Кейт Мортон - Далекие часы
И это было самым странным для Саффи, которая хранила свои творения — черновики и чистовики — в одинаковых коробках с крышками, аккуратно сложенных в архивной для потомства; которая всегда трудилась ради того, чтобы однажды с трепетом вручить свою переплетенную работу читателю. Юнипер было абсолютно без разницы, прочтут ее сочинения или нет. В том, что она не показывала свои работы, не было притворной скромности; просто ей было все равно. Как только вещь была написана, Юнипер охладевала к ней. Перси, когда Саффи упомянула об этом, пришла в замешательство, и неудивительно. Бедняжка Перси, лишенная искры божьей…
Так, так! Саффи замерла на четвереньках; из-под бумажных завалов показалось не что иное, как бабушкина серебряная сервировочная ложка! Та самая, которую она проискала полдня. Она села на корточки и прижала ладони к бедрам, снимая напряжение с поясницы. Подумать только, все это время, пока они с Люси выворачивали ящики, ложка была погребена под залежами в комнате Юнипер. Саффи хотела было вытащить ложку — на ее ручке виднелось загадочное пятно, которое нуждалось во внимании, но вовремя заметила, что та служит чем-то вроде закладки. Она раскрыла тетрадь: снова неразборчивый почерк Юнипер, на странице стояла дата. Глаза Саффи, натренированные за годы ненасытного чтения, оказались проворнее ее воспитания, она и моргнуть не успела, как выяснила, что это дневник и запись совсем свежая. Май 1941 года, перед самым отъездом Юнипер в Лондон.
Читать дневник другого человека поистине непростительно, и Саффи была бы смертельно унижена, если бы так нагло вторглись в ее личное пространство, но Юнипер никогда не стремилась соблюдать правила, и неким образом, который Саффи понимала, но не могла облечь в слова, это давало ей право заглянуть в тетрадь. Более того, привычка Юнипер разбрасывать личные бумаги у всех на виду, несомненно, была приглашением для ее старшей сестры, практически заменившей ей мать, убедиться, что все в полном порядке. Юнипер почти девятнадцать лет, однако она — особый случай и не отвечает за себя, как большинство взрослых. Чтобы опекать Юнипер, Саффи и Перси просто обязаны совать нос в ее дела. Няня не преминула бы пролистать дневники и письма, оставленные на виду ее подопечными, вот почему близнецы так старательно меняли свои тайники. То, что Юнипер не удосужилась спрятать дневник, послужило для Саффи достаточным доказательством: ее юная сестра не против материнского интереса к своим проблемам. И вот Саффи здесь, и тетрадь Юнипер лежит перед ней, открытая на довольно свежей записи. Не заглянуть в нее хотя бы краешком глаза — разве это не означает проявить равнодушие?
5
К переднему крыльцу был прислонен чужой велосипед — на том же месте, где Перси оставляла свой собственный, когда слишком уставала, чтобы дойти до конюшни, ленилась или просто спешила. А это случалось нередко. Странно… Саффи не упоминала о других гостях, кроме Юнипер и того парня, Томаса Кэвилла, но они должны были приехать на автобусах, а вовсе не на велосипедах.
Перси поднялась по лестнице, роясь в сумке в поисках ключа. После начала войны у Саффи появился пунктик насчет запертых дверей — она была уверена, что Майлдерхерст обведен красным кружком на гитлеровской карте вторжения, а сестер Блайт ждет неминуемый арест. Перси было все равно, не считая того, что ключ от передней двери, казалось, вечно от нее прятался.
Утки галдели на пруду за спиной; темная масса Кардаркерского леса колыхалась; гром гремел уже ближе; время словно растянулось, подобно резине. Перси как раз собиралась сдаться и замолотить в дверь, когда та распахнулась и на пороге появилась Люси Миддлтон в шарфе на волосах и с тусклым велосипедным фонарем в руке.
— О господи! — Рука бывшей экономки метнулась к груди. — Вы напугали меня.
Перси открыла рот, но не нашлась с ответом и закрыла. Она перестала копошиться в сумке и перебросила ее через плечо. Ответа по-прежнему не было.
— Я… я помогала по дому. — Лицо Люси было пунцовым. — Мисс Саффи позвонила мне. По телефону. Все приходящие помощницы были заняты.
Громко кашлянув, Перси тут же пожалела об этом. Хриплое карканье выдавало нервозность, а перед Люси Миддлтон она меньше всего желала показаться неуверенной в себе.
— Значит, все готово? Для сегодняшнего вечера.
— Кроличий пирог в духовке, и я оставила мисс Саффи инструкции.
— Понятно.
— Ужин будет готов не скоро. Боюсь, мисс Саффи вскипит первой.
Это была шутка, и довольно забавная, однако Перси чересчур промедлила со смехом. Она хотела еще что-нибудь сказать, но слов было слишком много и в то же время слишком мало, и Люси Миддлтон, которая стояла и ждала продолжения разговора, по-видимому, поняла, что такового не последует, поскольку принялась довольно неловко огибать Перси, чтобы забрать велосипед.
Нет, уже не Миддлтон. Люси Роджерс. Минуло больше года с тех пор, как они с Гарри поженились. Почти восемнадцать месяцев.
— До свидания, мисс Блайт, — попрощалась Люси, взбираясь на велосипед.
— Как поживает ваш муж? — быстро спросила Перси и тут же запрезирала себя за это. — Надеюсь, неплохо?
Люси не смотрела ей в глаза.
— Вполне.
— Как и вы, надо думать?
— Да.
— И малыш.
Почти шепотом:
— Да.
Поза Люси напоминала позу ребенка, ожидающего выволочки или даже хуже — побоев, и Перси затопило внезапное страстное желание оправдать ее ожидания. Разумеется, ничего подобного она не сделала, а только приняла небрежный тон, менее опрометчивый, чем раньше, почти легкомысленный, и заметила:
— Можете передать вашему мужу, что напольные часы в вестибюле по-прежнему спешат. Они бьют на десять минут раньше, чем положено.
— Хорошо, мэм.
— Полагаю, мне не показалось, что он нежно привязан к нашим старым часам?
Люси так и не взглянула ей в глаза, только пробормотала нечто невразумительное и покатила по подъездной дорожке. Фонарь выписывал перед ней корявые строчки послания.
Внизу хлопнула передняя дверь, и Саффи поспешно закрыла дневник. Кровь жарко гудела в висках, щеках и груди. Сердце билось чаще, чем у крошечной птички. Вот как. Пошатываясь, она заставила себя встать. Часть догадок развеялась как дым: тайна предстоящего вечера, переделки платья, молодого гостя. Никакой он не отважный незнакомец. Нет. Не незнакомец.
— Саффи? — Резкий злой голос Перси пробился сквозь слои половиц.
Саффи прижала руку ко лбу, набираясь решимости для предстоящей задачи. Она знала, что делать: одеться и спуститься вниз, оценить, как долго придется умасливать Перси, обеспечить вечеру небывалый успех. Напольные часы пробили шесть, а значит, все это придется делать одновременно. Юнипер и ее молодой человек — она не сомневалась, что подсмотрела в дневнике именно его имя — прибудут в течение часа; сила, с которой Перси шарахнула дверью, выдает дурное настроение; а сама Саффи до сих пор одета как женщина, которая весь день копалась в огороде на благо победы.
Забыв о куче спасенной посуды, она поспешно перебралась через завалы бумаги, закрыла оставшиеся окна и задернула шторы затемнения. Саффи заметила движение на подъездной дорожке — Люси пересекала на велосипеде первый мост — и отвернулась. Над далекими полями хмеля в небе парила стая птиц, и она проследила за их полетом. Есть выражение «свободен как птица», но птицы вовсе не свободны, насколько Саффи может судить: они связаны друг с другом привычками, сезонными потребностями, биологией, природой, самим своим происхождением на свет. Не более свободны, чем другие. И все же им ведома радость полета. Чего бы только Саффи порой не отдала, чтобы раскинуть крылья и полететь, прямо сейчас выплыть из окна и воспарить над полями, над лесами, вслед за самолетами ринуться в Лондон.
Однажды она попыталась, когда была маленькой. Вылезла из окна чердака, прошла по коньку крыши и сползла на уступ под папиной башней. Но сначала она смастерила пару крыльев, самых прекрасных шелковых крыльев на свете, и привязала их бечевкой к тонким легким палочкам, набранным в лесу; она даже пришила к изнанке резиновые петли, чтобы надевать крылья. Они были такими красивыми… не розовые и не красные, киноварные, сверкающие на солнце, как перья настоящих птиц… и несколько секунд она действительно летела, после того, как бросилась в воздух. Ветер подкидывал ее снизу, хлестал через всю долину, заставляя заложить руки за спину, и на краткое, но чудесное мгновение все замедлилось, замедлилось, замедлилось… и она самым краешком сознания поняла, какое это блаженство — полег. А потом все снова начало ускоряться; ее спуск был недолгим, и когда она ударилась о землю, ее крылья и руки сломались.
— Саффи? — Новый оклик. — Ты что, прячешься?
Птицы растворились в набухшем небе; Саффи закрыла окно и задернула шторы затемнения, чтобы не было видно ни лучика света. Грозовые облака снаружи громыхали, как набитый желудок, ненасытная прорва джентльмена, счастливо избежавшего тягот военного продовольственного рациона. Саффи улыбнулась собственной метафоре и мысленно отметила, что надо записать ее в дневник.
