Федерико Андахази - Анатом
«Если я решился разорвать наложенные на меня узы молчания и вам одной поведать о своем открытии, то это потому, моя драгоценная синьора, что именно в вашем теле я нашел мою сладостную „Америку“. В вашем теле я обнаружил средоточие любви и высшего удовольствия у женщин. И вас я должен благодарить за то, что мне открылось Божественное творение в том, что касается женской любви. Мой Amor Veneris — это ваш Amor Veneris. Не думайте, что мне ничего не известно о вашей любви ко мне. Возможно, вы и сейчас продолжаете меня любить. Но не обманывайтесь: вы любите не меня. Более того, это не вы меня любите. Вылечив вас от тяжелой болезни, я, сам того не желая, подменил болезнь любовью. Гнездилищем вашей болезни и вашей любви является Amor Veneris, и это ваш Amor Veneris меня любит, а не вы. Не обманывайтесь. Я ничем не заслужил вашей любви».
Когда Инес де Торремолинос дочитала письмо до конца, она была сдержанна и невозмутима. Ее глаза еще оставались влажными, но сердце билось ровно. Вскоре и ее глаза наполнились спокойным и холодным ожесточением. Она поднялась и прошла на кухню. Взяла в руки нож и точильный камень. Бесстрастно обдумала свое положение. Предполагаемая смерть возлюбленного бесконечно ее опечалила, она испытала сожаление и даже выразила себе соболезнования. Пока она точила нож о камень, ее мысли, проясняясь, принимали новый оборот. Ее не раз одолевал темный страх смерти и безумия. Однако теперь, водя лезвием по камню, Инес поняла, что высший миг просветления настал. Ее рукой водил не мистический порыв и не вспышка экстаза. Она еще никогда не была такой спокойной.
— Amor Veneris, vel Dulcedo Appeletur — повторяла она, водя ножом по камню.
Она точила нож с той безмятежностью, с какой по утрам звонила в колокола аббатства. Теперь она, наконец-то, станет хозяйкой собственного сердца. Инес уже не скорбела по поводу того непоправимого факта, что она, как было известно анатому, безнадежно влюблена. Знай она раньше, скольких страданий можно было бы избежать. Это так просто!
Убедившись, что лезвие ножа остро как бритва, Инес де Торремолинос посмотрела в окно, за которым расстилался знакомый пейзаж. Движение ее руки было точным и быстрым. Она не почувствовала боли, и крови вытекло совсем немного — лишь узкая алая струйка сбежала вниз по бедру. Теперь между большим и указательным пальцем она держала причину своих несчастий. Бросив взгляд на крошечный орган, она с блаженной улыбкой произнесла:
— Amor Veneris, vel Dulcedo Appeletur.
Отныне она будет жить без любви, став наконец хозяйкой собственного сердца.
Восстание плоти
IС того дня никто во Флоренции не слышал об Инес де Торремолинос. С того апрельского утра, когда гонец постучался в двери маленького дома, в аббатство не приходило никаких известий об их благодетельнице и трех ее дочерях. Единственное, что удалось обнаружить аббату, — тоненькие струйки крови на кухонном полу и чуть дальше, рядом с ножом и точилом, четыре крошечных кусочка плоти, четыре алые жемчужины, анатомическую принадлежность которых аббат не сумел определить. Инес де Торремолинос и три ее дочери исчезли из Флоренции.
Инес оставался всего шаг до святости. Но, очевидно, всего один шаг отделяет добродетель от костра. Ибо настало время сказать, что в 1559 году, после поспешного суда, который состоялся в ее родной Кастилии, Инес де Торремолинос была сожжена на костре Инквизиции. В ее пользу не было подано ни одного свидетельства.
Уликой, определившей ее судьбу, послужила книга стихов. Обвиняемая не отрицала своего авторства. Но это, несомненно, был наименее тяжкий грех из всех, в которых ее обвиняли. «Черная месса» — так называлась книга — была сожжена вместе со своей сочинительницей, и от нее — как и от биографии Инес де Торремолинос — остались лишь кое-какие отрывки, спасенные устной традицией. Из семидесяти стихотворений, входивших в «Черную мессу», сохранились лишь фрагменты семи строф.
ЧЕРНАЯ МЕССАСтихиI
Пусть поят ядом-отравой,Жгут заживо, в петле душат,Купают в луже кровавой —С дурной не расстанусь славой,Слывя среди девок-шлюшекОтпетой самой шалавой.II
Вся жизнь во имя любви —На корм топорам и плахам.Замесишь хлеба с размахом,Да выйдет сухой сухарь.А дети — дети, как встарь,Всегда во имя любви.Месить не умеешь хлеб,Родить не умеешь сына —Виновна, а не невинна!Возмездье придет само:Жуй, что испекли другие —Жри хлеб и плоди дерьмо.III
Любовь — как в сердце жало,Как буря, как чумаИ как удар кинжала.Едва ее узнала,Навек сошла с ума —Жила и умирала.IIII
Вам, бабы, дарю рецепт,Какого — в огне гори я! —Нет лучше.Подобных лептНе знала кулинария.На завтрак в один присест(Не в десять ли? — вам виднее!)Примите-ка внутрь шест —Потолще да подлиннее.А жажду лечит легкоТягучее молоко —Оно вам не надоест.Причастье это — по гроб,И нет ничего умнее,Пока в заутреню попГнусит свою ахинею.Взамен святых мест —шестIIПервая строфа — это синтез трагедии. Изложение принципов и в то же время предвидение судьбы. Инес де Торремолинос была не только «отпетой самой шала-вой», самой дорогой и самой желанной из шлюх Испании. В долгом 1559 году, самом долгом за всю ее жизнь, она основала касту лучших проституток Средиземноморья. Их не надо было воспитывать как принцесс, не надо было отучать их душу от любви, а тело — от наслаждения, потому что они никогда не страдали от любви и никогда не становились рабынями наслаждения. В самом долгом 1559 году Инес де Торремолинос не только занималась проституцией и мастерски обучала этому ремеслу других. Она превратилась в горячую проповедницу эмансипации женских сердец. В самом долгом 1559 году Инес де Торремолинос заработала своим телом состояние, во много раз превышающее унаследованное ею от своего отца и покойного мужа. Она построила великолепные бордели и набрала себе воспитанниц среди самых истерзанных душ. От безнадежно влюбленных юных девушек до монашек — все слушали пылкие речи Инес де Торремолинос. В руках каждой из них была истинная свобода воли — возможность стать хозяйкой собственного сердца.
Более полутора тысяч женщин работали в борделях Инес де Торремолинос. Более полутора тысяч женщин избрали путь освобождения и отречения от проклятия, имя которому было Amor Veneris. Отсечение всегда производила сама Инес де Торремолинос. Ни один мужчина не участвовал в огромных прибылях от публичных домов. Всем распоряжалось воинство женщин.
III«Черная месса» превратилась в опасный катехизис. В этих стихах любая женщина находила строки про себя, их читали все: одинокие и замужние, вдовы и монахини, влюбленные и обманутые. Название «Черная месса», несомненно, относилось ко всем женщинам, поскольку намекало на шабаш ведьм и темные ритуалы посвящения. И, разумеется, власти не преминули дать подробное описание этих врагинь рода человеческого. В «Каталоге гарпий и колдуний» можно найти великолепную характеристику ведьм: «Та, что причиняет зло другим; та, что лелеет злые намерения; та, что смотрит искоса; та, что игриво смотрит исподлобья; та, что покидает дом ночью; та, что зевает днем: та, что ходит с грустным видом; та, что хохочет без меры; ветреная; благочестивая; боязливая; сильная и храбрая; та, что часто ходит на исповедь; та, что оправдывается; та, что тыкает в людей пальцем; та, что знает об отдаленных событиях; та, кому известны тайны науки и искусства; та, что говорит на многих языках».
Проституция не считалась преступлением. Колдовство же нещадно каралось. «Каталог гарпий и колдуний» никого не оставлял без внимания.
Часть шестая
Троица
IЗимой 1559 года, незадолго до восхода солнца, на одной из площадей собралось множество народу, жаждущего — возможно, из-за жестокого кастильского холода — погреться у огня, который в это время разжигал палач. На костре стояла привязанная к столбу Инес де Торремолинос. У нее за спиной виднелись еще три столба, слишком высокие для трех ее маленьких дочерей.
— Сожгите ведьм! — кричали женщины, сажая себе на плечи детей, чтобы те могли получше разглядеть поучительную церемонию.
Сначала палач разжег дрова под ногами у девочек, чьи крики, по мнению судей, должны были умножить муки матери-ведьмы. Однако, когда огонь разгорелся, с уст их не слетело ни единого стона. Они задохнулись от дыма прежде, чем языки пламени, достигшие верхушек мачт смерти, обезобразили их маленькие тела.
Можно было подумать, что пламя лижет не нежную кожу женщины, а бесчувственную кожу саламандры. Взгляд Инес де Торремолинос выражал блаженство, казалось, ее легкое тело, не будь оно привязано к столбу, умчалось бы в небо вместе с черным дымом, поднимавшимся от ее горевших ног. Словно по воле Всемогущего, она без единой жалобы выносила жар, во много тысяч раз превышавший температуру ее собственного тела.
