в юбочках?

— В гольфиках.

Никто из реквизиторов никогда не задаст тебе вопросов, что бы ты ни попросил. Молча всё дадут.

Абсолютно побелевший Глеб, вбегая в раздевалку:

— Немедленно дайте мне использованный чайный пакетик!

Открывают ведро, достают, протягивают. Возвращается, довольный:

— Я им там паркет поцарапал, вот, замазывал.

Члены клуба разглядывали процесс съёмки опасливо, их кашемировые свитера, кажется, слегка щетинились. Персонал не решался их просить уйти из кадра, и на «посте» приходилось стирать их наивные, осторожные оленьи лица, смотрящие в камеру так, будто бы в заповедник пришли браконьеры.

Мне все время кажется, что я живу какой-то женщиной, которую мне изначально назначили, как в кукольном театре руке актера дали куклу. Ты можешь внутри крутиться, как хочешь, но снаружи всегда будет Пьеро или линялый пудель, а даже если принцесса, то всегда в одном и том же платье. Обидно, что форма задана так уж безвозвратно. И даже во сне ты — это всегда ты, наряд принцессы может только портиться или наоборот — новеть, но его не снять. Я с большим интересом смотрю на людей, разглядывая в них эти руки, которые не виноваты в своих платьях.

На рабочих съёмках этот процесс превращается в настоящее дефиле в свете софитов, потому что модели и актёры — это те, у кого платье — хлеб.

Стас, наряженный в костюм гвардейца для массовки, глухо стучит по коридору сапожищами, оглядывает себя, тихо в пол:

— Как на утреннике…

Побледневшая костюмер, в разведённых от растерянности руках несёт лист с эскизом костюма:

— Стас, Оля, вы меня убьёте, но вы поставили в макет слишком маленькое фото, а вблизи…

— Ира?

— У королевы платье в огурцах.

— Ира!

Я сижу и соображаю:

— Королевское платье в огурцах, какой воспалённый мозг это мог родить…

— Я дурак, не рассмотрел.

— Королева в солёных огурцах как закуска…

— Оля! Турецкий огурец! Это такой узор.

Кстати, из двадцати мной опрошенных людей девятнадцать знали, какой он — турецкий огурец.

Вчера на кастинге главный герой, отчаянно работающий под Джонни Деппа, попросил меня:

— Предупредите меня перед нажатием кнопки, я втяну подбородок, я так больше похож.

— Вы умеете втягивать подбородок?

— Я научился.

Теперь он, просматривая по одному кадры:

— Толстый, нетолстый, толстый, нетолстый, нетолстый, нетолстый, нетолстый. Нормально, я доволен.

На съёмки главный герой, который умеет худеть подбородком, приходит небрежный, светлый и расслабленный, как будто он в замшевых мокасинах на босу ногу. Изящно курит, сквозь дым показывает в маленькой камере, вынутой из бархатного мешочка, снимки с какой-то съёмочной площадки, где он, как обычно, в камзолах и перьях:

— О, а это вы тут кто?

— Да говно полное.

Отрицательный, в смысле, персонаж, подлец.

Гример, актёр, фотограф, арт-директор — все над эскизом:

— Так, ну что мы тут делаем с мальчиком?

— Я вас очень прошу, сделайте, чтобы я не был жирной свиньей, — просит главный герой.

После серии кадров смотрит на результат:

— Ну пидорочка, конечно, дал пару раз…

Отрабатывает разные эмоции, в том числе улыбку, смех, счастье:

— Не, ребят, я сделаю, как скажете, но это будет солнечный пиздодуй.

По задаче ненависть, злоба, агрессия и нежный мальчик, чтоб не ржать, орёт в объектив «сука» и «мясо», настраивается в общем, как умеет, фоном в студии звучит радио.

— A-а, песня, зараза, про любовь, я начинаю отыгрывать, растекаюсь!

Теперь обаяние, кокетство, томная полуулыбка.

— Ну это у меня называется «Щас трахать буду!»

С площадки уходит вылитым Деппом в очках и ушанке с висящим ухом, грустно рассказывая, что сегодня годовщина знакомства с женой и она ждёт его второй день со сковородкой наготове.

Главная героиня — настоящая королева. В студию приезжает чуть раньше меня, я вижу, как она в золотистой шубке выходит из мерседеса, аккуратно переступая через комья грязи. В платье она — богиня, каждая линия лица — идеал, нос и скулы — обрежешься, губы — розы, шёлковые подушки. Их уголки будто бы с проволочным тончайшим каркасом, слегка загнуты к верху так, что всегда слегка улыбаются. Пальцы, ключицы, спина, шея под забранными волосами — смерть немедленная. Я сто раз себе повторяла: нельзя позволять им открывать рот, я бы тогда верила в ангелов. Но королева произносит первое слово и слово это — «чё?».

В костюме глубокое декольте, героине не хватает форм, костюмер, всегда немножко бог, подтягивает действительность к платью. Королева, опуская подбородок:

— Господи, как хорошо, когда есть грудь. Знаете, меня недавно опозорили, снимали в прозрачном платье, нужно было белье, а моё не подошло. Послали в салон, спрашивают меня — какой размер, я отвечаю, что 2 Б, а они поспорили все между собой, что у меня первый, я со слезами доказала, что у меня два, два у меня.

Съёмки это всегда долго, муторно и нервно, фотограф, модель, арт-директор работают, все остальные ждут. Костюмер, продюсер, ассистенты, гример долго ждут и ни на шаг не уходят, потому что от каждого что-то может быть нужно и обязательно внезапно. Я то жду, то работаю, потому что я вообще непонятно кто — копирайтер, который вечно торчит на площадке.

С какого-то момента устают все разом, вот кто-то повысил голос, и чувствуется, что сейчас начнутся нытье, бесконечные чаи и покурить, а снимать ещё вагоны. Продюсер делает воодушевление голосом, встает в дверном проёме:

— Ребята, мы же одна команда, мы все делаем одно дело, должны друг друга уважать, давайте работать!

И теперь это основа всех диалогов.

Актёр в тесном костюме:

— Так, конечно мы одна команда, а натирает только мне.

— Дай сигарету.

— Не дам. Последняя.

— А мы ведь, падла, одна команда…

— Я в туалет, но что мы одна команда, я помню.

— Так, чья была в ванной зубная щетка, я ей делала гвардейцу бороду и потом выкинула.

— Это Юры, художника. Но он не из нашей команды.

У меня хорошая работа, я могу часто видеть как Пьеро, внутри которого рука, одевается в другого Пьеро, и его, второго, рука уже не может почувствовать. Поэтому всё актёрство немного фальшиво, всем фильмам веришь только потому, что хочешь взглянуть хоть на кого-то кроме себя и закрываешь глаза на чужие заплатки и грим.

В агентстве третий день идет кастинг. Мне больше всего нравится делать первый кадр, где все актеры у меня с номерком, чтобы их можно было различать, трогательные, как библиотека цифр на парте первоклассника. Несколько проектов идут параллельно, актёры с моделями идут вперемешку, не всегда отличишь с первого взгляда, кто есть кто. А с первого слова — сразу. Актеры всегда разговаривают:

— Я закончил ВГИК. Вы знаете, что Шекспир был сумасшедшим? Нет, а вы вспомните, где был первый поцелуй Ромео и Джульетты… На верёвочной лестнице!

— Я сейчас в очень важном проекте снимаюсь. Я — спина Джигарханяна на общих планах. Мне нельзя звонить после восьми утра.

Разбираю фото кастинга, часто не могу определиться, в какой проект отправить тот или иной персонаж, сильно мучаюсь. Подходит Стас, тихо говорит мне:

— По опыту говорю, создай просто отдельную папку «мудаки».

Стас, раскачиваясь на носках, размышляет вслух, с молоком ли он хочет кофе. Я, не отрываясь от записей, говорю, мол, брось монетку. Через секунду слышу гулкий рассыпающийся звук мелочи, брошенной в стену.

Стас рассказывал про копирайтеров корейцев, сочинивших рекламу: «Даже ваша собака понимает, как вкусны блюда из колбасы». Неделю, говорит, рыдал. Корейцы, собаки, еда.

Со Стасом ищем идею:

— А представь — прерии, закат, ковбои, шляпы там, красное солнце…

— Очнись, даже Мальборо после «Горбатой горы» сменили имидж, после этого фильма больше нельзя играть в ковбоев, понимаешь.

— А давай возьмём этот фильм, где в конце всё горит.

— Какой?