Эльфрида Елинек - Алчность: развлекательный роман

Я не знаю, что-то с малышкой не так, как всегда, думает жандарм, когда её взгляд, обычно взирающий на него с восторгом, вдруг погас. Так. Ещё дымка поверх зрачков. Готово. Теперь не видать мужчине покоя. Вот и старшую женщину, от которой он кое-чего для себя ожидал, он из-за девушки вышвырнул из её собственной гостиной. Она так надоела ему с её постоянными требованиями ещё и ещё, а сама-то! Даже свои пять чувств не соберёт, одного всегда не хватает. Пусть бы сама себя начищала, собственными руками, тогда бы увидела, каково это. Но когда она делает это у него на глазах, это её ещё больше распаляет, главным образом потому, что он на сей раз не отворачивается. Это один из многих вариантов стимуляции, а она хотела постепенно освоить их все. В жажде познания они перепробовала все эти варианты на себе. Теперь она даже отдаёт мужчине команды. о чём всегда мечтала. Она имеет право. Он у неё его заберёт. У него есть для этого метод. Ему уже заранее страшно. Он знает: как только он отопрёт свою лавочку, она тут же вбежит. Он и так еле-еле запускает свой мотор, а она его тут же глушит. Ей непременно надо занять первое место по ранжиру его благосклонности. Уж если она по слабости зрения не может прочитать свой срок годности, пусть хотя бы услышит его. Ей что, не слышны из — за двери стоны девочки, которой нет ещё и сладких шестнадцати? Но, может, это звук другого рода, а? Такой же свежий, как народная песня, такой же решительный, как государственный гимн, только текста не знаешь. Все тона, которыми располагают старшие женщины, мужчине знакомы давно. Он их считывает с их красных, потеющих, восхищённых, счастливых лиц, которые они цепляют на себя при виде его. И род звука, который они заводят под ним, ненастоящий, он думает, что тон даже намеренно фальшивый. Это такой странный скулёж, переходящий в рутинные стоны, как только он до неё дотронется. Он бы не поверил, если бы не слышал своими ушами. Поклонников у этой женщины не больше, чем у её дома. На самом деле неимущая владелица, которая мнит себя в стане неверных, но красивых. Сильна, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы её — стрелы огненные. Она сотрясает целые товарные составы, она и меня трясёт, но дело скорее в товарах. Забери свои куклы, отдавай мои тряпки, и немедленно. Ах нет. Извини, я не хотела быть такой грубой, пожалуйста, только не покидай меня. Я не хочу причинить тебе боль, а себе тем более. Ведь я ничуть не сомневаюсь в твоей любви и ни в чём тебя не подозреваю, даже если ты за этой самой дверью, посреди моего добра, на чём свет стоит трахаешь эту маленькую девочку. Я люблю и приношу жертвы, и я не отступлюсь, ибо вижу, ты бы никогда меня не обманул и не использовал. А теперь иди и уведи её отсюда! От греха подальше.

И те же стоны, часто слышанные, часто виденные на экране, но не подсмотренные, не подслушанные, неподдельные, теперь пробиваются из — под стекающей гривы волос, струящейся поверх и без того налитой головки члена. Мы снова в машине, она стоит, кое-что другое тоже стоит, только время бежит. Потом ему придётся извлекать изо рта её волосы, мужчине, как рыбные кости из зубов, которые он сейчас снова пустит в дело, — не знаешь, за что хвататься, это как пробка на выезде по вечерам в рабочие дни; итак, эти зубы, которые он использует, чтобы симулировать поцелуи, которые стали бы яростными укусами, если бы язык не мешал. Но вот он своевременно оттеснён к стенке щеки, чтобы с ним ничего не случилось; ему уже страшно, ещё до того, как он вообще открыл рот, чтобы впустить её водоплавающую перелётную птичку, одну из многих, а тут ещё всякие шишечки и сосулечки, всё это мясо, добытое из необозримых болот! Как нажито, так и прожито. Он должен загнать его, язык, ну вот, теперь она, хоть и с опозданием, подключилась к синхронным упражнениям по аэробике, после чего язык устало откинулся на частокол зубов. Ему бы подойти к реке, охолонуть, но тут потекли медленные потоки женщины, выжатые пальцами любви. Заряд сока. Подставляйте стакан, а то не достанется. Если поставить этот стакан на свет, свет даже не шелохнется. Потому что его накрыло.

Кто это там, на парковке, которая и не парковка вовсе. Это же настоящее болото, пресноводные существа подтвердят, повсюду густые, сочные заросли фенхельных зонтиков, по крайней мере летом, а сейчас трава там только вяло разрастается, а рядом с ней зимовья птиц, неважно каких. Растительность выстроилась пока не вся, это ещё грядёт. Рим тоже не в один день строился, и тоже на болоте. Нам нужно держать ухо востро, как бы колёса не забуксовали, когда мы будем снова выезжать отсюда, но камыша полно, в случае чего накидаем под колёса. Чтобы получить необходимое трение и покой и чтобы юная женщина по имени Габи, которая сейчас ведёт себя безобразно, могла сохранить лицо и показать этому мужчине. Этим она владеет не хуже той, что старше её, но собой она не владеет. Это все они могут, женщины: распускаться, пока не получат по своей высоко задранной заднице; да, ну-ка покажи мне её, шепчет мужчина ей на ухо, хорошо хоть, она не задохнулась давеча, Габи. Она снова пришла в себя.

Основание для радости, но лишь одно из многих. Итак, сейчас она приземлилась здесь, на этом человеческом острове, в лодке, причаленной к берегу, именно здесь он, как договорились, должен был снова открыть ей солёное лицо там, внизу, и долизать его, а то она не даст ему покоя. Иначе он уедет назад, к другой. Давеча ведь мы не добрались до цели, она нам не дала, та, другая. Болото образуется только при высоком уровне осадков, но Габи всё ещё вся мокрая, отчего, оттого. Итак, дай мне хотя бы отвезти Габи домой, ещё несколько минут назад сказал жандарм Герти, отпусти меня, я быстро отвезу её домой и гут же снова вернусь к тебе. Я увезу её и быстро, как только смогу, вернусь, сейчас, через десять минут, через четверть часа, ты должна мне дать, за это ты, в конце концов, кое — что получишь. Нет, мне ничто не помешает, на сей раз нет, в другие разы да, а сегодня наверняка нет, я тебе клянусь. На сегодня даже мне уже хватит. Я знаю: тебе всегда мало. Этому мужчине может хватить, даже себя самого. Охотнее всего он делает это, несмотря ни на что, с самим собой, о чем он умалчивает перед ближними: для него это аксиома, на которой покоится наша цивилизация, — не давать себя мерить по другим! Он мыслит, приговорённый к шашням: так много женщин — и многие совсем одни! — но больше всего он привязан к себе и своим мечтаниям. Это всё мечты о телах, и они иногда даже лучше, чем мечты о домах. Это наслаждение — наконец-то человек перед глазами, и без известного отличия друг от друга и от того, что у них между ног, это, по его мнению, не так важно. Женщинами он сыт, собственность его никогда не обременяла, но тела, они заваливают его и одолевают. Он также не видит перед собой знакомых людей, только безликих персон в неопределённых позах. Как хорошо! Детям, будь то девочки или мальчики, тоже придёт черёд. Возраст детей не играет роли, пусть это будет почти шестнадцатилетняя, как Габи, пусть это будут хоть груднички, невалшо сколькимесячные. И они все восходят только для него, как солнца.

Итак, что же я здесь делаю? Правильно, я изображаю одну сторону преступника (вы тем временем можете взять другую. Я за неё ещё пока не принималась), от которой, собственно, должен исходить реванш, обычно в образе тисканья, пощипывания сосков и целования куда-нибудь, всё это делаешь просто так, как можно чаще, пожалуйста, но больше всего у этого мужчины покусываний, боюсь, что это для него вообще самое важное, по этому признаку она могла бы его узнать. С вожделением всегда одно и то же, люди отпускают себя, но любая крошечная перемена сразу их смущает, и они снова хотят домой. Вожделение многое отвергает, хотя изменения специально помечены в книге жизни, ещё до того, как её откроешь: жертвы тем не менее считают, что их больше не любят, если что-то делают не так, как обычно. И кто им это внушил? Эта молодая женщина осела в машине, пол у которой совершенно чистый, даже не верится, и её джинсы тоже почти не растрепались, товар самой ходовой марки, какая бывает. Они попортят судебной медицине больше крови, чем она проанализирует. Так, вернёмся на несколько тактов назад: партия мужчины, почти потаённое нежное ощупывание, как будто он не знает, где это тело, которое там же, где и всегда, на пассажирском сиденье, наполовину уже на полу, с головой на его коленях, язык тела прост, каждый понимает его без слов, итак, головой уткнувшись в колени мужчины: эта юная женщина, уже любовница, шалашовка прибрежная, потерянная ещё до того, как смогла найти себя. Мужчина, как обычно, расставил ноги пошире и несколько обращён к ней, как Бог-творец, хотя тот бы никогда не дал изобразить себя в такой позе, ведь у него, в конце концов, есть право на свой образ, только никто об этом праве не печётся, даже его агент, священник, который больше настроен на маленьких мальчиков, а Иисус для него просто староват (но как бы нам узнать, в достаточной ли мере он мужчина, чтобы мучить нас, этот Господь Бог?), ох, грехи наши тяжкие. Теперь я сама сбилась с такта, первая фраза уже на пути к вам. Можете получить её и от меня. Итак, ещё раз на исходную позицию: мужчина — понятно? — женщина: повёрнута к нему, таз выдвинут вперёд, и колпачок, которым закрывают член, чтобы он не фонтанировал, ещё и самому себе в лицо, находится в широко раскрытом рту женщины; ну, скажем это, наконец, итак: поверхностное давление на… как бы это объяснить… итак, сонная артерия в определённом месте на шее разветвляется на две части, а между ними нервный узел, и что-то в нём есть такое, на что никогда нельзя давить, то есть на оба узла вместе, слева и справа, потому что вы сами или кто-нибудь из-за вас может умереть мгновенной смертью, — пожалуйста, не спугните музыканта, он сейчас как раз занят именно этим, он давит своими сильными пальцами, которым привычны полицейские дубинки, рулетки, лазерные пистолеты, даже нормальный пистолет привычен, сверху, как бы случайно, это могло бы быть и несчастным случаем, если не иметь понятия об анатомии шеи, потому что дело приходится иметь всегда с другими частями женской анатомии, которые мокрее и живее (где вода, там и жизнь!), но этот мужчина своё место знает, он вообще больше разбирается в теле, чем в чём-либо ещё, и посещал, в силу своей профессии, а некоторые даже добровольно, все обязательные курсы первой помощи, которые выходят далеко за рамки первой помощи, они уже, считай, вторая помощь, я имею в виду место на нежном стебле шеи и потом ещё место в еловом молодняке, которое он знает очень хорошо, в молодой кукурузе, которая растёт уже в почти гнилой почве вплотную к берегу, не там, где люди днём охотно говорят, пойдём-ка погуляем, нет, место глубже в тёмном лесу, который растрёпывает причёску и другие места, на теле, на этом гордом предмете, который бывает либо совершенно бесплатным, либо слишком дорог для нашего брата, когда мы приходим в отдел парфюмерии, чтобы хотя бы его замаскировать; м-да, итак, тело, которое свои лучшие товары охотно выкладывает на витрину, но это не значит, что их можно взять просто таге. Короче: эти места, о которых мы говорили, находятся немного сбоку, они легко доступны, а у мужчины сильные пальцы, которые вообще могли бы не понадобиться. Вы и я — мы бы тоже это смогли, если бы знали где и знали как, чтобы прижать это нервное место между ветвями carotis, я уже почти узнала, как называется это место, но докторша, которая должна мне это сказать, пока занята чем-то другим. Вы узнаете это сразу, как только узнаю я. Сейчас вы, по крайней мере, знаете, где вам не надо хвататься, даже если вы не знаете, как это называется. Не повредит, чтобы на всякий случай какой-нибудь специалист показал вам, чтобы впредь вы их избегали. Итак, нет, не ещё раз: есть одно место, которое лучше никому не трогать. Это как дверь, которую нельзя отворять, и именно поэтому всем не терпится открыть её, ведь так? Людям позволительно всё видеть и за всё хвататься и даже ничего не схватывать, но там, пожалуйста, лучше действительно не надо. Что, мужчина предварительно ударил девушку головой о ручку дверцы? Нет, я не видела, чтобы мужчина предварительно ударил девушку головой о ручку дверцы. Но я всегда узнаю всё последней. Что-то занемогло на тропинке в лесу, посреди Австрии, без видимого повреждения, тихо, как бы случайно; деревья держатся прямее, чтобы возвыситься над человеком и показать свою твёрдость, которая даётся не каждому из нас.