Джеймс Данливи - Волшебная сказка Нью-Йорка
Капли пота на челе Кристиана. Стискивает лоб рукой. Прежде, чем выйти наружу сквозь вращающуюся дверь, люди останавливаются, оглядываясь на него. Достаточно встретиться с ними взглядом, как их точно сдувает. Что представляется мне утешительным. От них тоже исходит смутное мерцание страха.
Старенький господин, шаркая, подходит, чтобы сесть за стол Кристиана. Медленно ставит блюдце с чашкой кофе. И тарелочку с куском кокосового торта, покрытого глазурью, белого сверху и ананасово-желтого в серединке. Я присматривался к нему, перед тем как купить кусок пирога с черникой. Убирает поднос, тянется за сахаром. Стол качается. И старик поднимает глаза на меня.
— Как вам это нравится. Бомбу они сделали. Ракеты у них по всему небу шныряют. Думаешь, ну вот-вот изобретут чего-нибудь, чтобы стол не шатался.
Кристиан останавливается, вглядываясь, каждый раз, когда видит, как мерцает в окне по другую сторону улицы пианино. Домой он идет пешком. К своей тараканьей щели в стене. Старик за столом сказал, что три раза в неделю приходит сюда пешком из Астории. Дженкинсов он не знал, но читал в газете об их трагедии. У него своя жизнь, в чужую он не лезет, живет на покое. А прежде работал сцепщиком на железной дороге. И летом играл в шахматы в парке. Но только с людьми, которых ценил за джентльменские качества.
— Коими, как мне кажется, вы также обладаете, сэр.
Вечер за вечером Кристиан из холла звонил Фанни по новому платному телефону, но дома ни разу никого не застал. Единственной живой душой, навещавшей меня или вернее хоть раз постучавшей в дверь, был горбатый сборщик квартирной платы. Даже Толстолицый куда-то пропал на неделю. Правда, потом объявился с утра пораньше и перебудил всю улицу. Разгуливая у меня под окном, трубя в охотничий рог, толкая перед собою коляску с негритянским младенцем и размахивая украшенным шестиугольной звездой белосинеполосым израильским флагом. У меня слезились глаза оттого, что я полночи не спал, мусоля от корки до корки чемпеновское «Руководство по бальзамированию». По утрам я изнуренно сидел на кровати, в тревоге сжимая ладонями голову. Окончательно отчаявшись, одевался. При покупке газеты был обманут на десять центов. Уверенность в себе медленно покидала меня. До скончания дней утыкивать трупы трубками. И наконец, как-то утром, когда я, пописав, вернулся в студию. И Джордж, указав пальцем, сказал.
— Это вам, Корнелиус, с поздравлениями от мистера Вайна. Ваш первый усопший.
Заросший седым волосом шестидесятипятилетний мужчина. Владелец двух магазинов, торгующих уцененной одеждой. Стариковские плечи. Печальное зрелище. Лицо с ввалившимися щеками, иссеченное глубокими складками. Как только я, натянув перчатки, приступил к работе, позвонила Фанни. Сказала, что ездила в Юту. Я сказал, извини, я страшно занят. И не успел я добавить, что умираю от желания видеть тебя. Держать в руках теплое, трепещущее тело, по самые щеки втиснувшись в груди лицом. Обонять запах пота вместо всепобеждающей вони смертной блевотины. Слышать слова, что слетают с уст. Вместо шепота гнилостных газов. Прежде, чем я успел промолвить что-либо. На другом конце линии раздался щелчок и наступило молчание. Джордж сказал, что усопший отличается низким содержанием влаги. Убавь процент формалина и не давай ему слишком пересыхать. Вспрысни сливки в уголки рта и в веки, чтобы восстановить контур лица. По хорошему шприцу на каждое веко и запавшие глазные яблоки вылезут, как на дрожжах. Молодость вернется в пополневшие щеки. Промассируй их и вылепи на лице выражение озадаченного изумления. Каковое приобрел бы любой, увидь он себя мертвецом. Видения, коими я пробавлялся последние несколько дней. Джордж сложил бантиком губы. Наклонил набок голову, совершенно как Вайн. Отступил на шаг.
— Да. Да. Цвета резковаты. И спокойствие кажется излишне одухотворенным. Но в целом недурственно, Корнелиус. Пожалуй, чуть полноваты щеки. Самую малость. Но для первой пробы сил очень неплохо.
Мисс Мускус помогла мне обустроить прощальный покой. Сказала, что пока я работал в студии, она соскучилась без моих забавных словечек. Вечером мы с ней снова заглянули в покой. Она говорила о том, в какой восторг ее приводит моя работа. Когда мы отваливались один от другого. И когда ее хахаль не трезвонил у дверей. Усопшего звали Гербертом. А его жену Гарриет. Двойным погребением тут и не пахло. Потому что, видит бог, жизни в ней было достаточно. Явилась с шестью подругами по бридж-клубу. Все в меховых шапочках и с горжетками на плечах. Тесные черные платья, с приколотыми белыми розами. Я глубоко поклонился. Сказав, добрый вечер, мадам. Каждой из них. При этом прищелкивал каблуками. Отвел их к расставленным полумесяцем стульям. Щелкающих корсетами, тараторящих, гладящих руками в браслетах и кольцах черные сумочки из лакированной кожи. Нажатием кнопки включил музыку. Подумал еще, что Герберту, пожалуй, могла бы прийтись по душе тема анданте. Привносит в происходящее чуток элегантной легкости. Сообщая утрате оттенок, которым и Кларенс мог бы гордиться.
В дальнем углу Кристиан срезает высохший лист с пальмы, кадки с которыми Вайн не так давно расставил в каждом покое. Придерживает сухую бурую ветвь. Силуэт мисс Мускус в проеме дверей. Едва до тебя дотянутся щупальца мира. Как ты начинаешь корчиться и резать их, и кромсать. Чтобы непокоренным восстать в новом с иголочки гневе. Тот старичок в кафе наградил меня похвалой, в которой я безумно нуждался. Чтобы возжечь праздничную свечу. Поднять голову и снова дышать. Пробудившись в холодном поту от сна, в котором я до утра насандаливал Фанни. На деревьях вылезли зеленые почки. Громадный город глядит в весну. Надо будет устроить как-нибудь пикник на берегу озерца или поросшей травою насыпи. Ну, а это еще что такое. Кто-то шумно набирает воздуху в грудь. Делает это долго, повышая тональность. Пока не доходит до вопля. Безмерного протеста.
Кристиан пересекает мягкий зеленый ковер. Выходя на середину арены. Обтянутый розовым атласом гроб под склоненными ветками папоротника. Красные огоньки по бокам постамента. Гарриет, в серебряном поясе с пряжкой, глубоко ушедшей в пухлый живот. То поворачивается к подругам, то снова тыкает пальцем в Герберта. И наконец обращается к Кристиану. К мягкосердому, желающему только добра Кристиану.
— Эй вы, какого черта у вас здесь творится. Кто это. Где мой Герби. Что вы с ним сделали.
— Прошу прощения, мадам.
— Вы из него плейбоя сделали. Вот на кого он похож.
— Мадам, разве что-нибудь не так.
— Не так, он еще спрашивает, что не так. Превратили старика черт знает во что. Размалевали, будто шлюху какую. Он должен выглядеть мертвым. Мертвым и старым, каким он и был.
— Мадам, мы подготовили его к погребению по классу люкс.
— Люкс. Какой еще люкс. По-вашему, сделать из него жирного клоуна. Это люкс. А по-моему, преступление.
— Прошу вас, мадам. Пожалуйста. Не так громко. У нас здесь есть и другие скорбящие.
— У них есть другие скорбящие. Может, по-вашему у меня есть другой Герби.
— Пожалуйста, присядьте, мадам.
— Сидеть. Когда у меня истерика от того, что я вижу. Я еще сидеть должна. Это вы у меня все сядете. Когда я собственного мужа узнать не могу. Вхожу, а тут какой-то чужой мужчина. Он еще просит меня сидеть.
— Очень хорошо, мадам, если вам так угодно, вы, разумеется, можете стоять.
— Соня, ты видела Герби, когда он умер. Видела, на что он был похож. Иди, посмотри, на что он похож теперь. Посмотри на это. Я вам вот что скажу, мистер.
— Мистер Кристиан.
— Он еще шуточки отпускает. Плевать мне, христианин вы или кто.
— Я отнюдь не шучу, мадам, просто меня так зовут.
— Так вам и надо. Ничего, погодите, после того, как с вами разделается мой адвокат, вас будут звать банкротом.
— Мадам, прошу вас. Наверняка что-то еще можно сделать.
— Интересно, что вы собираетесь делать. Ну, расскажите мне. Вытянуть из лица то, что вы в него накачали. Придать ему вид старика после того, как вы превратили его в мальчишку. Марджи, иди ты тоже посмотри.
— Пожалуйста, мадам. Я вас умоляю.
— Он меня умоляет. Это все, что вы мне можете предложить. Мольбы. Я не желаю возиться с этим телом. И хоронить его не стану. Можете оставить его себе.
— О господи, ну, пожалуйста, мадам. Это моя вина.
— Ваша.
— Да.
Кристиан стоит, замерев, руки по швам. Губы сжаты. Его колотит дрожь. Как крупная, так и мелкая. Гарриет вновь принимается тыкать пальцем. Горжетка слетает с плеч. Кристиан ее поднимает. Гарриет отталкивает его руку.
— Так это вы сделали. С моим Герби. Это ваша работа.
— Я сделал все, что было в моих силах.
— В ваших силах, ха-ха. Раскрасил моего мужа, будто грошовую потаскуху. Что вы сделали с его кожей. Она была совершенно нормальной. Вы нанесли оскорбление старой вдове. Марджи, запоминай все, что он говорит, будешь свидетельницей.
