Катрин Панколь - Желтоглазые крокодилы
После кладбища были поминки. Красное вино текло рекой, стол ломился от сосисок и рулетов, пицц и паштетов, сыра и чипсов. Все ее так и сверлили взглядами, так и щупали глазами. «Ну что? Как там в Париже?» «Шик-блеск», — говорила она, выставляя напоказ брильянт, окаймленный рубинами, что подарил ей Марсель, и вытягивая шею с ожерельем из натурального жемчуга южных морей с замочком из платины и брильянтов. Она вытягивала шею, как жираф, лишь бы отстали. «А что у тебя за работа? Хорошо платят? А твой патрон к тебе нормально относится?» «Лучше некуда», — отвечала она, сжимая зубы, чтобы не разреветься. Каждый подходил к ней по очереди — и все одни и те же вопросы, одни и те же ответы, те же круглые от удивления рты: надо ж, как она поднялась! Они ошалело смотрели на нее и подливали себе вина. «Вот свинство! — сокрушались они, — у нас даже чтоб продавщицей в супермаркет устроиться, нужно жопу порвать! Вообще работы нет! Куда только жизнь уходит…» Старики говорили: «В наше время в тринадцать лет начинали, где угодно, кем угодно, лишь бы работа была. А сейчас никакой нет». И подливали себе вина. Сейчас напьются до сизых пузырей и станут горланить свинские песни. Она решила уйти прежде, чем это начнется. Когда они накачаются, от них всего можно ожидать. Полезут спорить, грызться, как звери, сводить старые счеты, бить бутылки и друг друга убивать.
У нее вдруг закружилась голова, и она попросила открыть окно. «У тебя что, токсикоз? Че, ветром надуло? Отца-то знаешь?» Раздался грубый смех, его подхватили, он уже шел отовсюду, грохотал, они ржали и подталкивали друг друга локтями, как в каком-то народном танце. «Честное слово, вам что, кроме как обо мне, и поговорить не о чем? — бросила она, не успев перевести дух. — Хорошо, что я приехала, а то бы вы так и сгнили тут на корню, сдохли бы со скуки!»
Они оскорблено замолкли. «А ты не изменилась! — сказал ей кузен Поль, — все такая же зубастая. Неудивительно, что тебя до сих пор никто не обрюхатил! Не родился еще такой, кто на это отважится! Лучше уж на каторгу пойти, чем посадить себе на шею такую бабу сволочную! Нужно быть обдолбанным по уши или вообще дебилом!»
Ребенок! Ребенок от Марселя! Почему ей раньше это не приходило в голову? Тем более что он мечтал о ребенке. Он постоянно ругал Зубочистку, которая отказала ему в этом законном счастье. Стоило ему увидеть в рекламе ангелочков, измазанных кашей или гуляющих в вонючих «памперсах», у него сразу влажнели глаза.
Время остановилось и наполнилось смыслом.
Люди за столом застыли, словно она нажала кнопку «Пауза» на пульте. Слова обрели плоть. Ди-тя. Малыш. Младенец Иисус. Маленький щекастый Гробзик. Уж он-то родится в рубашке. Да что я говорю, в какой рубашке! В десяти рубашках, с целым гардеробом! Вот чем она поразит его — младенцем! Какая же она дура! Точно, именно это ей надо сделать: помириться с Шефом, залететь и потом ее хрен выгонишь с работы! Счастливая улыбка озарила ее лицо, вздох облегчения всколыхнул ее внушительную грудь.
Она обвела потеплевшим, растроганным взглядом своих кузин, братьев, дядюшек, тетушек и племянниц. Как же она любила их за то, что они подали ей эту светлую мысль! Как радовалась их пошлой болтовне, грубым шуткам и тупым рожам! Слишком долго она жила в Париже. Слишком уж стала городской, пообтесалась. И потеряла хватку! Забыла о борьбе классов, полов и кошельков. Надо приезжать сюда почаще, вновь познавать законы джунглей. Древняя истина: как сохранить мужчину? Выпустить чертика из табакерки. Сюрприз! Надо же было упустить из виду проверенный тысячелетиями рецепт, благодаря которому создавались династии и наполнялись закрома!
Ей захотелось обнять их всех, но она сдержалась и, напустив на себя вид оскорбленной целки, «нет-нет, я об этом даже не думала», извинилась, что сорвалась: «Я так расстроилась из-за мамы… Нервы на пределе, сами понимаете»; и, поскольку кузен Жорж уезжал на машине в Кюльмон-Шалендри, попросила взять ее с собой — так она могла обойтись без пересадки.
«Куда собралась? Мы и не повидались толком! Оставайся на ночь!» Она, улыбнувшись, поблагодарила, расцеловала всех, сунула племянникам и племянницам по банкноте и влезла в старую «симку» кузена Жоржа, проверив предварительно, не спер ли кто драгоценности, подаренные ее любовником, пока она была увлечена сценой Благовещения.
Оставалось самое сложное — помириться с Шефом, убедить его, что интрижка с Шавалем была мимолетной, что она даже не придала ей значения. Краткий миг отчаянья и легкомыслия, женская слабость… Наплести что-нибудь правдоподобное — например, Шаваль ее вынудил, запугал, избил, загипнотизировал, опоил… — вновь занять место фаворитки, получить гробзовский сперматозоидик и поместить его в ту самую табакерку, откуда он и выскочит чертиком.
Возвращаясь в Париж из Кюльмон-Шалендри в купе первого класса, Жозиана размышляла о своем плане. Она понимала, что все нужно разыграть по как по нотам, тонко и умело, очень аккуратно. Идти к цели следует осторожно, на цыпочках, главное, не спугнуть. Надо заново выстроить их отношения: терпеливо, кирпичик за кирпичиком, без нервов, без спешки, без ошибок — возвести пирамиду, которую невозможно разрушить.
Это непросто, конечно, но сложность задачи ее не пугала. Она переживала и не такие житейские бури.
Удобно устроившись на сиденье, она почувствовала, как тронулся поезд, и тут вдруг подумала о матери с нежностью: благодаря ей она вновь на коне, с оружием в руках.
— Они нас внутри будут ждать? Ты уверена? Надеюсь, ты ничего не напугала! Целый вечер в бассейне в Ритце, это же шикарррно! — промурлыкала Гортензия на заднем сиденье, потягиваясь. — Не знаю почему, но стоит мне выехать из Курбевуа, пересечь мост, и я словно оживаю. Ненавижу пригород. Скажи, мам, почему мы переехали в пригород?
Жозефина не ответила, высматривая место для парковки. Этот субботний вечер Ирис предложила им провести в клубе с бассейном. «Тебе это пойдет на пользу, ты выглядишь такой усталой, бедная моя Жози…» И вот уже полчаса она ездила по кругу. В этом районе не так-то просто припарковаться. Из-за недостатка мест вдоль тротуаров машины стояли в два ряда. Во время передрождественских распродаж на улицах не протолкнуться, повсюду люди с огромными пакетами. Прикрываясь ими, будто щитами, они прокладывали себе дорогу и то и дело совершенно неожиданно выпрыгивали на проезжую часть. Приходилось все время сигналить, чтобы их не раздавить. Жозефина наматывала круги, высматривая местечко, девочки начали волноваться. «Вон, вон там свободно! — Нет! Здесь парковка запрещена, меня оштрафуют. — Ну мам, какая ты обломшица!» Это их новое словечко «обломщик» они использовали теперь по любому поводу.
— У меня еще остались следы летнего загара. Не буду выглядеть как бледная немочь, — заметила Гортензия, оглядывая руки и плечи.
«А я так буду королевой бледных немочей», — подумала Жозефина.
Тут от тротуара прямо перед ее носом вырулила машина, Жозефина затормозила и включила поворотник. Девочки затопали ногами:
— Ну давай, мам, давай! Влезай сюда!
Жозефина поднатужилась и втиснулась на освободившееся место. Девочки захлопали. Жозефина вытерла лоб, она вся взмокла.
И снова покрылась холодным потом у самого входа в отель: все эти швейцары смотрели на нее так, словно не могли понять, что она здесь забыла; но оказалось, ей нужно лишь следовать за Гортензией, которая чувствовала себя здесь как рыба в воде и показывала ей дорогу, бросая высокомерные взгляды на расписные ливреи персонала.
— Ты уже здесь была? — шепнула Жозефина.
— Нет, но по логике вещей, бассейн должен быть где-то внизу. В конце концов, если мы ошиблись, ничего страшного, вернемся назад. Это всего лишь лакеи, мам. Им платят за то, чтоб они отвечали на наши вопросы.
Жозефина, смущенная, шла за ней по пятам, таща за собой Зоэ, которая не отрывала глаз от витрин с часами, драгоценностями и прочими шикарными аксессуарами.
— Вау, мамочка, какое все красивое! И наверное, дорого стоит! Если бы Макс Бартийе все это увидел, он пришел бы и точно все свистнул. Он говорит, что бедным можно воровать у богатых, те даже не заметят. И получается справедливо!
— Ну и ну, — возмутилась Жозефина, — в конце концов я поверю Гортензии, что Макс Бартийе — неподходящая для тебя компания.
— Мам, смотри, алмазное яйцо. Думаешь, его снесла алмазная курица?
При входе в клуб изящная молодая дама спросила, как их зовут, заглянула в толстую тетрадь и подтвердила, что мадам Дюпен ожидает их у бассейна. На ее столе горела ароматическая свечка. Из динамиков доносилась классическая музыка. Жозефина взглянула на свои ноги и устыдилась своих дешевых туфель. Дама показала им, где можно переодеться и пожелала приятного вечера; они разошлись по кабинкам.
Жозефина разделась, сложила майку, свитер и брюки, все убрала в шкафчик, аккуратно сложила лифчик, сняла и свернула колготки, положила туда же, потерла следы от бретелек на плечах. Достала купальник из пакета, куда убрала его еще в августе, и ее охватила жуткая тревога. Она ведь поправилась, вдруг купальник будет ей мал?! Надо худеть, мысленно поклялась она, так больше нельзя! Ей было страшно смотреть на свой живот, на ляжки и бюст. Вслепую натянула купальник, уставившись в деревянный потолок кабины. Потянула за бретельки, чтобы приподнять грудь, разгладила складки на бедрах, терла, терла, словно хотела стереть лишний слой жира. Опустив глаза, она вдруг заметила белый пеньюар на вешалке. Спасена!
