Тонино Бенаквиста - Сага
– Инопланетянин?
– Понятие.
– Что?
– Что ты понимаешь под понятием?
– Идею, принцип, состояние духа, что угодно…
– Ты знаешь много понятий, которые убивают?
– Фанатизм, расизм, тоталитаризм…
– Капитализм, прогресс…
– И множество других.
– Дайте мне неделю, – просит Жером.
Большую часть обеденного перерыва я разглядывал официантку. Сексуальное воздержание иногда вызывает ощущение легкого опьянения: все женщины кажутся желанными, а любые уголки – пригодными для секса. Но я сразу же перестал пялиться на официантку, когда заметил через два столика от моего трех новых посетительниц. Три подруги по работе – спешащие, болтающие, смеющиеся. Три обычные женщины. Впрочем, похоже, они давно забыли, что они женщины, хотя каждая из них заслуживает того, чтобы ей об этом напомнили.
По дороге из кафе я разглядывал всех встречных женщин. И мне хотелось крикнуть каждой из них: «Я здесь!»
Я вернулся в контору, рассчитывая, что окажусь в безопасности, но именно там меня ожидала угроза.
Откуда в нашем коридоре такая лавина блондинок?
Я услышал зов джунглей и увидел тысячи гордых красавиц, сжигающих все на своем пути, двигающихся как пантеры, давно забывшие вкус крови. Нимфы, озаряющие все вокруг своей красотой и выставившие напоказ, словно боевые медали, свои груди. Было поздно хвататься за оружие, оставалось лишь спрятаться и следить за ними издали.
– А, это идет набор актрис для «Тривиального», – объяснил Старик, усаживаясь перед монитором.
– Но ведь такие женщины не встречаются в обычной жизни, – сказал Жером.
– Никогда не понимала, как такие девицы могут нравиться мужчинам, – бросила Матильда. – А что вы скажете, Марко?
Мы еще пили по первой чашке кофе, когда раздалось жужжание факса. В такое раннее время это мог быть только Сегюре.
«Как вам должно быть известно, вчера утром передавали 45-ю серию. Если хоть кто-нибудь из вас смотрел ее, он может засвидетельствовать перед тремя остальными, что пресловутая сцена „объяснения „между Марией и Вальтером была снята точно так, как написана, со всеми эротическими подробностями. Мне хотелось бы, чтобы вы поняли, как дорого могут обойтись всем нам подобные сочинения, даже если этим утром у нас был самый высокий рейтинг. Чтобы оправдать ожидания зрителей (от которых с каждым днем приходит все больше и больше писем), я в настоящее время работаю над перечнем замечаний, чтобы определить точное место «Саги“ и, соответственно, рамки, за которые нельзя выходить. Сколько раз я настаивал, чтобы мы наконец раскрыли, кто такой таинственный поклонник Марии? После сцены с засорившейся раковиной (!!!) это стало первейшей необходимостью. Я ожидаю соответствующий эпизод в ближайшие дни. К тому же я больше не могу идти на уступки, касающиеся отдельных сцен, которые не одобряются некоторыми руководителями канала. Я имею в виду прежде всего странный эпизод в той же 45-й серии, когда Камилла рассказывает о своем мистическом кризе (???). Подобное «отклонение сюжета“ совершенно не соответствует общему тону сериала и особенно характеру Камиллы. Буду честен до конца и скажу, что нахожу текст довольно слабым и несколько вычурный. Вы приучили нас к лучшему.
Пользуясь случаем, сообщаю, что мы начинаем повторную трансляцию сериала в ближайший понедельник в 12 часов 30 минут. Двадцатишестиминутный формат кажется нам наиболее удобным для сети вещания.
Не забывайте, что главное – сохранить дух команды».
Торжественным жестом Старик отправляет послание в корзину для мусора.
– Сегюре явно не понял, что такое искренние фразы. Если бы у него хватило мужества рискнуть на Четверть Часа Искренности, он бы обошелся двумя строчками: «Сага» движется по накатанным рельсам, поэтому ничего не меняйте. Если удастся, сделайте хуже. Я уже ничего не понимаю».
Как он осмелился написать: «Сколько раз я настаивал, чтобы МЫ наконец раскрыли, кто такой таинственный поклонник Марии»?
Разрываясь между нами и публикой, Сегюре скоро свернет себе шею, и я первый стану тому свидетелем. Кстати, «мистический криз», о котором он упоминает, ни о чем мне не говорит. Старик сдержанно ухмыляется.
– Сцена с пастырем? Я думал, что, как и вы, никто не обратит на нее внимания.
Мы перемещаемся к дивану, на котором Тристан мирно досматривает утренние сны. Жером берет верхнюю кассету из стопки. Он ежедневно добросовестно записывает каждую серию «Саги». Старик останавливает кассету в нужном месте.
– Я напомню вам, что случилось с Камиллой, иначе вы ничего не поймете. Бедная девочка не может найти смысла ни в своей жизни, ни в своей смерти. Она решает поговорить об этом с первым встречным пастырем.
– Почему с пастырем?
– А почему не с ним?
– Но ведь эта девчонка НЕ ВЕРИТ в Бога.
– Вот именно.
Появляется изображение. Камилла сидит в правом углу, пастырь – напротив нее, возле старой каменной стены. Актеру, который играет пастыря, лет пятьдесят, он кажется необычайно серьезным и внушает доверие.
– Вы давно думаете о самоубийстве?
– Не знаю… Да… давно…
– Вы были у врача? У вас все в порядке со здоровьем?
– Да.
Зловещее молчание. Пастырь подносит скрещенные руки к лицу, но не для того, чтобы помолиться, а чтобы собраться с духом и заговорить.
– Четыре года назад умерла моя жена. Я очень любил ее. Мне казалось, что жизнь моя кончена. Смерть меня не пугала. Ничто не удерживало меня в этом мире. И все же я жил. Не ради себя, а ради людей. В молодости у меня были большие мечты и амбиции. Я ничего не знал о зле. Когда я принял сан, то был наивным как ребенок. Потом все пошло очень быстро. Шла война в Испании, и меня назначили в Лисабоне капелланом на военный корабль. Я перестал что-либо видеть. Что-либо понимать. Отказывался воспринимать действительность. Мой Бог и я жили в замкнутом мире. Видите, как пастырь я ничего не стою.
Мы с Жеромом ограничиваемся взглядами. Старик слушает как-то отстраненно, словно знает диалог наизусть. Удастся ли ему когда-нибудь избавиться от тоски по своей жене?
– … Я глупо верил в какого-то доброго Бога. Бога-отца, который любит всех пас и, прежде всего, меня. Вы понимаете, как я ужасно ошибался? Я был таким эгоистом, таким трусом… Я просто не мог быть хорошим пастырем. Вы можете представить мои молитвы и моего такого удобного и отзывчивого Бога ? Когда же я рассказывал Ему о том, что творится вокруг, он становился отвратительным. Богом-пауком, чудовищем. Поэтому я ограждал Его от прихожан. Держал подальше от жизни. Только жена могла видеть моего Бога…
Кадр не меняется. Тип выдает свой монолог, оставаясь в том же плане.
– Она поддерживала меня, вселяла уверенность, заполняла пустоту…
Молчание.
Неожиданно Камилла, смущенная, встает.
– Мне нужно идти.
– Нет! Я должен объяснить вам, почему так много говорю о себе! Должен объяснить, какой я жалкий тип! Нищий духом!
– Я ухожу, иначе моя семья начнет беспокоиться.
– Еще минутку!
Лицо Камиллы крупным планом. Она в нерешительности, не знает, что делать: уйти или остаться. Она не может остаться, но и не в состоянии уйти.
– Мы должны поговорить спокойно. Я выражаюсь недостаточно ясно. Но все происходит в моей голове. Далее если Бога не существует, это не имеет значения. Потому что у жизни есть смысл. А смерть – это всего лишь отделение души от тела. Жестокость людей, их одиночество, их страхи – все это объяснимо! Очевидно! В страдании нет смысла! Творца не существует! Спасителя нет! Нет идеи, ничего нет!
Молчание.
Лицо Камиллы становится таким же серьезным, как и лицо ее собеседника. Словно он подтвердил все, о чем она думала и сама. Она уходит. Камера крупным планом показывает лицо оставшегося в одиночестве пастыря.
– Господи… Почему Ты покинул меня?
Следующий эпизод переносит нас в гостиную Френелей, где Брюно мило болтает с Милдред, обгладывая куриную ножку. Старик останавливает кассету
– Неплохо, – говорит Жером, как и я, сбитый с толку. – Это совершенно не то, что мне нравится, однако довольно мило.
– Похоже на Хичкока, – добавляю я. – Есть драматизм, тревожное ожидание. Невольно задаешься вопросом: сможет ли пастырь за три минуты доказать, что Бог существует. И вдруг поворот на сто восемьдесят градусов – сам пастырь предстает в образе бунтаря.
– Я понимаю неудовольствие Сегюре, – вступает в разговор Матильда, – но какого дьявола он считает, что текст…
– «Слабый и немного вычурный»? – ухмыляется Старик. – Когда – я думаю, что это диалог между Гуннаром Бьёрнстрандом и Максом фон Сюдовым из «Причастия» Ингмара Бергмана… Надо же, «слабый и вычурный»!
– Только не говори, что списал диалог!
– Списал. Не мог отказать себе в маленьком удовольствии.
– Вы не видели этот фильм? Пожалуй, он самый странный из всех, что я знаю. Мы прокручивали его с Маэстро по нескольку раз подряд, когда во время работы нас тоже охватывали сомнения. Вы только представьте подобное саморазоблачение: пастырь, один в церкви, пытается отречься от своей веры. Вроде бы, ничего существенного, но в действительности это то, что я называю сценарной необходимостью. В фильме расстроенный Макс фон Сюдов приходит к Бьёрнстранду. И знаете зачем? Он прочитал статью, где говорится, что китайцы приобрели Бомбу. А это народ, которому нечего терять.
