Эдуард Тополь - Роман о любви и терроре, или Двое в «Норд-Осте»
Как по-вашему, почему?
Почему после 11 сентября Белый дом открыл журналистам поминутную хронику работы американского президента и его администрации во время и после теракта в Нью-Йорке и Вашингтоне, и эти журналисты написали и опубликовали книгу «Десять дней в сентябре», а у нас нет ни книги, ни даже брошюры «57 часов в октябре»?
Видимо, потому, что Кремлю есть что скрывать.
Конечно, и у меня нет достоверной информации – я, как говорится, в ногах не стоял и свечку не держал.
Но давайте проанализируем слухи, которые в те дни поползли по Москве.
Первый слух, будто теракт на Дубровке – это операция Березовского против Путина, мы отбросим, как аналогичный бутылке «Хеннеси», которую чрезмерно услужливые телевизионщики ФСБ вложили в руку убитого Бараева.
Второй слух, будто теракт на Дубровке – дело рук ФСБ и ГРУ, мы тоже отбросим, как адекватный ответ Березовского на слух № 1.
А вот третий слух куда интереснее.
Согласно ему, Семья, которая всенародно назначила нам президента, с тем, чтобы он победоносно завершил войну, начатую ею в Чечне, настаивала на переговорах с Бараевым и уступках его требованиям. Иными словами, Семья была готова сдать своего ставленника, сделать его – после победы боевиков – козлом отпущения и виновником этого поражения.
И вот представьте себе такую картину.
Совершенно пустые коридоры целого комплекса зданий кремлевской администрации. Еще вчера сюда, на прием к президенту, рвались самые именитые посетители – олигархи, магнаты, холуи, карьеристы. Его день был расписан по минутам, и каждая минута была на вес золота, а то и дороже. Его благосклонного внимания добивались министры, кинозвезды, вожди думских фракций, послы мировых держав и ученые-экономисты. В его приемной могли часами терпеливо ждать вожделенной аудиенции самые именитые персоны России и мира.
Но теперь их как ветром сдуло!
В коридорах кремлевских дворцов, отреставрированных Бородиным – с их новеньким и до блеска натертым паркетом, с новыми и, конечно, красными ковровыми дорожками, – совершенная пустота и тишина, только молчаливые охранники гренадерского роста, одетые в защитную армейскую форму, недвижимыми статуями стоят тут через каждые тридцать – сорок метров.
И в залах Кремлевского дворца – Екатерининском, Георгиевском и Владимирском, с их немыслимой лепниной, многотонными хрустальными люстрами, наборным паркетом, обильной (и уже отслаивающейся) позолотой, спешно налепленной белорусскими и молдавскими гастарбайтерами, нанятыми при реставрации Кремля швейцарской фирмой «Мабетекс», – пусто, безлюдно и холодно.
И даже сами сотрудники администрации тихо, как мыши, сидят в своих кабинетах, со страхом гадая о своей грядущей судьбе.
Только на кухне – персональной кухне Президента России, где особенно доверенные повара высшей категории круглосуточно готовят еду лишь для президента и затем в специальных термосах, опломбированных его личной охраной, подают на дежурную кухню при его кабинете, – только там еще есть какая-то жизнь, какое-то рутинное оживление и работа.
Но какие бы блюда ни измышляли сегодня повара, ему не до них, у него нет аппетита. Грызя свои любимые сушки, он тоскливо сидит в кабинете, или нервно ходит по громадным и по-имперски роскошным залам Кремлевского дворца, или, вперившись взглядом в розовый кубинский мраморный пол, стоит у фонтана в зимнем саду. Как быть?
Как быть? Как быть? Как быть?
Пойти на переговоры с отморозком Бараевым – это шлепнуться с кремлевской, президентской высоты в лужу унизительной торговли, когда какие-то чеченские мальчишки будут глумливо диктовать ему свои условия…
А не идти на переговоры – это загубить восемьсот заложников, обречь их на взрыв и гибель, а вмеcте с ними – и свое президентство…
Куда ни кинь – всюду клин!
Но как же вывернуться? Как?
Спасать свою шкуру или честь России?
Но разве это уже не одно и то же? Разве они не срослись?
Хорошо, допустим, он пожертвует собой, уступит этому отморозку, спасет заложников «Норд-Оста» и начнет вывод войск из Чечни. Но разве уже назавтра, окрыленные успехом Бараева, не ринутся в Москву татары, башкиры, якуты, геи, шахтеры и еще бог знает кто, наперебой захватывая кинотеатры, детские сады и школы и требуя все, что угодно, – от независимости Якутии до легализации наркотиков и гейских браков…
Так что же делать?
Интересно, не так ли Сталин ходил тут ночами, обдумывая выселение чеченцев с Кавказа и татар из Крыма?..
Впрочем, у Сталина были недели на размышления, а у него – всего часы, даже минуты…
Он смотрит на портреты царей, он ждет их подсказки. В конце концов, это они завоевали для России Кавказ…
Но и цари молчат, пялясь на него своими остановившимися, лакированными глазами.
Нет, не с кем посоветоваться, не с кем! Он сам создал вакуум вокруг себя, вознесясь над всеми на вертикали власти, равноудаленный от врагов и друзей. Да и что толку в советах, вон эти советы буквально сыплются с телеэкранов, кому не лень лезут в эксперты и учат его со страниц газет и телетрибун – штурм, штурм, только штурм! Но если штурм провалится по пресловутой формуле Черномырдина «хотели как лучше» – что тогда? Где будут эти эксперты? Они разом переметнутся в обвинители: «Ведь мы предупреждали!» И вся вина – вся целиком! – ляжет на него одного.
Господи, ведь он так уверовал в тебя после чудесного спасения бабушкиного нательного крестика во время пожара в родительском доме! Так почему, почему именно ему расхлебывать все то, что заварили в Чечне царские и ельцинские генералы?
Боже, помоги, подскажи, что делать! Да святится имя Твое…
Конечно, Патрушев, Проничев и Тихонов обещают, что с помощью газа можно в доли секунды отключить весь зал – и террористов, и заложников. И Буш, и Блэр, и Шарон, и еще бог знает кто – просто все на свете толкают его к этому же решению. Но где гарантии успеха? Разве не учили его в родном КГБ, что каждая операция, даже самая маленькая, должна быть спланирована тщательно и отработана до мельчайших деталей, исключающих любые неожиданности. Только в этом случае чекист имеет право на операцию, только в этом случае.
А здесь могут быть сотни неожиданностей, и любая из них чревата взрывом всего ДК, ведь никто никогда не применял этот газ на таком количестве людей и в таких залах. И уже некогда проверять, негде опробовать…
Как же ему решиться на это?
Но и не решиться, уступить Семье и пойти на переговоры с Бараевым – это тоже подписать себе смертный приговор…
Тихо, почти неслышно открылась дверь, и в кабинет вошел Волошин.
Президент вопросительно поднял глаза.
– Приехали Кобзон, Немцов и Хакамада, – сообщил Волошин.
– Зачем?
– Рассказать о своих переговорах с Бараевым.
– Они уже рассказали по телевизору. Я слышал.
– Вы их не примете?
– Не в службу, а в дружбу, Александр Стальевич, примите их сами. А мне… Скажите, чтоб открыли Благовещенский собор. И пусть протопят, я пробуду там долго…
Бывают в истории минуты, когда правитель страны остается один на один с суровой и подчас безжалостной Историей своей державы – и это его плата за все привилегии его монаршей власти.
Почему-то для такого свидания они все избирают одно и то же место – храм Божий.
Часть четвертая
Когда время остановилось
Сообщил Абу Хурайра: пришел человек к Посланнику Божьему и сказал: «Укажи мне дело, равное джихаду».
Тот ответил: «Я не нашел подобного дела».
Абу Хурайра сказал: «Бойцу джихада воздастся даже за следы его лошади…»
Ал-Бухари. Из «Книги джихада» (том IV)20 июня 2002 г., 14.36
Привет, мой дорогой Персик!
Могу я тебя спросить? Как твой бывший муж реагировал на вопрос о Сашином отъезде? Ему было очень трудно? Мне было бы ужасно трудно!!!
Твой голос по телефону звучал, как чистая вода с высоких гор. Мирно, тихо и очень приятно на слух. Мне нравится звучание твоего русского акцента, и я надеюсь, ты всегда будешь говорить со мной своим замечательно сексуальным голосом.
Когда ты говоришь медленно, я понимаю почти все. Я уже заучил около ста новых слов. Только сочетать их в предложения очень трудно. В английском другой способ соединения слов и другие конструкции предложений. Но ты поможешь мне, я буду повторять за тобой и запоминать. Когда-нибудь я буду читать Пушкина по-русски. И тогда я смогу сказать тебе по-русски:
Roses are red?violets are blue?sugar is sweet?and I love you!
Это очень простые и очень старые стихи.
Спокойной ночи, привет Саше,
Сэнди.
23 июня 2002 г., 0.48
Привет дорогой Сэнди.
Сегодня у нас было много забот. Утром приходил мой бывший муж. Мы долго беседовали. Он согласен подписать разрешение для Саши. Я рада, но устала от разговора с ним. Решение для него было трудным, но он понимает, что в США у Саши будет больше возможностей, чем здесь.
