Кадзуо Исигуро - Остаток дня
С удовольствием вспоминаю многие случаи, когда серебро Дарлингтон-холла производило на гостей самое благоприятное впечатление. Так, помнится, леди Астор не без некоторой горечи отметила, что наше серебро «вероятно, не имеет себе равных». Помню и то, как мистер Джордж Бернард Шоу, знаменитый драматург, однажды вечером за обедом принялся, не обращая внимания на соседей по столу, разглядывать десертную ложку из своего прибора, подняв ее к свету и сравнивая ее поверхность с поверхностью стоящего рядом блюда. Но, может быть, с наибольшим удовлетворением я вспоминаю сегодня тот вечер, когда некое значительное лицо – министр кабинета, вскоре ставший министром иностранных дел, – нанесло в Дарлингтон-холл весьма «неофициальный» визит. Впрочем, теперь, когда результаты всех этих посещений нашли отражение в многочисленных документах, не вижу особых причин скрывать его имя. Это был лорд Галифакс.
Как выяснилось впоследствии, тогдашний визит был просто первым в цепочке таких «неофициальных» встреч между лордом Галифаксом и германским послом в те годы, герром Риббентропом. Но в тот первый раз лорд Галифакс приехал чрезвычайно настороженный; фактически первыми его словами при виде хозяина дома были:
– Ей-богу, Дарлингтон, не знаю, зачем вы меня сюда вытащили. Знаю только, что потом буду жалеть.
Поскольку герр Риббентроп ожидался еще через час, его светлость предложил провести гостя по дому – процедура, которая не раз помогала нервничающим посетителям обрести равновесие. Однако до моего слуха, когда я ходил туда и сюда по своим делам, если что и доносилось из разных частей дома, так лишь одни сетования лорда Галифакса в связи с предстоящей встречей и тщетные разуверения лорда Дарлингтона. Потом я услышал, как лорд Галифакс воскликнул:
– Силы небесные, Дарлингтон, серебро у вас – чистый восторг!
Разумеется, мне и тогда было очень приятно это услышать, однако подлинное удовлетворение мне принесло воспоследовавшее два-три дня спустя замечание лорда Дарлингтона:
– Кстати, Стивенс, наше серебро произвело на лорда Галифакса весьма недурное впечатление. Настроение у него сразу улучшилось.
Именно с этими словами – они до сих пор звучат у меня в ушах – обратился ко мне тогда его светлость; поэтому я полагаю, что состояние столового серебра сыграло тем вечером свою незаметную, но важную роль в смягчении отношений между лордом Галифаксом и герром Риббентропом, и это едва ли всего лишь плод моего воображения.
Здесь, вероятно, не мешает сказать несколько слов о герре Риббентропе. Сегодня все, понятно, считают герра Риббентропа обманщиком; считают, что все эти годы Гитлер хотел как можно дольше держать Англию в заблуждении относительно своих истинных намерений и что у герра Риббентропа было в нашей стране единственное задание – организовать и направлять кампанию по обману общественного мнения. Как я сказал, такой точки зрения держатся все, и я не намерен предлагать здесь другую. Досадно тем не менее слышать, как иные рассуждают сегодня таким образом, словно они-то ни разу не попадались герру Риббентропу на удочку, словно никто, кроме лорда Дарлингтона, не принимал герра Риббентропа за благородного джентльмена и не вступал с ним в чисто рабочие отношения. Истина же заключается в том, что на протяжении тридцатых годов герра Риббентропа считали достойным и даже обаятельным человеком в самых лучших домах. Примерно в 1936–1937 годах, как мне помнится, все разговоры, что вели в лакейской приезжие слуги, вращались вокруг «господина немецкого посла», и из этих разговоров явствовало, что многие весьма видные дамы и джентльмены нашей страны были от него в полном восторге. И досадно становится, как я уже замечал, когда приходится слышать, что эти самые люди говорят теперь о том времени и, в особенности, что многие из них говорят о его светлости. Чудовищное лицемерие этих лиц предстало бы перед вами во всей наглядности, если б вы проглядели два-три списка гостей, что эти лица сами составляли в те дни; вы бы тогда убедились: герр Риббентроп не просто постоянно приглашался к обеду в их собственные дома, но зачастую – в качестве почетного гостя.
Опять же слышишь, как эти самые лица рассуждают в таком духе, словно лорд Дарлингтон позволял себе нечто из ряда вон выходящее, когда пользовался гостеприимством нацистов во время нескольких своих поездок в Германию в те годы. Не уверен, что они стали бы так спешить с осуждением, опубликуй, скажем, «Таймс» список приглашенных хотя бы на один из банкетов, что немцы устраивали в период Нюрнбергского слета. На самом же деле гостеприимством немецких вождей пользовались наиболее влиятельные и уважаемые леди и джентльмены Англии, и я могу головой поручиться, что в подавляющем большинстве они по возвращении из Германии пели тем, кто их там принимал, одну хвалу и рассыпались в восторгах. Всякий, кто намекает, будто лорд Дарлингтон поддерживал тайные связи с заведомым врагом, всего лишь «забывает» ради собственного удобства о подлинной обстановке тех лет.
Необходимо также сказать и об утверждениях, касающихся антисемитизма лорда Дарлингтона и его тесных связей с организациями типа Британского союза фашистов, – это гнусные измышления, которые способно породить только полное незнание того, каким человеком был его светлость. Лорд Дарлингтон научился питать ненависть к антисемитизму; я лично слышал, как в ряде случаев он выказывал отвращение, сталкиваясь с антисемитскими настроениями. Заявления, будто его светлость евреев не пускал на порог или не брал еврейской прислуги, абсолютно голословны – за исключением, может быть, одного ничтожного случая, относящегося к тридцатым годам, который впоследствии был неимоверно раздут. Что касается Британского союза фашистов, могу сказать лишь одно: любые попытки связать его светлость с этими господами попросту смехотворны. Сэр Освальд Мосли, джентльмен, который возглавил «чернорубашечников», был в Дарлингтон-холле, я думаю, от силы три раза, и все три приезда имели место в самом начале деятельности этой организации, когда она еще не обнаружила своей истинной сути. Как только движение «чернорубашечников» проявилось во всей своей мерзости – на что, надобно заметить, его светлость обратил внимание раньше многих других, – лорд Дарлингтон сразу же прекратил связи с этими типами.
Во всяком случае, подобные организации никоим образом не определяли политической жизни в нашей стране. Лорд Дарлингтон, прошу вас понять, был из таких джентльменов, кто любит находиться в центре событий, и люди, которых он на протяжении тех лет объединил своими усилиями, невообразимо далеко отстояли от гнусных экстремистских группировок подобного толка. Это были не только в высшей степени достойные люди, но и по-настоящему влиятельные в британской жизни фигуры: политики, дипломаты, военные, духовенство. Более того, некоторые из них были евреями, что уже само по себе доказывает, насколько бессмысленны многие утверждения относительно его светлости.
Впрочем, я отвлекся. Рассуждал-то я о столовом серебре и о том, какое впечатление оно произвело на лорда Галифакса в тот вечер, когда он встретился в Дарлингтон-холле с герром Риббентропом. Позвольте со всей определенностью заявить, что я ни в малейшей степени не намекаю, будто вечер, который поначалу не обещал оправдать надежды его светлости, завершился столь успешно только из-за столового серебра. Но, с другой стороны, как я упоминал, лорд Дарлингтон сам высказался в том духе, что оно могло тогда сыграть свою скромную роль в перемене настроения гостя, так что, возможно, не столь уж нелепо вспоминать о таких случаях с чувством удовлетворения.
Отдельные представители нашей профессии считают в конечном итоге малосущественным, какому именно хозяину служить; по их мнению, распространенный в нашем поколении вид идеализма, то есть убеждение, что дворецкие должны стремиться служить тем великим людям, кто работает на благо человечества, – всего лишь высокопарная болтовня, далекая от реальной жизни. Примечательно, что лица, высказывающиеся в этом скептическом духе, неизменно оказываются самыми заурядными в профессиональном отношении; это те, кто понимает: им самим не дано дослужиться до видного положения, и поэтому стремится низвести других до своего уровня. Стало быть, едва ли возникнет желание принимать их взгляды всерьез. Однако же все равно приятно, когда можешь, опираясь на собственный опыт, привести примеры, ярко высвечивающие всю глубину их заблуждения. Разумеется, хозяину стремишься исправно служить все время, и ценность такой службы не может быть сведена к веренице конкретных случаев вроде имевшего место в связи с лордом Галифаксом. Но я хочу сказать, что именно подобные случаи со временем начинают неопровержимо свидетельствовать о том, что дворецкому выпала честь исполнять свои профессиональные обязанности там, где вершились великие дела. И тогда, как мне кажется, можно испытывать законное удовлетворение, недоступное тем, кто согласен служить заурядным хозяевам, – удовлетворение от того, что можешь с известным правом сказать: твои труды явились пусть весьма скромным, но все же вкладом в движение исторического процесса.
