Максим Осипов - Грех жаловаться
«Встать, суд идет. Прошу садиться», – никто и двинуться не успел. Отцу Александру – поучиться, каждую службу на два часа развозит. Номер дела, статья, имена подсудимых, язык сломаешь, государственное обвинение поддерживает младший советник юстиции такой-то, отводов нет, ходатайств нет. Статья Конституции подсудимым разъяснена. Обвинительное заключение. Прокурору: давайте сидя.
На автостанции эти двое отобрали у пацана телефон. Пацанов, как знает Ксения, там было несколько, и телефонов тоже несколько, но заявление в милицию уговорили подать только одного, да и таджиков было не двое, а трое, но третий сбежал, так что, конечно, в жизни все иначе, чем в суде, не так стройно. Тем и хорош суд. Никому не нужны ни лишний таджик, ни лишние телефоны, ни потерпевшие, которых не вытащишь в процесс.
Егор мелко кивает – в такт внутренней какой-то музыке. Или правда атрофия мозгов? От адвокатов только и слышно: «Встань», «Отвечай суду». Первый таджик с обвинением согласен полностью, второй – частично. Первый – да, ударил потерпевшего он, шарил по карманам тоже он. Понимает ли, о чем спрашивают? Ксения прикидывает возраст. Школу не надо прогуливать.
Второй таджик по-русски говорит лучше.
– Мы с…, – он называет сбежавшего третьего, никто не перебивает, – сидели в бытовке, кушали «Роллтон».
– Рекламная пауза, – перебивает Егор и поворачивается к двери, за которой, он знает, прячется Ксения, – она оценит.
– Тебя не за это судят, – вступает адвокат, – а за грабеж. – Бил подсудимого? Угрожал ему? Телефон кто вытаскивал?
– Про телефон ответить не могу, – произносит подсудимый, – я пьяный был. – Адвокат машет рукой.
Допрос свидетеля-милиционера занимает полторы минуты, прения сторон – две. Суд удаляется на совещание.
– Год и три, – говорит Ксения. – То есть, наоборот, три и год.
Егор кивает: угадала, она всегда угадывает.
Ксения проходит в зал. Центральный момент.
– Именем… – бум! молотком, всё! Слово становится делом, обретает плоть. – Увести осужденных!
Рукосуев хороший судья: отмен у него не бывает. Мантию в шкаф, а оттуда гитару и еще – коньячок, рюмки и закусить. Не дай себе засохнуть, Ксюша! Лимончик порежь, огурчики вот, маслинки, рыбку. Второй день поста, эх, ладно, будет что рассказать на исповеди. С праздничком тебя, Ксюша, с женским днем! Тостуемый пьет до дна.
– Чего звал?
– Тебе обязательно повод надо? Соскучился я за тобой…
В глазах судьи слезы, быстро хмелеть стал. В прежние, еще советские, времена они, что называется, встречались. Ксения забегала после работы, они запирались вот прямо здесь, Егор обнимал ее и нежно выговаривал: «Угадай, Ксюша, кого сейчас будут иметь». Ей нравилось. Эх, как молоды мы были…
По-настоящему Рукосуев любит всю жизнь одну женщину – певицу Аллу Пугачеву. «За эту бабу, – говорит он, – я невинного человека убить готов». И в Ксюше ценит превыше всего ее голос. Споем?
– Не гони, – просит Ксения. – Споем, позже.
– Давай тогда про божественное… – Егор откидывается на спинку дивана, жмурится. – Я люблю… Что у вас там за число зверя?
Поздно до нашего города доходят новости. Принимается объяснять: штрих-код, ИНН, три шестерки. Многие против.
– Да зачем они нужны, будем говорить, три шестерки? Чего-то я не пойму. – Снова наливает. – Ты бухгалтер все ж таки.
Она толком не знает. Вроде для синхронизации.
– Ха-ха-ха, – смеется судья. – Для синхронизации у нас «Три семерки»! Поняла? Портвешок такой.
Егор веселый, и с ним тепло, весело. А чего не веселиться? Деньги есть, дело делает нужное, интересное. Зря она не стала юристом. Верочку вот хотела… Не будем об этом. Вспоминает утро, мрачнеет. Надо Егору знать про учителя: чужой человек в городе.
– Егорушка, ты-то меня хоть поддержишь?
Егор умеет быть и серьезным. Всякий, кто замахивается на нашу… эту… сама понимаешь, получит по заслугам! По журнальному столику – хрясь!
– Это мы с тобой, наши, будем говорить, отцы и деды отстояли страну! От немцев! И от французов! – Думает: – И от поляков. – Красный стал, особенно лысина, вся в чешуйках.
Поделилась, и легче стало. Бери гитару, буду петь.
Еще рюмочку. Ксения поднимает руку, распускает пучок. Волосы длинные, каштановые. Белой акации гроздья душистые… – как хорошо! Голос у нее высокий, чистый.
– Спой эту, ну…»Куда они там все запропастились…»
Ксения улыбается, понимает: ей известна Егорова слабость. Проигрыш – и… Уж сколько их упало в эту бездну, разверстую вдали! Все до конца, во память!
Судья гладит струны большим пальцем, грустит. Он тоже о смерти стал думать. Растерян, боится. В церковь? – нет, не тянет.
– Нас как воспитывали? Что никакой загробной жизни нет, правильно? А теперь – и первые лица даже… Крестятся. Ну, поклоны не бьют, не хватало еще… Но ты вот, допустим, о чем просишь?
Не под коньячок такие разговоры. О чем положено, о том и просит. О чем святые старцы просили… Купи вон молитвослов.
– А, предположим… точно вот было бы, что Бог есть. Чего попросишь?
Ксения размышляет.
– Ну… Верочку не вернешь… Чтобы мне годиков двадцать—тридцать скинул, наверное. – Улыбается, как когда-то, э-эх… Давай, за все хорошее.
Засиделись, темнеет.
– Смотри, – Рукосуев лезет в портфель за листочком – стихи. О том же самом, но по-мужски, лучше.
Да, все мы смертны, хоть не по нутруМне эта истина, страшней которой нету,Но в час положенный и я, как все, умру,И память обо мне сотрет седая Лета.
– Да-а… пронзительно. О главном. Кружится во Вселенной шар земной, живут и исчезают человеки.
Заморочил он ей голову стихами. Чьи? Его? – Нет, не угадаешь.
– Ладно. Андропов это. Юрий Владимирович. Вот так вот. Лучше любых там… Смотри, Ксюш, какие слова: Но сущее, рожденное во мгле, /Неистребимо на пути к рассвету, оптимизм какой: Иные поколенья на Земле / Несут все дальше жизни эстафету.
Да, иные поколения, фу ты.
– У тебя, Егор, дети, внуки, все правильно. – Плачет, захмелела совсем. Вся в слезах. Всегда так, если выпьешь в пост.
Стук. Ксения утирает слезы. Это еще что за явление Христа народу? Исайкин! Задыхается, потный:
– Уже знаешь?
– Что – знаю?! Кто тебя пустил сюда? Ну-ка!
ЧП. Убийство. ПАША ЦЫЦЫН УБИТ. Два часа назад. Не где-нибудь – в «Пельменной»!!!
Все трое начинают кричать, собираться, все рушится, падает, бегом, надо бежать! ТЕРАКТ! Почему сразу не известили? Да разве они подходят к телефону? Он и сам только узнал, в баре. Дурак! Ты был там? Исайкин, а ты не пьяный? Ладно, беги вперед, догоним, или нет, подожди! Рукосуев куда-то уже звонит. Пошли, пошли! Путь оказывается продолжительным: Егор не то что бежать, быстро идти не может.
Видели они теракты по телевизору: взрывы, фрагменты тел, но возле «Пельменной» совсем, можно сказать, тихо. Толпы нет, народ наш послушный. «Скорая» вон отъехала. В «Пельменной» – милиционеры, прокурор, на Ксению не смотрят. Где убили? На кухне? Что Паша делал на кухне? Ага, вот и кровь. Ужас какой! Чем его? Ну да, ножом. Накурили-то, накурили! Мужчины, курите на улице, – надо взять ситуацию под контроль.
А Роксана где? ГДЕ РОКСАНА? Начальник милиции, толстый, полковник: «Кто? Ибрагимова? В камере временного задержания, где еще? Завтра – в область». ЧТО-О-О? ЭТО – ОНА? Господи! – Ксения принимается причитать и сразу перестает – не время. Ясно теперь. Паша за девочкой ее ПОУХАЖИВАЛ. А Роксана-то! Взять и решить вопрос – ВОТ ЭТО ДА-А-А, ПОСТУПОК!
– Егорушка, какая область, зачем в область? Сто пятая, часть первая, ее ты судить должен.
Егор объясняет: глава местного самоуправления все ж таки, не кролик. Пресса, то да се. Охота искать приключений?
– Да-а… таджики твои сегодня ударно потрудились, – размышляет судья. Ага, зевни мне еще! – Тут, будем говорить, сто пятая, вторая. – Начинает вспоминать кодекс: – и с особой жестокостью, и, кто его знает? – на почве национальной ненависти… С этим строго сейчас.
– Скажи еще: при выполнении долга, – злится Ксения.
– Часть вторая, это в область. От восьми до двадцати… Ну, двадцать не двадцать, а на десяточку по-любо-му потянет.
Нервы у Ксении Николаевны не железные.
– Извини меня, Егорушка, но за Пашу, извини меня, да? за Пашу Цыцына, за эту шелупонь – ДЕСЯТЬ ЛЕТ?! Побойся Бога, Егорушка, побойся Бога! Я тебе завтра сто таких паш найду. Вы с ним друзья, конечно, но, извини, у нашего Паши где совесть была, там хрен вырос! Сам знаешь. – Менту: – Дай сюда, что ты написал, дознаватель херов! Не мешай, Егор! Что за ССОРА НА ФОНЕ ВНЕЗАПШН… – тьфу, урод! – ВНЕЗАПНО ВОЗНИКШИХ НЕПРИЯЗНЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ?! Пиши давай, ПРИ ПОПЫТКЕ ИЗНАСИЛОВАНИЯ… – Трет руку, она пульсирует так, что, кажется, кожа не выдержит, лопнет. – Где ее подпись? Нету! Всё, филькина грамота! Засунь себе…
– Извините, Ксения Николаевна, – обижается милиционер. – Вы, так сказать, уважаемая личность…
