Анна Козлова - Все, что вы хотели, но боялись поджечь
— Вам — и нечего? — удивился Александр Андреевич. — Такая красотка скучает одна в выходные? Никогда не поверю.
— Придется, — хмыкнула я.
— А вы чем, Саш, занимаетесь? Работаете?
— На телевидении.
— Круто, — сказал он. — Наверное, интересно?
— Я думаю, у вас интереснее работа. Все-таки операции, кровь и все такое. Разные люди. Я бы хотела быть врачом…
Он пожал плечами. Следующие пару минут Александр Андреевич курил и смотрел на меня с игривой улыбкой. Наконец он сказал:
— А что вы завтра делаете?
— Не знаю, — честно ответила я.
— Дадите телефончик? И, может, на ты?..
Садясь в машину, я констатировала, что мне удалось заинтриговать доктора Даниленко и теперь он будет искать способы побыстрее меня трахнуть. Это вполне логично, он же мужчина. Примерно неделю я смогу купаться в лучах его внимания, выслушивать комплименты и принимать скромные презенты. По истечении недели почувствуется легкая, но неуклонно усиливающаяся драматургическая фальшь: взгляд доктора станет тяжелым, разговоры односторонними, руки начнут сновать по моим ляжкам. Тут-то мне все это смертельно надоест, в конце концов, и у самого искрометного флирта есть свой предел, и я привычно раздвину перед ним ноги. Он выебет меня и успокоится. Прекрасный план, стоит занести его в ежедневник.
Господи, какое же дерьмо. Какое чудовищное дерьмо. Я не могу больше так жить, я не могу участвовать в этих отношениях, я не могу слушать это гребаное радио, я вообще ничего уже не могу. Какое счастье, что машин почти нет, иначе я точно попала бы в аварию.
Так… Надо собраться, доехать до дома, принять ванну, съесть что-нибудь. Взять себя в руки, одним словом. Все будет нормально, не хорошо, такого быть не может, а просто в норме. Как всегда. Это ведь всех устраивает в нашем лучшем из миров? Ну и хорошо, ну и чудненько, как говорит Миша Третьяков.
Припарковав машину, я привычно иду к подъезду, но на полпути сворачиваю к супермаркету. За кассами скучают девки в зеленых форменных жилетках, и охранник-узбек что-то жует, размеренно, как верблюд. Что же мне купить? Я думаю, бухла. Нажраться в субботу днем — это не слишком противоречит той жизни, которой я живу. Я беру две бутылки «Grants», двухлитровую колу-лайт (даже в таких отчаянных ситуациях мысли о фигуре не лишние), пару энергетиков и шоколадку для приличия.
— Вам пакетик, девушка, нужен? — интересуется кассирша.
— Да, — говорю я.
— Давайте я вам помогу, — она берет мои покупки и проворно запихивает в пакет с эмблемой магазина.
— Спасибо. — Я принимаю пакет из рук кассирши и выхожу на улицу.
Оказавшись дома, я, не снимая туфель, иду на кухню, насаживаю в стакан грамм двести виски и тут же выпиваю. Меня передергивает, и я припадаю к кока-коле. После чего неторопливо раздеваюсь, складываю одежду в стиральную машину и наполняю ванну. Пока вода нездорового светло-зеленого цвета с шумом выливается из крана, я освежаю свой стакан, на этот раз смешав виски с колой.
Аккуратно поставив стакан на бортик ванны, я ложусь в воду. Потекли странные минуты наедине со своим обнаженным телом. Никчемным, раздавленным, использованным… Никогда никого не выбиравшим, смирявшимся с тем, что кто-то выбирал его. Какое оно жалкое, с этим синяком под левой коленкой… Как мне жить с ним, как это возможно?.. Впрочем, у него, в отличие от меня, есть свои поклонники. Сегодня в их стан добавился доктор Даниленко. Что ж, еще и он… За чем же дело стало, Александр Андреевич?.. Вы или кто-то другой, от меня не убудет…
А может, на хер это все? Я залпом допиваю коктейль и тут же наливаю в стакан еще виски, благо, захватила бутылку в ванную. Ведь ясно, что ничего лучше уже не будет. Моя жизнь складывается даже ужаснее, чем мамина. Она не доставляет мне никакого удовольствия, ни малейшей радости, я ненавижу ее. Так в чем проблема? Все это можно закончить без особых даже мучений, и не надо будет каждое утро собираться на работу, не надо будет писать хуйню про «Дом-2», названивать Третьякову — все закончится, все. Можно утопиться прямо сейчас, в пьяном бреду, вот только… Почему это должна делать я? Почему опять я должна доставлять этим сукам, этим уродам такое удовольствие?
Разбрызгивая воду, я выбираюсь из ванны, снова прикладываюсь к виски и только после этого надеваю халат. Пойду-ка я покурю на лестницу. Где эти чертовы сигареты?.. На пороге квартиры я спотыкаюсь — виски, однако, убойная вещь…
А почему бы не курить прямо тут? Зачем бегать на лестницу, я не врубаюсь?.. У меня что, есть дети? У меня хоть кто-то есть, кому может помешать табачная вонь? Да нет, только я одна во всей этой гребаной квартире, и мне плевать, чем тут воняет…
С расплескивающимся стаканом виски я направляюсь из кухни в комнату. В руке тлеет зажженная сигарета. Видели бы меня мои коллеги… Вот как охренительно проводит выходные Саша Живержеева, звезда опенспейса. Качаясь, как бомжиха на привокзальной площади, я подхожу к книжному шкафу. Господи, откуда здесь столько этого дерьма? Кем же надо быть, чтобы тратить на это деньги, заказывать по Интернету, ждать, переплачивать курьерам, а потом еще и читать? Читать книги по психологии! Меня скручивает истерический хохот, я едва не роняю на пол стакан — часть виски выплескивается и заливает стеклянную дверь шкафа. Коричневые маслянистые капли стекают по стеклу на пол, образуя такую же смрадную и мелкую лужицу, которую оставляют по прочтении все эти книжки.
Что тут у нас, а? Я выхватываю из ровного ряда фолиант в черной обложке, название, видимо для значительности, выполнено золотом. «Бегущая с волками». Шестьсот пятьдесят две страницы, охереть можно. «Переведенная более чем на двадцать пять языков… вы увидите, что польза, которую принесет эта книга вашей душе… Дикая женщина находится на грани вымирания…»
Я сгибаюсь пополам, отбрасываю пустой стакан на кровать и хохочу, вытирая кулаком слезы. Дикая женщина! Живет полнокровной жизнью в мифах и сказках!.. Здоровая, инстинктивная, ясновидящая, исцеляющая…
Какая-то стебанутая испанская бабка написала шестьсот пятьдесят две страницы хуйни, призывающей открыть в себе дикую женщину, женщину-волчицу, которой плевать на условности. Какая завораживающая картинка. Я прямо-таки вижу себя убегающей от квартиры, офиса, машины и папиного инфаркта на четвереньках. В исцеляющую первозданность. Как всё, блядь, просто-то, оказывается. Перечитали сказочку про злую мачеху и по-новому расставили акценты. Царевна становится лягушкой, чтобы спасти свое фемининное начало от агрессивной маскулинности. Боже, кто это произнес? Это — я?
Да уж, помощь душе трудно переоценить. Я просто заново родилась, когда узнала, что агрессивная маскулинность довела царевну до лягушачьей шкурки. Если все так просто и понятно, тетя, что ж ты не написала мне, что делать, чтобы вернуть дикую и первозданную женщину себе? Как вызволить ее из плена? Или теперь, чтобы переродиться и убежать с волками, достаточно прочитать шестьсот пятьдесят две страницы компилированного юнгианского бреда? Ничто не сравнится с ободряющей фразой: «Начните жить по-новому!» — я, кажется, сейчас умру от смеха.
Начните жить по-новому. Да, конечно, какие проблемы? Вот прямо сейчас и начну. Что тут сложного? Только сначала избавлюсь от книги «Бегущая с волками», в топку ее, немедленно!
Я швыряю черную книгу на пол, и она приземляется, как неуклюжая раскормленная ворона, распластав крылья обложки. Ничего, ничего, сейчас тебе кто-нибудь составит компанию, бегущая с волками… Кто тут у нас притаился в синенькой обложке? О, да это сама Марион Вудман, самая преданная ученица Юнга. «Страсть к совершенству». Старушка Марион, с постной мордочкой и индюшачьей шеей, ты хоть пососала разок учителю? Или только училась?
Нальем-ка еще вискаря, в честь новой жизни. Черт, Марион залезла в такую непролазную психологическую глубь, что аж волосы дыбом встают. Оказывается, всё на свете определяют отношения с матерью. Вот это да! Но, скромно добавлю, милая Марион, не только с матерью, еще мы все мечтаем, чтобы папочка нас трахнул. Эту важную составляющую женского бессознательного как-то несолидно упускать из виду. Плохая мама и желанный папа — такой нехитрый пасьянс у всех без исключения, а уж последствия самые разные — это Марион и без меня знает. Кто-то разжирается до ста пятидесяти килограммов, кто-то бухает и колется, кто-то непрерывно блюет, кто-то блядствует с мужиками, похожими на папу, — мой, видимо, случай, — ну а кто-то просто и без выкрутасов сходит с ума. Так и проблем меньше.
То есть наблюдается некая глобальная жопа, вокруг которой бегает Марион Вудман и тычет в нее указкой. «Вот, — говорит она, — в такой вы жопе, дорогие девочки, что будем делать?»
А хули тут делать? Что тут поделаешь? Я не хочу ничего об этом знать, ни про папу, ни про маму. Я хочу, мать вашу, просто быть счастливой, и все. И я верила, что все ваши книжки помогут мне в этом, укажут дорогу, а они только загоняли меня еще глубже в непроходимое, бессознательное дерьмо.
