Евгений Гропянов - В Камчатку
В помощники Колесов взял Семена Ломаева. Он поручил именно ему подобрать отряд сопровождения, и тот выбрал в первую очередь тех, кто ходил с ним в Курильскую землю. И как ни роптали втаи острожные заказчики, что забирает Ломаев и самых молодых и самых опытных, оставляя для обороны острожков совершеннейших стариков, от которых польза — только пугать ворон, Ломаев настоял на своем, говоря, что государева казна собрана нешуточная, а охранять ее в дороге могут только молодой глаз и сметливость. Взял он и Данилу, и Ивана. «Только ты, Данила, за Иваном, того, приглядывай. Он хоть в Курильской земле и молодцом был, а тут дело совсем нешутейное. Голова одна, — вздыхал Ломаев, — эка сладость ее терять понапрасну».
Несколько месяцев с великим опасением и осторожностью они прокрадывались вдоль берега, прячась на ночь в бухточках, не разжигая порою костров, обходясь по нескольку дней одной лишь юколой. К началу осени государева казна, подгоняемая стремительным приливом, вплыла в устье реки Пенжины, и казаки, отдавая едва ли не последние силы, пользуясь вечерним приливом, продвинулись как можно дальше вверх по реке, и лишь под утро, заметив спокойный пологий берег, пристали к нему. Колесов спрыгнул на землю и сказал удовлетворенно Ломаеву:
— Почитай, Семен, что Тахтай Гирева мы перехитрили и в Пенжину втянулись. Но Гирев мог пронюхать, что мы уже здесь. Так что, Семен, накажи казакам, не то что глядеть в оба, а и на затылке глаза поиметь им неплохо было бы…
Он, отдыхая, сидел на толстой поваленной березе и зорко следил за тем, как крепятся к берегу байдары. Семен Ломаев сновал по берегу, покрикивая:
— Не ленись, не ленись, ребятушки! — На что Данила ругнулся:
— Креста на тебе нет, Семен… Рубахи хоть сейчас на солеварку.
— Тут нет выбора, Данила… Чует мое сердце, Гирев где-то поблизости, — озабоченно отвечал Семен. — Ивана от себя далеко не отпускай.
Два дня казаки приглядывались к Пенжине-реке, рассеивались небольшими отрядами вокруг своего стана, искали следы Гирева, но на удивление — тихо. Лишь деревья роняют листву и по ночам все сильнее заморозки.
Вверх по Пенжине байдары поднимали бечевой. Шестьдесят верст, путаясь в густых кустах, спотыкаясь о валежины, проваливаясь в ямы, вымокая под холодным дождем, казаки медленно приближались к устью реки Оклан, на которой и стоял русский острожек, где засели казаки из отряда Василия Шелковникова.
Иван и здесь тянулся вперед, но Данила поучал его:
— Дурья башка твоя… Ну куда ты рвешься… Это тебе не гонки нарт. Силы беречь надо разумно. Как сыпанет Гирев со своими сродниками, и ружье не успеешь схватить, руки будут дрожать.
— А что, дядь Данила, долго плестись вот так будем? — спрашивал недовольный Иван.
— Ну, ну, не кисни… И силы не рви. Государева казна тяжела и в твоей жизни не первая, — успокаивал Данила.
Тахтай Гирев, как узнали позже от камчадалов реки Уйкоаль, побоялся напасть на казаков: те как никогда удвоили ночные караулы, спали мало, костров больших не жгли и праздно у огня не сидели. Преследовать казаков до Анадырского острога Гирев не мог: он никогда не ладил с чукчами. Двадцать зим назад род Гирева вымирал. Женщины почему-то мало рожали и быстро старели. Тогда Гирев собрал самых молодых мужчин, и они ушли в тундру, никому ничего не сказав. Их не было много ночей. Старые женщины тихо оплакивали конец рода. В юртах погасли огни. Когда Гирев с молодыми мужчинами возвратился, то костры в юртах были покрыты снегом. Людей не было: они умерли в тундре.
— Эй, женщины! — крикнул Гирев. — Уберитесь в юртах, разожгите костры. А вы, — сказал он мужчинам, — собирайтесь на охоту.
Только сейчас развязали руки дсвушкам-чукчанкам, которых они привели с собой. Безмолвные, те покорно взялись за работу. Вскоре в юртах заплакали первые дети. Род Гирева наливался соками жизни.
С тех пор Гирев сделался осторожным. Он не хотел попусту терять воинов, ждал, пока подрастут мальчики.
К моменту нападения на Василия Шелковникова его воинские ряды удвоились. Но все же Гирев побаивался. Он сумел уговорить соседнего тойона. Тот согласился и, зная, что добыча будет делиться на каждого воина, предложил усилить объединенный отряд воинами еще одного тойона, своего друга. Гирев попытался убедить, что их воинов вполне достаточно, лишние только помешают. Сосед насупился, разговаривать отказался, и Гирев почувствовал, что может потерять союзника.
Отряд Шелковникова был истреблен почти весь. Добыча разделена. Сосед под предлогом, что охота запущена, увел своих воинов, за ним последовали и воины его друга. И тут Гирев понял, что его бросили одного: ведь кому-то придется отвечать за погибель казаков, и отвечать будет он. Сосед вышлет на реку Уйкоаль лазутчиков, и те расскажут камчадалам, кто вершил расправу над отрядом. Камчадалы, начавшие свыкаться с казаками, конечно, не утерпят и выдадут: разили стрелы Гирева.
Он кинулся на Оклан-реку к казацкому острогу. Поздно. Частица отряда, упущенная из-за людской неразберихи и жадности, спряталась. «Делить, делить!» — кричал сосед, разгребая содержимое казацких мешков. «Успеем, — отговаривал Гирев. — Они залегли и выставили ружья, которые рычат, как медведи. Их боятся твои воины. Уговори их идти вперед!» — «Зачем, — говорил сосед, — мы начали, а тундра закончит». — «Ты плохо их знаешь: они хитры, как волки». Сосед счастливо смеялся — какое богатство в его руках — и не слушал Гирева.
Теперь Гирев побаивался выставлять перед казаками своих воинов, хотя за отрядом Василия Колесова следил неотступно. Он ждал момента. Он рассчитывал, что казаки на миг зазеваются, утратят осторожность, и тут-то он нм покажет, как надо пользоваться промашкой: налетит, сокрушит числом… Казаки будто чувствовали его, ждали. Догадываясь об этом, Гирев проводил их до Оклан-реки и остановился.
Русский острог, обнесенный забором козельчатым, с пушкой и ружьями в бойницах, принял Колесова с государевой казной.
Гирев вынужден был вернуться в свои юрты.
V
Война со Швецией опустошала казну Российского государства, и пополнить ее могли не только сибирские меха, но и серебряная руда, которая была в Апонии. Петр I знал, что в XVII веке голландцы вывезли из Апонии немало серебра. Это подтвердил и его друг, бургомистр голландского города Амстердама картограф Витсен. Российский государь встречался с ним в 1697 году во время путешествия по Европе. Они много говорили тогда об Америке и Апонии. Витсена, кроме того, очень интересовала Тартария (Сибирь), и Петр I обещал присылать Витсену карты сибирских земель.
Якутские воеводы Арсеньевы, подыскивая, кто бы мог лучше других управлять Камчаткой и найти тот самый таинственный путь в Апонию, который до сих пор никому не удавалось нащупать, вспомнили об Атласове. Да и как было не вспомнить, когда кипа бумаг, накопленная за несколько лет по следствию над Атласовым, наконец-то пополнилась последним листом, и теперь, если все дело перечитать, можно определенно сказать: невиновен Атласов в пограблении дощаника московского купца Логина Добрынина, зря сидел он за караулом. Чист, выходит, Володимир Атласов, казачий голова. Конечно, власть Атласов превысил: думал, что слово Сибирского приказа перешибет закон. Однако тот же приказ и отдал распоряжение о розыске самовольного казачьего головы. А слово дьяка Сибирского приказа Андрея Виниуса состояло в том, что Атласов мог в Сибири взять себе и новоприбывшим казакам различных товаров на сто рублей. Тут как раз на Ангаре и подвернулся дощаник без хозяина (Логин Добрынин умер в пути). На дощаник Атласов и наложил руку, но затем предупредительно в записной книге означил, кому и каких товаров было роздано. Не будь записной книги, не выбраться ему из колодок. (Впрочем, сам Андрей Виниус за стяжательство вскоре был выгнан Петром I из кресла правителя Сибирского приказа, вдобавок и оштрафован.)
И вот теперь, после освобождения Атласов присматривал в лавках товар, который можно будет обменять в камчатских острожках: ткани, бисер, топоры, ножи…
— Вернусь, — говорил он Трегубину, — подбери к тому времени своего верного человека, готовь с ним товар. В Камчатке первый торговый человек будешь.
— Давно присматриваюсь, Владимир Владимирович, — отвечал Трегубин, довольный, что сам Атласов пожаловал в его лавку. — Торговлишку надо расширять. Неспокойно только в тех местах…
— А я на что… Со мной не пропадешь. Дай срок, Трегубин, на тракте в Камчатку такую торговлю развернешь, озолотишься… А сам пойдешь — кто защитит…
— Верно, — поддакнул Трегубин.
— Где Васька твой? — поинтересовался Атласов.
— Под лошадь попал, — притворно-жалостливо вздохнул Трегубин.
— А это кто сидит?
— Приблудный… Несколько дней назад объявился. Посидит, грошик выпросит и уходит. Тихий…
