Татьяна Устинова - Я - судья. Божий дар
Убежденные его красноречием, все послушно посмотрели. Что ж, и впрямь женщина. Возразить нечего…
— Эта женщина — мать своего ребенка! — продолжил развивать мысль Выбегалло. Сей тезис также не вызвал возражений, и Всеволод Аристархович окинул зал торжествующим взглядом.
— А государство собирается отнять у нее ребенка, государство хочет сделать из него уголовника и бандита! Всем известно: от тюрьмы и от сумы не зарекайся, и путь из детского дома лежит прямо туда… — Выбегалло на секунду запнулся, потеряв нить, но быстро нашелся: — Путь из детского дома прямой: колония, зона, тюрьма! Вы знаете, что у нас в стране каждый пятый сидел? Когда заключенный покидает зону, куда он идет? Он идет на новое преступление! И снова попадает в тюрьму! Где его убьет туберкулез либо сокамерники…
Какой туберкулез? Какие сокамерники у двухлетнего ребенка?
Лена ударила судейским молотком по столу:
— Вы уклонились от темы. Прошу высказываться по существу.
Выбегалло снова припустил с места в карьер:
— Нет и не может быть никакого вопроса о лишении гражданки Калмыковой права растить и воспитывать собственную единокровную дочь!
Дочь?! Лена переглянулась с прокурором. Тот слушал Выбегаллу со скучающим видом, но тут встрепенулся.
Лена снова стукнула молоточком:
— Довожу до вашего сведения, что вопрос о лишении Калмыковой права воспитывать дочь никто и не ставит. Более того: у Калмыковой, насколько известно суду, никакой дочери нет. Мы здесь обсуждаем судьбу сына Калмыковой.
— Дочери или сына — не имеет значения, — запальчиво возразил Выбегалло. — Человек остается человеком независимо от пола и возраста, и права его должны соблюдаться!
— Постарайтесь все же выступать по существу дела! — потребовала Лена.
— Я и выступаю, — сообщил правозащитник. — Так вот: имело место незаконное отобрание сына гражданки Калмыковой из семьи должностными лицами! Сейчас на весах Фемиды находятся жизнь и здоровье ребенка, который потерял семью из-за неправомерных действий должностных лиц! Полагаю, прежде чем взвешивать на весах Фемиды ребенка Калмыковой, следует задуматься, что весомее — его интересы или интересы коррумпированных чиновников?
Определенно, если Всеволода Аристарховича не заткнуть, через полчаса он сведет с ума всех присутствующих в зале. Прокурора он уже, кажется, ввел в состояние кататонии.
Лена снова стукнула молотком по столу, прерывая прочувствованное выступление Выбегаллы.
— Обращаю ваше внимание, что законность или незаконность действий должностных лиц определяется судом. А ваши слова о коррумпированности чиновников — это серьезное обвинение. Располагаете ли вы фактами, подтверждающими незаконность, неправомерность действий органов опеки и коррумпированность их сотрудников?
— Да! — решительно заявил Выбегалло. — Да, располагаю! Гражданка Калмыкова и ее малолетняя дочь… Я имею в виду, сын… Ребенок Калмыковой… И его мать пострадали от необъяснимых с точки зрения морали и необоснованных с точки зрения закона действий органов опеки и попечительства Центрального округа Москвы!
— Это эмоции. Теперь потрудитесь изложить факты.
— Факты таковы, — сообщил Выбегалло. Он закатил глаза, и заговорил замогильным голосом диктора закадрового текста из фильма «Кошмар перед Рождеством»: — В поздний пятничный вечер в квартире неожиданно появился представитель органов опеки и попечительства в сопровождении представителей силовых структур…
— Кого конкретно вы имеете в виду под представителями силовых структур?
— Я имею в виду сотрудника районного отделения милиции!
Участкового Анатолия Ивахина, проходившего в качестве свидетеля, Лена видела в коридоре перед заседанием. Он сидел на стуле, дожидаясь вызова. Молоденький, тощий, с хорошим лицом… Ивахин заметно волновался. Наверное, только-только из школы милиции, в суде, скорее всего, впервые.
Выбегалло продолжал. Теперь он замогильным голосом рассказывал, как участковый с Тамарой Михайловной незаконно проникли в квартиру Калмыковой.
— В тот день Нина Калмыкова задержалась на работе в связи с подготовкой к юбилею организации, где она работает. И представители власти усмотрели в этом угрозу жизни и здоровью ее малолетнего сына! Они незамедлительно «спасли» Дмитрия Калмыкова, — сардонически усмехнулся Выбегалло. — Отправили плачущего малыша в Морозовскую больницу. Замечу, что к Дмитрию Калмыкову в больницу родную мать не допускали!
Нет? Не допускали? Да неужели? В материалах дела, кажется, записано по-другому. Лена заглянула в папку с делом. Все верно.
— По сведениям, полученным судом из больницы, Калмыкова не пыталась навещать сына.
— Это не имеет значения. Нина Калмыкова была в состоянии шока. И у нее есть для этого все основания. Ведь опека направила в суд иск с требованием лишить гражданку Калмыкову родительских прав! Как бы чувствовали себя вы, уважаемый судья, на месте этой женщины?!
Выбегалло наклонился в Ленину сторону и сверкнул глазами из-под насупленных бровей. Зажигательный мужчина, ничего не скажешь.
А правозащитник тем временем поливал словесными помоями опеку, милицию, жестокосердных людей, которые отправят Дмитрия Калмыкова в армию, когда он вырастет, и корыстолюбивых зарубежных усыновителей, которые, как коршуны, кружат вокруг отечественных сирот и, возможно, даже предложили взятку опеке, милиции и суду за то, чтобы добропорядочную Калмыкову лишили родительских прав.
Когда Выбегалло дошел до прямых оскорблений суда, которому якобы проплатили решение, Лена вздохнула с облегчением. Слава богу, есть реальный повод лишить его слова и удалить из зала за неуважение к суду.
Пристав выдворил упирающегося правозащитника за дверь. Ну вот. Без этого буйного значительно спокойнее.
Лена оглядела присутствующих на заседании. За столом у стены секретарь — миловидная девочка в очках — склонилась над протоколом. По другую сторону — прокурор, похожий на впавшую в осеннюю спячку жабу. В дверях — пристав. Калмыкова сидит, опустив глаза долу, изображает христианскую мученицу. Свидетелей в зале нет, они ждут вызова в коридоре. Интеллигентная пожилая пара (соседи Калмыковой), румяная деваха с золотыми зубами (коллега) и пышная пергидрольная блондинка в люрексе, макияж а-ля вамп, глаза с поволокой (Анна Валерьевна Судакова, сотрудница ЖЭКа и давняя подруга Калмыковой). Органы опеки представляет грудастая тетка с кислым выражением лица.
Ну что ж, поехали…
Лена вызвала свидетельницу со стороны истца — ту самую грудастую тетку из опеки.
Тамара Михайловна прошествовала к трибуне, подрагивая на ходу обширным бюстом и гордо неся халу на голове. Выражение лица у нее было кислое, будто на завтрак она откушала лимонов, губы поджаты.
— Отобрание несовершеннолетнего Калмыкова Дмитрия Сергеевича, — забубнила она, не поднимая глаз от бумажки, — было произведено второго октября текущего года по адресу: улица Большие Каменщики, дом два, квартира десять в соответствии с протоколом об отобрании несовершеннолетнего Калмыкова Дмитрия Сергеевича в связи с непосредственной угрозой его жизни и здоровью. Отобрание произвел сотрудник органов опеки в присутствии сотрудника правоохранительных органов. Несовершеннолетний направлен в районную больницу для вынесения заключения о состоянии здоровья. В общем-то это все! — Тамара Михайловна величественно качнула халой.
— Гражданка Калмыкова, что вы имеете сказать по существу дела?
— Да что говорить, — горько сказала та. — Вот вы бы сами попробовали в одиночку ребенка растить!
— Обращаю ваше внимание, что к суду обращаются стоя, — заметила Лена.
Калмыкова поднялась с места.
Ей это все было поперек горла. Нине Калмыковой нравилось, когда окружающие жалели ее и сочувствовали, и совершенно не нравилось, когда всякое дерьмо на палке вроде этих ее соседей сует нос не в свое дело. Нина боялась, что эта судьица — мегера мегерой — так все вывернет, что ее перестанут жалеть и начнут осуждать.
Нинка покосилась на судьицу. От такой сочувствия и понимания не жди. На ее начальницу бывшую похожа. Тоже стерва была.
Начальница-стерва заведовала отделом планирования в Моспотребнадзоре, где Нинка трудилась секретаршей. Нинка тогда еще не была матерью-одиночкой. Она тогда бездетная была. И замужем.
Мужа Серегу она никогда особенно не любила. Это он ее любил. С десятого класса. Под окном вечно торчал, песни орал, звал на танцы. Нинку он особенно не интересовал. Парень был простой, жил в коммуналке, после школы пошел работать по слесарной части. Посмотришь на него — и как-то сразу становится понятно, что больших высот он в жизни не достигнет. Нинка же хотела так выйти замуж, чтобы сразу и квартира, и машина, и ужины в ресторанах, и шубка на зиму. И чтобы муж был какой-никакой начальник. Всю жизнь стирать перепачканные машинным маслом рубахи ей не улыбалось.
