Марина Нефедова - Лесник и его нимфа

Лесник сидел там же. Вид у него был, как будто он уже умер.

– Вот, – сказала Лита.

Надо было видеть лицо Лесника, когда он открыл глаза и увидел всю эту картину.

– Вы хотели причаститься? – спросил священник.

– Да, – сказал ошалевший Лесник и стал медленно вставать, опираясь на палку и подоконник.

– Вы готовились?

Лесник что-то ответил.

– Исповедуйтесь, – сказал священник. Потом обернулся к хору: – Хор, пойте стихиры.

Хор начал что-то петь, Лесник – что-то говорить. Говорил он недолго. Священник накрыл его, прочитал молитву.

– Помогите подойти ему к Причастию.

– Я сам, – сказал Лесник и пошел вперед, опираясь на палку. Лицо у него было… наверное, почти как у Моисея, когда тот смотрел на Землю обетованную.

Лита была счастлива.

После службы их отвез домой на машине какой-то человек из храма. Всю обратную дорогу Лесник молчал.

Потом они сидели перед подъездом на лавочке. Солнце грело почти по-настоящему. Лита смотрела на солнце через голые ветки.

– Как все-таки красиво устроено дерево, – наконец сказала она.

– Знаешь, что мне сказал этот священник? – произнес Лесник. – Он сказал, что мне нужно простить своего отца.

***

Во второй половине дня Леснику явно стало лучше. Тетя куда-то ушла, а Лита решила проявить хозяйственность и пошла на кухню чистить картошку. Лесник в это время решал ее уравнения по алгебре. Лита чистила картошку и думала, как будет жить с ним на Урале. Там будет он. Остальное как-нибудь. Лучше, конечно, не думать про остальное. А вообще – вот, она же умеет жарить картошку… Они не пропадут.

Зазвонил телефон. Через пять минут он вошел в кухню и, сияя, сказал:

– Все отложилось. Я уезжаю не в эту пятницу, а в следующую – этот врач заболел. Ура!

– И-и-е-ес!!! – закричала Лита, бросаясь к нему с ножом.

– Только не зарежь меня раньше времени...

– Подожди, – Лита сделала шаг назад, – но ведь это плохо. Так бы ты уже начал лечиться по-нормальному.

– Да плевать. Неделя ничего не решит.

Он очень ошибался.

Глава 14

***

На следующий день она привезла ему свою детскую коллекцию разноцветных стеклышек. И еще гитару. Потому что он попросил ее об этом.

В общем, это был праздник. Они смотрели на все через разноцветные стеклышки. Лита пела ему то, что должна была петь в воскресенье в Питере. В какой-то момент он снова стал очень печальным. На что Лита сказала:

– Ничего, еverything is gonna be all right2 .

 Потом они орали под гитару вместе все, что знал Лесник и что громко поется. Вечером он вдруг сказал:

– Может быть, мне мерещится – но я нормально себя чувствую. Может быть, я уже выздоровел?

***

Потом было три дня, перевязанных золотой ленточкой. Ему правда стало немножко лучше.

За эти несколько дней Лита наконец увидела Лесника настоящего. Очень неровного, но очень близкого. Трогательного, но сбитого с ног. С ним было тепло – не всегда, не все время, но того, что было, было достаточно.

Они много говорили. Садились на кухне друг напротив друга и разговаривали. Обо всем – о детстве, фильмах, школе, математике, людях, животных, любви, болезни. Друг о друге.

Иногда он проваливался в какие-то свои мысли. Смотрел в себя – что-то там его мучило. Однажды Лита не выдержала и рассказала ему про сына дворничихи. Он выслушал очень внимательно, потом рассмеялся и сказал:

– Это просто дурацкая привычка... Дурацкая привычка страдать.

Часто они говорили о всякой ерунде и даже смеялись. Даже много смеялись. Один раз хохотали из-за какой-то глупости до слез.

В тот день, когда тетя пришла с работы, Лита не ушла сразу, как делала это обычно, а осталась пить чай. Лесник был веселый, всех смешил.

–  Боже мой, – сказала тетя, глядя на них. – Какой-то пир во время чумы. Как будто мозгов у них вообще нет.

Это тоже было смешно. Какие еще мозги?

***

Лита пыталась сдавать «хвосты». Зубрила по дороге от Лесника историю. Поздно вечером дома пробовала читать физику. Но все это было тщетно. Вместо физики, глядя в окно, она продолжала разговаривать с Лесником.

Днем они занимались алгеброй и геометрией. Лесник что-то терпеливо объяснял, Лита раскачивалась на стуле, рискуя разломать им всю мебель, и почти ничего не понимала. Периодически он и сам зависал над какой-нибудь задачей. Лита это очень любила – можно было смотреть на него и не думать про математику.

Иногда она сама решала какие-то уравнения, просила его проверить. Он садился рядом, смотрел, потом говорил:

– Нет, у тебя тут ошибка…

– Где?!

– Здесь, – говорил он и тихо целовал ее волосы. Лита швыряла ручку, поворачивалась к нему. Они целовались, и вся алгебра шла лесом.

***

Но Лита уходила – он ложился и смотрел в одну точку. На ночь жизнь останавливалась. На следующий день она приходила оттуда, где была весна, и снова приносила жизнь с собой. В прихожей ее встречал сын дворничихи. Лите иногда казалось, что он так и ждал ее в этой прихожей. Потом он снова становился Лесником.

Однажды он сказал:

– Ты очень живая. Ты живешь сейчас. А у меня еще в интернате было ощущение, что меня нет. Меня тут нет. Я не знаю, где я.

– Нет, ты есть. Я тебя вижу очень хорошо.

Она приходила, начинала болтать, что-нибудь рассказывать – что-нибудь, что только что видела. Например, про ребенка, который упал в лужу и был очень доволен, шлепал рукой по воде, а его бабушка этого не видела – стояла, отвернувшись и болтая с другой бабушкой…

Она знала, что приносит жизнь. Она держала его обеими руками в этом потоке жизни, но - она видела – он все равно выпадал из него. Ей казалось, что он – то дерево в лесу, которому маленький мальчик ходил молиться о своем папе. Дерево почти сломалось. Лита его поднимала каждый день и держала. А когда отпускала – оно снова падало.

Иногда ей казалось, что он ее обнимает и отталкивает одновременно. Такие были качели.

Но если случалось, что ее тоска вдруг выходила из-за угла, он это считывал. И тогда они менялись местами. Он общался с ней так, что ее отпускало. У него был запас тепла. Может быть, внутри у него был вулкан?

***

Случайно Лита обнаружила, что тайком от нее он пил сильные обезболивающие таблетки.

– Что у тебя болит?

– Спина.

– Сильно?

Глупо было спрашивать, раз он пил трамал.

Еще иногда он заводил разговоры о смерти. Как будто примеривался к теме. По чуть-чуть, осторожно. Лита не могла это слушать. В какой-то момент он вдруг сказал:

– Думаешь, если не говорить и не думать об этом, все само собой устаканится?

***

Часто у нее было ощущение, что они оказались вдвоем на необитаемом острове. Все мосты сгорели с какой-то невероятной скоростью, Лита даже испугаться не успела. Предыдущие полгода она летала – сейчас спустилась на землю. Честно – тут было лучше. Но тут надо было ходить, а временами это было больно.

Почти каждую ночь ей снилось, что она поет с Крюгером. Но днем она ничего не могла вспомнить. Днем был только Лесник.

***

В четверг тетя была весь день дома, они сидели в комнате Лесника. Лита училась, Лесник чертил. Часов в семь вечера, когда тетя ушла, он вдруг сказал, что тетя сегодня работает в ночь.

– Да? И я остаюсь? – спросила Лита почти равнодушно, но внутри у нее все как-то затрепетало.

Он посмотрел, как голодный, которого дразнят едой, и сказал:

– Как хочешь.

***

Через час Лита позвонила домой.

– Не приедешь? – спросила мама. – Ну ладно. Ты хотя бы не голодная?

Такое Лита слышала в первый раз.

– Офигеть, – выговорила она, кладя трубку. – Может, она и на мой отъезд так же прореагирует? «Ну хорошо, дорогая. Ты хотя бы не голодная?»

После разговора с мамой Лита села писать сочинение, которое должна была завтра утром сдать. Лесник чертил. Лита писала, ругаясь вслух на ту чушь, которая у нее получалась. Потом положила голову на учебники и задремала.

Он разбудил ее.

– Ложись на кровать.

Она послушно, не раздеваясь, переместилась на кровать. Легла специально к стеночке. Она не ошиблась, он лег рядом.

Сквозь сон она потянулась к нему, обвила руками,  почувствовала, как он жадно обнимает ее в ответ. Сердце у нее заколотилось, хотя она и делала вид, что спит. Вдруг он как будто замер, осторожно освободился от ее рук, отстранился, поцеловал ее куда-то в лоб и встал.

Лита открыла глаза – он стоял и смотрел в окно.

– Что? – спросила она, хотя поняла уже, что кино не будет.

Он, конечно, молчал. Вообще он вполне мог бы быть разведчиком. Разведчик на допросе.

– Детям до восемнадцати вход воспрещен? – наконец спросила Лита.

Он вернулся, сел с ней рядом. Нащупал в темноте ее руку.

– Лесник, – сказала Лита, – я этого хочу.

– Лита, молчи.

Рука у него была горяченная.

– Почему? – спросила она с отчаянием.

Он не ответил.

– Почему нет? – уже грозно произнесла Лита, выдергивая руку.