Чарльз Буковски - Первая красотка в городе
— Ты же печатаешь его колонку, — возразил Папуля.
— Он лучший писатель в Калифорнии, — ответил младший Хайанз.
— Лучший ненормальный писатель Калифорнии, — поправил его я.
— Сын, — продолжал Папуля, — денег у меня хоть жопой ешь. Я хочу поддержать твою газету. Для этого надо лишь проломить несколько…
— Нет. Нет. Нет! — вопил Джо Хайанз. — Я этого не потерплю! — И он выбежал из дома. Замечательный все-таки человек Джо Хайанз. Из дома убежал.
Я потянулся за следующим стаканом и сообщил Черри, что сейчас выебу ее, уперев в книжный шкаф. Папуля сказал, что он за мной в очереди. Черри крыла нас почем зря, пока Джо Хайанз улепетывал вниз по улице вместе со своей душой…
Газета худо-бедно продолжала выходить раз в неделю. Потом начался процесс над фотографией женской пизды.
Прокурор спросил Хайанза:
— Вы бы стали возражать против орального совокупления на ступеньках Городской Ратуши?
— Нет, — ответил Джо, — но движение, вероятно, остановилось бы.
Ох, Джо, подумал я, это ты прощелкал! Надо было сказать: «Я бы предпочел оральное совокупление внутри Городской Ратуши, где оно обычно и происходит».
Когда судья спросил адвоката Хайанза, в чем смысл фотографии женского полового органа, адвокат Хайанза ответил:
— Ну, вот такая вот она. Такая она обычно и бывает, папаша.
Суд они, разумеется, проиграли и подали апелляцию на новое слушание.
— Это наезд, — объяснял Джо Хайанз нескольким сиротливым репортерам, столпившимся вокруг. — Простой полицейский наезд.
Светоч интеллекта — Джо Хайанз…
Дальше я услышал Джо Хайанза по телефону:
— Буковски, я только что купил пистолет. Сто двадцать долларов. Прекрасное оружие. Я собираюсь кое-кого убить!
— Где ты сейчас?
— В баре, возле газеты.
— Сейчас буду.
Когда я приехал, он расхаживал взад-вперед возле бара.
— Пошли, — сказал он. — Я куплю тебе пива.
Мы сели. Народу — навалом. Хайанз говорил очень громко. Слышно его было аж из Санта-Моники.
— Да я ему все мозги по стенке размажу — я этого сукина сына порешу!
— Какого сукина сына, парнишки? Зачем ты хочешь его убить, парнишка?
Он смотрел прямо перед собой, не мигая.
— Ништяк, детка. За что ты кончишь этого сукина сына, а?
— Он с моей женой ебется, вот зачем!
— А.
Он еще немного попялился перед собой. Как в кино. Только не так клево, как в кино.
— Прекрасное оружие, — сказал Джо. — Вставляешь вот обоймочку. Десять патронов. Можно очередью. От ублюдка мокрого места не останется!
Джо Хайанз.
Этот чудесный человек с большущей рыжей бородой.
Ништяк, крошка.
В общем, я у него спросил:
— А как же все эти антивоенные статьи, что ты печатал? Как же любовь? Что произошло?
— Ох, да хватит, Буковски, ты же сам никогда в это пацифистское говно не верил?
— Ну, я не знаю… Пожалуй, не особо.
— Я предупредил парня, что убью его, если он не отвянет, а тут захожу — он сидит на кушетке в моем собственном доме. Вот ты бы что сделал?
— Ты же все это превращаешь в личную собственность, разве не понятно? На хуй. Забудь. Уйди. Оставь их вместе.
— Ты что, так и поступал?
— После тридцати — всегда. А после сорока уже легче. Но когда мне было двадцать, я сходил с ума. Первые ожоги болят сильнее всего.
— Ну а я прикончу сукина сына! Я вышибу ему все его блядские мозги!
Нас слушал весь бар Любовь, крошка, любовь.
Я сказал ему:
— Пошли отсюда.
За дверями Хайанз рухнул на колени и испустил четырехминутный истошный вопль, от которого скисает молоко. Слыхать было из Детройта. Потом я его поднял и повел к машине. Дойдя до дверцы со своей стороны, Джо схватился за ручку, снова упал на колени и еще раз взвыл сиреной до Детройта. Залип на Черри, бедняга. Я поднял его, усадил в машину, влез с другой стороны, отвез на север до Сансета, затем на восток по Сансету, и возле светофора, на красный свет, в аккурат на углу Сансета и Вермонта он испустил третий вопль. Я закурил сигару. Остальные водители смотрели, как голосит рыжая борода.
Я подумал: он не остановится. Придется его вырубить.
Но когда свет сменился на зеленый, он перестал, и я двинул оттуда. Он сидел и всхлипывал. Я не знал, что сказать. Сказать было нечего.
Я подумал: отвезу его к Монго, Гиганту Вечного Торча. Из Монго через край уже говно хлещет. Может, и на Хайанза капнет. Я-то с женщиной не жил уже года четыре. Слишком далеко отъехал, не разглядеть, как оно бывает.
Заорет в следующий раз, подумал я, и я его вырублю. Еще одного вопля я не вынесу.
— Эй! Мы куда едем?
— К Монго.
— О нет! Только не к Монго! Терпеть его не могу! Он будет надо мной смеяться! Жестокий он сукин сын!
Его правда. У Монго — хорошие мозги, только жестокие. Ехать туда без толку. А я с ним не справлюсь. Мы ехали дальше.
— Слушай, — сказал Хайанз. — У меня здесь подружка недалеко. Пара кварталов на север. Высади меня. Она меня понимает.
Я свернул на север.
— Послушай, — сказал я. — Не убивай этого парня.
— Почему это?
— Потому что мою колонку печатаешь один ты.
Я довез его до места, высадил, подождал, пока откроется дверь, и только после этого уехал. Хорошая жопка его умиротворит. Мне бы тоже не помешала…
Потом я услышал Хайанза, когда он съехал из дома.
— Я больше не мог. Посуди сам: как-то вечером залез я в душ, собираюсь выебать ее, мне хотелось хоть какую-то жизнь в ее кости впердолить, и знаешь что?
— Что?
— Выхожу я из душа, а она из дому сбегает. Нет, какая все-таки сука!
— Слушай, Хайанз, я знаю игру. Я не могу ничего сказать против Черри — ты и пукнуть не успеешь, как вы уже опять сойдетесь, и ты припомнишь мне все гадости, что и про нее говорил.
— Я никогда не вернусь.
— Ага.
— Я решил не убивать ублюдка.
— Хорошо.
— Я вызову его на боксерский бой. По всем правилам ринга. Рефери, перчатки, ринг и прочее.
— Ладно, — сказал я.
Два быка дерутся за телку. К тому же костлявую. Но в Америке телка зачастую достается неудачнику. Материнский инстинкт? Бумажник толще? Член длиннее? Бог знает…
Пока Хайанз сходил с ума, он нанял парня с трубкой и галстуком, чтобы газета не зачахла. Но очевидно было, что «Раскрытая Шахна» еблась в последний раз. Дела же никому до нее не было, кроме народа за 25–30 долларов в неделю да бесплатных добровольцев. Они от газеты кайфовали. Не сильно хорошая, но и плохой ее не назвать. Видите ли, там же колонка моя была: «Записки Старого Срамца»…
И трубка с галстуком газету вытащил. Выглядела она точно так же. А я тем временем слышал:
— Джо и Черри снова вместе. Джо и Черри снова разошлись. Джо и Черри снова вместе. Джо и Черри…
Потом как-то промозглым вечером в среду я вышел купить в киоске «Раскрытую Шахну». Я написал одну из лучших своих колонок и хотел проверить, не тонка ли у них кишка ее напечатать. В киоске имелся только номер за прошлую неделю. В смертельно-синем воздухе я ощутил: игра окончена. Я купил дне упаковки «Шлица», вернулся к себе и выпил за упокой. Хоть я и был всегда готов к концу, он застал меня врасплох. Я подошел, содрал со стены плакат и швырнул ею в мусорное ведро: «РАСКРЫТАЯ ШАХНА. ЕЖЕНЕДЕЛЬНОЕ ОБОЗРЕНИЕ ЛОС-АНДЖЕЛЕССКОГО ВОЗРОЖДЕНИЯ».
Правительству не стоит больше волноваться. Я снова стал великолепным гражданином.
Тираж двадцать тысяч. Сделай мы шестьдесят — без семейных напрягов, без полицейских наездов, — мы бы вылезли. А мы не вылезли.
На следующий день я позвонил в редакцию. Девчонка на телефоне была в слезах:
— Мы пытались найти вас вчера вечером, Буковски, но никто не знает, где вы живете. Это ужас. Все кончено. Конец. Телефон звонит все время. Я одна осталась. Вечером в следующий вторник мы проведем планерку, попытаемся оживить газету. Но Хайанз забрал все — все статьи, подписной лист и машину «Ай-Би-Эм», а она не его. Нас обчистили. Ничего не осталось.
Ох, у тебя милый голосок, крошка, такой грустный-грустный милый голосок, хорошо бы тебя выебать, подумал я.
— Мы думаем, может, нам га чету для хиппи начать. Подполье сдохло. Появитесь, пожалуйста, дома у Лонни во вторник вечером.
— Попробую, — ответил и, шин, что меня там не будет.
Вот оно, значит, как — почти два года. И все. Легавые победили, город победил, правительство победило. На улицы вернулись приличия. Может, фараоны перестанут меня штрафовать, лишь завидев мою машину. И Кливер перестанет слать нам записочки из своего убежища. И повсюду можно будет купить «Лос-Анджелес Таймс». Господи Иисусе Христе и Царица Небесная, Жизнь — Печальная Штука.
Но я дал девчонке свой адрес и номер телефона в надежде, что когда-нибудь у нас с нею получится на матрасе. (Хэрриет, ты так и не приехала.)
