Джон Апдайк - Давай поженимся
– Что ты все нудишь о моем браке?
– Но ты ведь замужем, верно? И вышла довольно удачно, с моей точки зрения. Так почему же ты ни в грош не ставишь Ричарда? Если бы ты была больше им занята, ты не устроила бы такой пакости нам.
– Никакой пакости я вам не устраиваю. Я просила Джерри только об одном: чтобы он пришел к какому-то решению.
– В твою пользу. А ему нужна я. И ему нужны его родные дети. Дети играют очень важную роль в жизни Джерри. Он был единственным и притом несчастным ребенком в семье, и сейчас ему приятно, что у него трое детей и что он может содержать их и дать им воспитание, которого сам не получил.
– Дети так и останутся его детьми.
– Ничего подобного, не останутся, – сказала Руфь. Ее смущала собственная запальчивость. Она сказала:
– . Будем рассуждать здраво. Ты готова жить с ним в бедности? А я жила с ним в бедности и снова готова. Я ненавижу наш достаток, ненавижу то, как ему приходится зарабатывать деньги. И не боюсь остаться без них. А ты боишься.
– Не думаю, чтобы ты могла судить, чего я боюсь и чего нет.
Чем суше держалась Салли, тем больше распалялась Руфь. Щеки у нее горели.
– Ты всего боишься, – сказала она, – боишься, как бы не упустить чего-нибудь. И в этой алчности – твое обаяние. Потому-то мы все и любим тебя.
– Как вы можете меня любить? – сказала Салли. И, точно собираясь отразить нападение, поднялась; Руфь бессознательно тоже встала и, словно обездоленный ребенок, словно мать, которая во сне видит себя одновременно и ребенком, вдруг обняла эту женщину, стоявшую у края стола, испещренного кругами от кофейных чашек. Тело Салли было чужое, крепкое, широкое. Обе тотчас отстранились друг от друга; объятие лишь утвердило взаимную убежденность, что они – враги,
Лак, и белая краска, и металл, и солнце на кухне Салли вздыбились вокруг Руфи занесенными кинжалами, когда она попыталась объяснить:
– Тебе нужно больше, чем всем нам. Тебе нужна твоя новая мебель, твои наряды, твои поездки на Карибское море и в Мон-Тремблан. Мне кажется, ты не отдаешь себе отчета в том, сколь неустойчиво положение Джерри, Он ненавидит то, чем занимается. Я давно уговариваю его уйти с работы. Он ведь не Ричард. Ричард может наделать кучу ошибок – деньги все равно останутся при нем.
Продолжая стоять у стола, Салли водила пальцем по завитку в ореховом дереве – туда-сюда, туда-сюда. Ровным голосом она сказала:
– По-моему, ты не очень хорошо нар знаешь,
– Я знаю вас лучше, чем ты думаешь. Я знаю, что Ричард не расщедрится.
Веки у Салли были все еще красные: она казалась крупной, хорошо сложенной девочкой, которая вот-вот расплачется.
– Я говорила Джерри, – сказала Салли, – что он себя доконает, если попробует содержать двух женщин.
– Тем самым ты только подстегнула его. После таких слов он станет из кожи вон лезть, лишь бы доказать, что все может.
– По-моему, ты очень снисходительна к Джерри.
– Я ведь знаю его чуть дольше, чем два-три месяца.
– Послушай, Руфь, нам не к чему ссориться. Что мы думаем друг о друге – не имеет значения. Решать должен Джерри.
– А он ничего не решит. Пока мы обе при нем, ничего он не решит. Это мы должны решать.
– Да как же мы можем?
Вопрос Салли прозвучал так искренне, так беспомощно и с такой надеждой, что Руфь ответила ей само собою напрашивавшимся выводом, как это делает пастор, закругляя проповедь:
– Откажись от него на время. Не встречайся с ним и ради Бога перестань ему звонить. Оставь его в покое до конца лета. А в сентябре, если он по-прежнему захочет быть с тобой, – забирай его. И черт с ним совсем.
– Ты это серьезно?
– А почему бы и нет? Никто из нас не будет жить вечно, и я вовсе не такая сентиментальная дура, какой вы с Джерри, видимо, меня считаете. Я даже думаю, что сумею неплохо провести развод, если уж на это пойду.
И обе женщины рассмеялись, словно раскрыли заговор.
Однако руки Салли на солнечном свету снова дрожали. Она провела по волосам, откидывая их назад.
– Почему я должна тебе что-то уступать? Кроме этого лета, у нас с Джерри, возможно, ничего больше и не будет, так почему же я должна от него отказываться?
– Я прошу тебя не ради себя. Ради моих детей. Да и твоих, если угодно, тоже. Ричард ведь отец им.
– Ему на них наплевать.
– Нет такого мужчины, которому было бы наплевать.
– Ты знаешь одного только Джерри.
– Прошу прощения.
– Извини, я забыла. У тебя ведь был этот твой любовничек. Это кажется настолько не правдоподобным.
– Знаешь, Салли, – сказала Руфь, – ты, конечно, женщина роскошная, но у тебя есть один недостаток.
– Всего один? – небрежно переспросила Салли.
– Ты не умеешь слушать. Встаешь в позу и стоишь, не обращая внимания на то, что говорят другие. А я стараюсь быть великодушной. Стараюсь отдать тебе Джерри, если этого не миновать, но так, чтоб мы обе сохранили хоть немного достоинства. У тебя же потом будет лучше на душе, если ты уступишь сейчас. Я ехала сюда с намерением не злиться, не плакать, не умолять, а ты не отступила ни на дюйм. Ты просто не слушаешь меня.
Салли передернула плечами.
– Ну, что я могу сказать? Что я откажусь от него? Я старалась. Он не допустил. Я люблю его. Лучше бы не любила. Мне совсем не хочется причинять боль тебе и твоим детям. Да и Ричарду и моим детям тоже.
– Не очень-то ты старалась, когда летела в Вашингтон.
– Джерри просил меня. Он взял меня с собой.
– Я про второй раз. Тот раз, когда ты сама навязалась ему.
Глаза Салли разъехались в разные стороны – она погрузилась в воспоминания.
– Никак не думала, что это такое большое зло. Мне, конечно, перед тобой не оправдаться. Да и не в нас дело, Руфь. Джерри – мужчина. И я буду принадлежать ему, если он захочет. Но он должен проявить себя мужчиной: прийти и забрать меня.
– Таково твое представление о мужчине, да? Значит, мужчина – это тот, кто бросает своих детей.
Салли взяла чашку, поднесла к губам и тут же поставила на место, так и не отхлебнув. Кофе был холодный.
– Я очень рано, – сказала она, – научилась скрывать определенные вещи. Возможно, это не было заметно, но я жила в аду.
– Не сомневаюсь, – сказала Руфь. – Только этот ад ты сама же и создала.
– Без чьей-либо помощи? Ты тут разглагольствовала о недостатках, точно у тебя их нет. Вы с Джерри слишком долго жили на этом вашем островке, в мире искусства. И ты настолько влюблена в себя, хоть и скрываешь это за изящными манерами воспитанной дамы, что даже не пыталась научиться заботиться о мужчине. Мне, к примеру, пришлось немало потрудиться ради сохранения своего брака, ты же палец о палец не ударила. Ты предоставила Джерри полную свободу и теперь из-за своей самовлюбленности не желаешь примириться с последствиями.
– Я примирюсь с ними, когда надо будет. Но...
– Вот уж не думаю, чтобы это когда-либо произошло. Я чертовски хорошо понимаю, что ты удержишь Джерри, если нажмешь на все тормоза и пустишь в ход детей. Но неужели он тебе нужен такой ценой? Я знаю, что мне в подобном случае Ричард не был бы нужен.
– Я тебе делать внушение не собиралась и сама выслушивать не хочу. Я прошу тебя, по-моему, достаточно вежливо: оставь в покое моего мужа на несколько недель.
Бледное лицо Салли вспыхнуло.
– Вы с Джерри поступаете как черт на душу положит. Оба вы, на мой взгляд, предельно незрелые.
– Я передам ему твои слова. Благодарю за кофе.
Проходя через гостиную, Руфь заметила, что квадратные подлокотники белого дивана протерты, а гравюра Уайеса висит криво. Во дворе на лужайке, нуждавшейся в стрижке, Цезарь опрокинул Джоффри. Мальчик закричал – наверно, не столько от боли, решила Руфь, сколько из страха, что у него снова треснет ключица.
– Цезарь! – рявкнула Салли, а Руфь сказала:
– Ничего страшного. Просто у Джоффри выдалась трудная неделя.
– Я слышала, – сказала Салли.
Руфь посмотрела на Салли, ища в ее лице подтверждения, что разговора на кухне не было; та улыбнулась в ответ. Но когда Руфь уже сидела в машине, а Джоффри хныкал позади, она увидела, как Салли в своих белых брюках опустилась на траву – длинные волосы растеклись по спине – и классическим жестом обняла двух своих детей; рядом с Теодорой дополнительным стражем стоял пес. “Враг отброшен” – так назвала бы Руфь эту картину, но тут включилось зажигание, и смесь бензина и земного притяжения повлекла ее вниз по дороге.
***Дома она расплатилась с миссис О., которая, накормив Джоанну с Чарли и отправив их на улицу, уселась в качалке подремать. Руфь налила в стакан апельсинового сока, добавила немного вермута и позвонила на работу Джерри. Телефон был занят. Она звонила ему четыре раза на протяжении двадцати минут, прежде чем телефон освободился и она услышала его голос.
– С кем ты так долго говорил? – спросила она.
– С Салли. Она сама мне позвонила.
– Вот это уже подло.
– Почему? Она была расстроена. Кому же ей еще звонить?
