Михаил Анчаров - Записки странствующего энтузиаста

Потом машина затормозила, и я остановился.

- Извините, мы приехали, — сказал он и кивнул на дачу вдали. — Я бы подвез вашу кровать, но сами видите… А куда вы ее тащите?

- На свалку, — сказал я. — Тут в лесу свалка.

- Я так и понял, — сказал он. — До свалки метров триста. Они оба вылезли из машины.

- Никогда бы не подумала, — сказала она. — Спасибо.

- Вы не всегда такой сильный? — спросил он. — Правда? Только иногда? Сколько вам лет?

- В точности не скажу. Чемодан тоже неподъемный, — сказал я. — Будто в нем расчлененный труп.

- Это так и есть, — сказала она.

И тут я чувствую, что меня начинает трясти.

- Нет, нет, — сказал он. — Говядина, баранина. У нас сегодня чествуют одного человека. В чемодане шашлыков человек на сорок.

- Ну и хорошо, — сказал я, взял из машины свою кровать и пошел прочь. Ноги у меня подгибались.

В общем-то, насчет свалки я сказал правду ровно наполовину. Я кровать нес не на свалку, а со свалки. Я поселился в пустой комнате. Я сказал хозяйке, что кровать принесу с прежней квартиры. Но ты же знаешь, дорогой дядя, что на прежней квартире у меня была кровать красного дерева, которая мне не принадлежала, а, кроме того, она стояла в квартире совсем в другом городе. Дорогой дядя, я отнес кровать и пошел обратно.

Я шел полями, и оранжевое солнце садилось за подмосковные перелески. От каждой травины вытягивалась фиолетовая тень.

Какие-то парочки сидели и лежали в траве, и белели женские кофточки.

Я, наконец, разыскал эту дачу, потому что оттуда раздавались крики «ура!» и смех.

Вокруг забора стояло много людей, много толпилось и у ворот. Стояли с бокалам.

Я ушел и ходил взад и вперед до темноты. Потом вернулся к даче. Люди уже расходились.

На даче зажгли свет, и я увидел, что с участка уносят столы и стулья.

У одного из уходящих я спросил:

- Простите, пожалуйста, среди гостей не было ли такой-то, — я описал ее. — Я ее разыскиваю. Он покосился на меня и сказал:

- Она там живет. И ушел.

Дорогой дядя, Москва очень большой город. Но ты представляешь? Я совершенно не волнуюсь. Скорее всего, я не пойду в какие-нибудь чемпионы. В какие-нибудь.

Дорогой дядя!

Когда еще мы жили на Буцефаловке, однажды выяснилось, что звезд на небе вовсе нет, а вся астрономия — липа. От Солнца свет идет до нас 8 минут, а от ближней звезды — полтора года. А уж от звезд, от которых свет идет к нам дольше семи тысяч лет, свет все еще идет, а от самой звезды, вполне возможно, дырка.

А потом еще хуже. Боцману один еврей сказал, что самый дальний свет идет до земли 84 миллиарда лет, однако другой на это сказал, что у Вселенной и возрасту-то всего 10 миллиардов лет. Тоже доказано. Вот и спроси — куда ж остальные 74 миллиарда девались? Боцман, как узнал про эти дела, взял свой костыль. И по пивному прилавку шарах, так что костыль сломался.

- Где справедливость? — багрово спросил он. — 70 миллиардов сперли! Округленно! Его, конечно, из «американки» выпихнули, и он на тротуар выкатился, как бы выплеснулся, и лежал. А так как нога его из-за высоких ступенек осталась выше головы, как у того Веверлея, который пошел купаться, оставив дома Доротею, а костыль свой боцман утратил, то он начал синеть.

Его увезли, и больше о нем рассказано не будет.

После этого «американку» стали называть «У Боцмана», а потом и пивную закрыли. И там, на горке, теперь юридическая консультация насчет разводов. Однако вопрос — куда округленно девали 70 миллиардов — остался открытым. …Однако вернемся на Буцефаловку.

Это был в наших местах самый огромный дом, и строили его фундамент дважды. Потому что вдруг выяснилось, о чем забыли, — на этом месте в давние годы была ямская станция, и потому почва была не почва, а не до конца окаменевший конский навоз. Исследовали почву недостаточно, а такую громадину на конском дерьме, безусловно, без двойного фундамента не построишь. И потому стали фундамент класть второй раз. И этот московский сувенир, помимо мартышкиной работы, еще и влетел державе в копеечку. И вот за эту конскую полупочву этот дом был прозван «Буцефаловкой», в честь любимого коня Александра Македонского по имени, как известно, Буцефал. И больше про этого полководца сказано не будет.

А ведь действительно — куда девали 70 миллиардов лет? Куда-то ведь девали? Свет идет дольше, чем Вселенная существует. Ну, люди!

Но после того как открылось, что Буцефаловку облапошили и что на 70 миллиардов нагрели, начала трещать, а потом рухнула у нас истошная вера в науку. И возникла тяга к искусству.

Не то чтобы до этой ужасающей аферы со светом все стремились в академики, а все же уж не то. Так с тех пор и осталось.

Вот, к примеру, выступает недавно по учебной программе один и говорит: — Они ингибируют натрий-калиевую атефазу.

А откуда нам это известно? Может, ингибируют, а может, и нет. Придет другой профессор и докажет, что не ингибируют. А жить как?

Дорогой дядя!

Дорогой дядя, у меня случилась неприятность!

В комнате, которую я снял у пожилой дачевладелицы, я установил замок, который открывается с двух сторон переносной ручкой. Этому замку полагалась и вторая ручка, но второй на свалке не оказалось. Замок этот мне был нужен как противохозяйкино препятствие. Потому что для Евангелины Кристаловны — так, или близко к этому, зовут мою хозяйку — я объект.

Она в курсе всех запредельных наук и хотя, влияя через астральное тело, она способна на многое, однако без ключа она все же дверь не открывает.

Живем мы с ней мирно, если не считать того, что она не видит над моей головой ауры и, полагая это неприличным, велит мне эту ауру испускать, чтобы она могла ее видеть. А я не испускаю.

Однако день, когда я эту ауру испущу, будет несчастнейшим днем в ее жизни, так как я стану ей ровня, а кому это надо?

Кроме того, я ей нужен для маскировки. У нее довольно много барахла, и она боится, что его умыкнут. А поскольку моя комната по коридору первая, то жулики подумают, что и у нее тоже ничего нет.

Эта стерва даже собаку не заводит, чтобы не подумали, что ей есть что охранять. А в остальном она прекрасная женщина. Правда, дорогой дядя, она б умерла со страху, если б узнала, чем я занимаюсь всю жизнь. В общем, у нас с ней как в сумасшедшем доме, где доктор показывает посетителям больных и говорит: «Видите того чокнутого? Он воображает, что он Наполеон. В то время как на самом деле Наполеон это я».

И вот вчерась, а может, лучше сказать, давеча и надысь, наше мирное бытие, которое определяет наше сознание, было нарушено неприятным происшествием.

Ты заметил, дорогой дядя, что приключения со мной, как и было запланировано, начались в день приезда еще в поезде, где я проделал обычный трюк, попутчик же подумал, что я растаял в воздухе. Сообщаю тебе, что все идет по плану.

Сейчас у них здесь, я заметил, драка лириков с физиками перешла в партер, и теперь сражаются всякого рода оккультисты со всякого рода учеными. Ученые стоят на том, что ничего сверхъестественного нет, а их противники — что есть. Бедные оккультисты не знают, что действительно ничего сверхъестественного нет, но и ученые забывают, что нельзя изучить то, что еще не изобретено.

Смешно, что я пишу об этом именно тебе, но ты настаивал на подробностях. Теперь о происшествии.

Дневной свет в мою комнату попадает через окно над дверью. Это неудобно только по воскресеньям, так как в остальные дни я ухожу и прихожу затемно. И вот именно в это воскресенье я сижу на кровати, и думаю, чем бы заняться, и почувствовал нужду, которую не отложишь. Подошел к двери и вдруг увидел, что забыл перенести ручку внутрь, а дверь захлопнулась. Я постучал — никакого ответа. Я стал барабанить в дверь и понял, что остался один.

Хозяйка ушла в промтоварный кооперативный магазин сдавать килограммы личной картошки и получать в обмен государственные метры ситца, чтобы обменять их на антикварные книги, которые она меняла на облигации трехпроцентного займа, крайне необходимого ей для потусторонней жизни.

Но мочевой пузырь аргументов не приемлет, и я стал с криками «горим!» кидаться на дверь. Но жалкая дверь не поддавалась. Меня ослабляли неприличие мотива моей попытки освободиться и образ хозяйки, которая, вернувшись, увидит, что дверь сломана. В общем, это было совсем не то, что тащить автомобиль с девушкой, похожей на шаровую молнию. Пузырь есть пузырь. Он ослабляет. Меня всегда мучили догадки — как поступали рыцари в стальных доспехах, когда им приспичивало.

Потом я услышал шаги нескольких людей и в замочную скважину увидел, что нас обворовывают.

Я начал орать еще громче, но они, поняв, что я заперт, не только не освободили меня, но стали действовать еще быстрее и нервнее.

Однако ситуация опять изменилась. Едва они успели уложить облигации в чемодан типа «дипломат», как дом наполнился голосами. Это на мои вопли и грохот сбежались посторонние лица. И не успел я с ними войти в контакт, как жулики объяснили им, что я и есть грабитель, а они, мол, меня заперли. Затем, велев им сторожить меня, жулики побежали якобы вызывать милицию.