Мигель Сильва - Лопе Де Агирре, князь свободы
ЛОПЕ ДЕ АГИРРЕ (рабам). Несите вино, отпразднуем нашу победу! Церковное или какое угодно, живо!
(Черные рабы уходят и через некоторое время возвращаются с двумя большими кувшинами вина. Между тем народ прибывает. Из хижины выходит отец Энао и благословляет дона Фернандо де Гусмана. Антон Аьамосо, Педро де Мунгиа и Кристобаль Эрнандес обносят всех вином, разливая его по глиняным чашам и мискам из сушеных тыкв. Лопе де Агирре взбирается на скамью.)
ЛОПЕ ДЕ АГИРРЕ. Солдаты, мои мараньонцы! Тиран Педро де Урсуа и его приспешник Хуан де Варгас преданы смерти не по злобе, не из зависти к их положению и не затем, чтобы воспользоваться их имуществом. Мы вершили правосудие, лишив их власти и умертвив, ибо принесение в жертву двух этих ничтожных жизней означает спасение двух сотен драгоценных жизней, которые попусту растрачиваются в этом походе, а также свободу тысяч человеческих существ, кои в Перу страдают от бесчинств королевских наместников, от алчности чиновников, от несправедливости судей. Эти наместники и судьи, которых поглотит геенна огненная и сатана будет поджаривать на угольях, послали нас завоевывать Омагуас, которого нет и никогда не было, послали, чтобы избавиться от нашего непокорства, чтобы погубить нас всех в этой жестокой, злокозненной реке. Мы же, мои мараньонцы, сменим поражение филистимлян на победу римлян, сменим нашу бесплодную погоню за пустыми химерами на завоевание истинной и на самом деле существующей отчизны. Мы не мучаемся и не терзаемся, смерть Педро де Урсуа была необходимой, кровь его не пятнает нашей совести, напротив, осеняет нас подобно знамени. Мы назвали нашим губернатором и главою дона Фернандо де Гусмана, благородного рыцаря, решившегося возглавить наш поход, цель которого — победное возвращение в Перу. У нас нет ничего общего с теми последователями Гонсало Писарро, которые при первых же неприятностях норовили перейти на сторону короля, или с теми вероломными лжемятежниками, которые бросили Эрнандеса Хирона во власти его палачей. Мы — неукротимые мараньонцы, тигры-освободители, каких не видел свет. Мы клянемся, что ни один из нас не запятнает своего имени, не променяет своего знамени на знамя противника, ни один из нас не попросит милости у врага даже в предсмертной агонии, клянемся, что наши сердца не узнают покоя, пока мы не выполним своего назначения мстителей Нового Света. Мы — меч святого Михаила-архангела, мы — гнев божий, мы — семь бичей правосудия, мы — одержимые мараньонцы, коих господь наш бог хранит, наставляет и стремит к победе.
(В шатре губернатора Урсуа. На средине залитый кровью труп губернатора. Черные рабы Хуан Примеро и Эрнандо Мандинга входят, волоча труп Хуана де Варгаса, кладут его рядом с телом Педро де Урсуа и выходят. В противоположную дверь входит Инес де Атъенса с дуэньей и двумя рабынями. Инес де Атъенса падает на колени подле тела Педро де Урсуа, нежным движением закрывает ему глаза, плачет.)
СОЛДАТЫ (стоя в дверях). Шлюха, тысячу раз шлюха! Ведьма, тысячу раз ведьма! Ты была ему разорением и погибелью при жизни, и в смерти ты оплакиваешь его лицемерно.
(Инес де Атьенса плачет, не слыша их. Кладет руки на грудь Педро де Урсуа, внимательно смотрит на свои пальцы, испачканные кровью.) СОЛДАТЫ.
Мерзкая, злобная шлюха! Отвратительнейшая и бесстыднейшая из шлюх! Ты, ты одна повинна в этой крови, что теперь приводит тебя в отчаяние.
(Инес де Атьенса запечатлевает долгий поцелуй на лбу покойного. Ее
черные распущенные волосы скрывают его лицо.)
СОЛДАТЫ. Шлюха, тысячу раз шлюха! Ведьма, тысячу раз ведьма!
(Входит Хуан Алонсо де Ла Бандера, гонит солдат вон, подходит к Инес де Атьенса.)
ХУАН АЛОНСО ДЕ ЛА БАНДЕРА. Чту вашу скорбь, сеньора, и страшусь за ваше будущее. Вы нуждаетесь в защите и покровительстве, и я пришел смиренно предложить их вам.
(Инес де Атьенса продолжает плакать, не обращая внимания на слова Хуана Алонсо де Ла Бандеры.)
Говорю вам, вы нуждаетесь в покровительстве, сеньора. Вы остались беззащитной в этой сельве, в руках у двух сотен взбесившихся мужчин, половина из которых ненавидят вас смертельной ненавистью, а другая, глядя на вас, испытывает животное желание. Я назначен заместителем губернатора, и первое, что сделал на этом посту, — пришел припасть к вашим стопам.
(Инес де Атъенса содрогается над трупом в рыданиях.) Просите, что вам угодно, сеньора, я сделаю невозможное, дабы исполнить ваше пожелание. (Инес де Атъенса в первый раз поднимает глаза на Хуана Алонсо де Ла Бандеру.)
ИНЕС ДЕ АТЬЕНСА. Единственное мое желание и просьба — позвольте мне похоронить покойного.
ХУАН АЛОНСО ДЕ ЛА БАНДЕРА. Вы похороните его, сеньора, вы похороните его, даю вам слово. Вы похороните его в сельве, и отец Энао прочитает над ним молитву, и христианский крест будет стоять над его могилой. Обещаю вам. (Уходит.) ИНЕС ДЕ АТЬЕНСА. Педро де Урсуа, несчастный возлюбленный мой, клянусь тебе твоим богом, и богами моей матери… (Рыдания мешают ей закончить.)
(Занимается день. Инес де Атъенса молча плачет, обнимая труп Педро де Урсуа. Медленно нарастает и крепнет неясная музыка селъвы: дикие звуки, похожие на угрюмое ворчание органа, жужжание хриплых цимбал, пасторальный говор дудочек и свирелей, пронзительный вопль флейт и рожков, торопливая дрожь цыганских бубнов и карибских марак, угрожающее завывание адского хора, нестройные звуки взбесившегося духового оркестра, прибой звенящего утра.)
Тиран умер, и справедливо было приступить к раздаче должностей тем, кто предавал его смерти. Дон Фернандо де Гусман уже провозглашен генералом и предводителем нашего похода, как было назначено заговорщиками. Лопе де Агирре сам превратился из поручика по делам усопших в начальника штаба, хвала богу, ибо, не будь я с тобой рядом, никогда бы ты ничего не добился, кроме собственной погибели, спесивый и непредусмотрительный дон Фернандо. Начальником стражи отныне будет дон Хуан Алонсо де Ла Бандера в награду за ту ярость, с какой он вонзил свою шпагу в грудь губернатора. Алонсо де Монтойя будет начальником кавалерии, Лоренсо Сальдуендо, Кристобаль Эрнандес и Мигель Серрано де Касерес будут командовать пехотой, Алонсо де Вильена будет генерал-лейтенантом, мулат Педро де Миранда главным альгвасилом, а Педро Эрнандес главным казначеем, и таким образом каждый из нас, мятежников, пришедших в шатер Педро де Урсуа предать его смерти, оказался при должности, кроме канарца Хуана Варгаса, который в суматохе был тяжело ранен и теперь лежит в гамаке, поправляется. Что касается тебя, Мартин Перес де Саррондо, тоже не получившего вознаграждения, но самого верного и многообещающего моего мараньонца, то прошу, потерпи немного, и должностей этих у тебя будет сколько угодно. — Главное для нашего дела, мой славный генерал дон Фернандо, постараться, чтобы все участники нашего похода чувствовали удовлетворение от того, что тиран предан смерти, а кровь, пролитая вчера, так обильно оросила все наше маленькое войско, чтобы ни у кого не возникло ни желания, ни возможности смыть ее с себя. Сделаем же участниками этого славного подвига, убиения губернатора, всех, кто сокрушается, что не внес своей лепты в это дело. Распределим же власть и командные посты среди большого числа солдат, если нужно, придумаем новые должности, а те, кто не захочет разделить с нами честь и славу нашего мятежа, выкажет замешательство или станет ломаться пред лицом нашей щедрости, те роют себе могилу рядом с Педро де Урсуа.
— Давайте сделаем пехотным командиром и старого Хуана Нуньеса де Гевару, его седины внушают уважение, а его видения в точности предсказали насильственный конец губернатора, сделаем командиром и Педро Антонио Галеаса, человека, охочего до всяких авантюр и открытий. Сделаем капитан-интендантом Алонсо Энрике де Орельяну и морским капитаном лоцмана Себастьяна Гомеса, а адмиралом Мигеля Бонадо. Главным альгвасилом нашего войска сделаем Диего де Балькасара, который, говорят, отдал свое состояние на поддержание нашего дела, и к тому же, говорят, вице-король Уртадо де Мендоса оказывал ему честь — играл с ним с карты.
Все приняли назначения с великой осторожностью и смирением, кроме упомянутого Диего де Балькасара, который на церемонии вручения жезла высшего правосудия сказал во всеуслышание: «Принимаю жезл во имя короля Филиппа, нашего государя, и никого иного», другими словами, сие означало, что он имеет совершенно определенное намерение перейти на сторону Короля, как только завидит такую возможность, если, конечно, я, Лопе де Агирре, не окажусь поблизости и не помешаю ему.
Через два дня в лагерь возвратился Санчо Писарро, который по указанию губернатора Урсуа уходил с семью десятками стрелков на поиски дорог и продовольствия. Мы боялись, как бы он не затеял против нас войну в этой дикой сельве, и тогда дьявол прибрал бы и нас и их. Но Санчо Писарро повел себя весьма проницательно и осторожно, выслушал о событиях, происшедших в лагере, безо всякого изумления или, во всяком случае, никак не проявил его. Санчо Писарро с удовлетворением принял предложенную ему должность старшего сержанта, поблагодарил нас смиренно и скромно, чтоб тебе было пусто!, не верю я твоим словам, Санчо Писарро, ты самый опасный и хитрый из вассалов короля Филиппа, участвующих в этом походе, это говорю я, Лопе де Агирре, а я чую своих врагов, как бы они ни прятались, и никогда не ошибаюсь.
