Михаил Холмогоров - Второстепенная суть вещей
– Мишка, когда ж за говном поедем?!
– Аккурат первого мая, – отвечу, – в день солидарности всех трудящихся.
Ну, это так, для публики. Я-то никаким огородничеством не занимаюсь, так что говно мне ни к чему.
Последние грибы обнаруживаю под самым пряслом. Семейство маслят напрашивается в корзину, достаточно полную, но жадность побеждает рассудок, нудящий о том, как хлопотно будет их чистить, снимая липкую кожицу, от которой еще и руки почернеют, и все вокруг загваздаешь.
Отсюда к нашей деревне ведет дорога, довольно извилистая, но есть у нее отрезок, перед которым всегда застываешь: прямая перспектива в гору, даже глубокой осенью покрытая свежей травкой, а на вершине горы – молодой сосняк. Я уже устал для ходьбы по пересеченной местности, а близость дома ускоряет шаг. На горе дорога резко сворачивает влево, и вот я на краю поля. Отсюда видно все наше Устье и заливной луг у Волги. Можно спуститься к нему мимо трех берез и черемухи, которые, если смотреть с моего крыльца, образуют композицию «Маша и Медведь»: размытые контуры издалека составляют иллюстрацию к сказке, к тому моменту, когда Маша из пестеря командует могучему зверю:
– Не садись на пенек, не ешь пирожок.
Но ближе и приятнее идти через рощу. Десять лет назад, когда мы приехали сюда смотреть дом, выставленный на продажу, в этой рощице нашли аж двадцать пять белых. Пришли знакомиться к упомянутому разведчику, а у него – сорок семь. Больше такого урожая эта соблазнительница даже в самые грибные годы не давала. Так что значение ее стало исключительно эстетическим – вытянутый в длину вдоль деревни треугольничек берез, негусто разбавленных елочками и соснами. Я прохожу ее насквозь в одиночестве – Барон усвистал далеко вперед, и я вижу, как носится он вдоль деревни. Пересекаю сжатое овсяное поле – и вот я дома. Надо оставить минут на пять калитку открытой – пес влетит невесть с какой стороны на крыльцо, ринется к миске с водой, громко, на весь дом слакает ее до дна и свалится с ног в месте, где его застигнет сон.
А мне – на добрых четыре часа расплаты за удовольствие хождения за три леса: чистить, чистить, чистить эти грибы, будь они прокляты!
В качестве эпилога – рецепт моего грибного супа. Ставите варить морковь и лук. К вареному луку я унаследовал любовь от отца и старшего брата, надобность в моркови была мне сомнительна, пока однажды за отсутствием не попробовал обойтись без нее: не знаю, в чем дело, но – не то. Когда начнет кипеть, кладу грибы, сегодня – исключительно белые. И в этот момент принимаюсь чистить и резать картошку. Когда до готовности картошки остается минуты три-четыре, сыплю три столовые ложки крупы. Не абы какой, а именно манной. Все крупы эгоистки и непременно напоминают о себе: манка же на диво влюбчива и женственна, и вся растворяется во вкусе грибного навара, добавляя ему чуточку необходимой вязкости. Но тут надо быть осторожным, когда сыплешь, следить, чтоб крупа не сбилась в комки и уже до конца процесса мешать суп. В последнюю минуту вместе с солью прямо в кастрюлю добавляю, не жалея, сметану.
Вот и весь сказ.
БЫТ ОПРЕДЕЛЯЕТ СОЗНАНИЕ
Е. Холмогорова. МАСТЕРА
Однажды в знойную послеобеденную пору в доме творчества писателей «Переделкино» чинили крышу. Дежурная вышла на крыльцо и, закрываясь ладонью от солнца, прокричала вверх: «Ребята, подождите стучать часочек, писатели после обеда отдыхают!». И загорелый мужичок в кораблике из газеты на голове скомандовал: «Вась, кончай работать! Дармоеды спать хотят!!!» Было обидно, и я всегда при каждом удобном случае с тупым упорством пытаюсь доказывать, что складывание слов в предложения и связывание их в текст – тоже труд. Но не об этом речь. Хотя начну я именно с писания, точнее, переписывания.
Когда-то модно было собственноручно заполнять блокноты любимыми стихами, есть и у меня такие. Но особое удовольствие – переписать отрывок великой прозы, как бы повторяя движение руки гения. Итак, Лев Толстой. «Анна Каренина». Левин, вполне сносный хозяин, разговаривает с плотником: «Дело было в том, что в строящемся флигеле рядчик испортил лестницу, срубив ее отдельно и не разочтя подъем, так что ступени все вышли покатые, когда ее поставили на место. Теперь рядчик хотел, оставив ту же лестницу, прибавить три ступени.
– Много лучше будет.
– Да куда же она у тебя выйдет с тремя ступенями?
– Помилуйте-с, – с презрительною улыбкой сказал плотник. – В самую тахту выйдет. Как, значит, возьмется снизу, – с убедительным жестом сказал он, – пойдеть, пойдеть и придеть».
Уже в двадцатом веке «пойдеть, пойдеть и придеть» трансформировалось и дожило до века двадцать первого в форме «все путем, хозяйка, все путем!», сопровождаясь неизменной «презрительною улыбкой» и «убедительным жестом», когда даже мне видно, как криво прилажены полки или что обои с нетерпением дожидаются ухода мастеров, чтобы повиснуть унылыми языками.
Когда-то мы с маленькой дочкой играли в буриме. Первая строчка давала простор фантазии: «В день восьмого марта маме…». Победило продолжение «„в доме сделаю цунами». Предсказание сбылось лет двадцать спустя. Ровнехонько восьмого марта у меня разом рухнули повешенные за год до того кухонные шкафчики, стекла дверок разбились на мелкие кусочки, и в образовавшиеся провалы радостно вылетела любовно собираемая мною посуда, покрыв кухню ковром осколков. Очень хотелось быть цивилизованной и потребовать не только возмещения материального ущерба за посуду, но и морального: ведь кроме всего прочего я была уверена, что произошло землетрясение, потому что в кухне раздавался равномерный, идущий из глубины гул (как оказалось, перевернувшись, включилась вытяжка), однако, по лености и из небезосновательного страха перед бюрократической машиной, конечно же, я не пошла ни в какой суд. Зато с фирмой, смонтировавшей и повесившей кухню, наобщалась вдоволь. Приехавшие эксперты, осмотрев следы крепежа, отборным матом аттестовали работу коллег, принесли свои извинения и действительно, правда, после двух месяцев моих непрерывных звонков-напоминаний, привезли и укрепили как следует новую мебель. Но старинную кузнецовскую супницу не вернешь. А ведь когда я предупреждала, что стена кирпичная, надо бы подлиннее шурупы, в ответ раздавалось то самое: «Все путем, хозяйка!».
Опыт, который я хочу описать, имеют практически все. Даже редкие, особенно среди гуманитариев, семьи, где есть «мужик с руками», время от времени встают перед необходимостью «звать мастера». В большинстве же домов эти магические слова звучат довольно часто.
Сейчас жизнь стала куда как комфортнее, есть служба с замечательно придуманным названием «Муж на час», которая, впрочем, больше нужна не женщинам, а мужчинам, которых она избавляет не только и не столько от забот, сколько от упреков. Поскольку счастливые исключения, которые не только умеют, но и любят делать что-то руками, как и положено исключениям, большая редкость.
Представляю, каким длинным могло бы стать это сочинение, если бы мои знакомые добавили и свои истории.
Мои же заметки основаны исключительно на личном опыте.
Я всегда восхищаюсь людьми, которые умеют что-то неподвластное моему пониманию. Мой откровенный пиетет не однажды сослуживал мне дурную службу и стоил массу лишних денег.
Первый в жизни ремонт в квартире обошелся мне втридорога. Да и как было не запросить с меня бешеных денег после первого же обмена репликами:
– А коридор маслом будем покрывать или водоэмульсионкой?
– А я не знаю, в чем разница…
Моя бабушка, умевшая все на свете и, в отличие от меня, державшаяся хозяйкой и всегда свято соблюдавшая дистанцию, сочувственно учила меня:
– Даже если не понимаешь сути, поинтересуйся у знающих людей, как что называется. С тобой уже по-другому будут разговаривать.
И сколько же раз я убеждалась в ее правоте! Уютное, симпатичное слово «штапик», до поры мне неизвестное, помогло сэкономить на ремонте окон, а «тетива», открывшееся другим значением, помогло починить прогнившие ступеньки деревенского дома.
Но ярче всего волшебная сила слов засияла, когда потребовалось свалить накренившуюся и угрожавшую дому вековую сосну. Случилось так, что в это время я редактировала рукопись воспоминаний узника ГУЛАГа, работавшего на лесоповале и детально описавшего все тонкости процесса. Каково же было изумление приехавшей из местного лесничества бригады, когда я стала сыпать не просто терминами – профессиональным жаргоном. На растерянный вопрос, откуда мне все это известно, я, пожав плечами, небрежно ответила: «Деревьев я, что ли, никогда не валила», заставив лесорубов замереть с разинутыми ртами. Цену они назначили более чем скромную и с небывалой тщательностью убрали все до последней щепочки и вымели опилки на месте изготовленной метлой.
Впрочем, пусть и редко, доводилось мне давать ценные советы и указания. Однажды (в тот самый ремонт, когда мой вокабуляр обогатился словом «штапик») я попросила под одну руку прибить на окно новый термометр. Зайдя в комнату, я была поражена: градусник красовался внутри. Долго я пыталась убедить молоденького паренька, только-только приехавшего из деревни, что градусник – уличный. «Это что же, – недоверчиво вопрошал он, – вы хотите, не выходя из дому, знать, какая на дворе погода?»
