Денис Драгунский - Ночник. 365 микроновелл
Moth – Wig
В большой комнате Ира с какой-то теткой. А я укладываюсь спать. Но я не должен показать, что я – ее отец.
Ира говорит тетке: «Это так, тут один дедушка…»
Во сне мне в лоб стукается жирная ночная бабочка.
Я громко говорю: «Moth!» (это по-английски – «мотылек»).
Ира говорит: «Не «Moth», а «Wig»!»
Несколько раз повторяет громко и резко: «Wig! Wig! Wig!»
Хотя «Wig» – это по-английски «парик»
Второй сон. Дождь
Большая компания на какой-то даче. Две девушки целуются. Говорят мне, что они лесбиянки. Я почему-то очень этому рад. Говорю: «Ах, как это прекрасно!»
Дождь, беготня по дорожкам и газонам. Вбегаем в дом, разжигаем камин. Все веселятся.
Третий сон. Стекло
Он переходит уже на нашу дачу. Несколько домов на участке соединены стеклянными галереями. Дождь идет все сильнее и сильнее. Я хожу по этим галереям < никаких галерей на самом деле нет > и пытаюсь разыскать людей, с которыми только что весело бегал по траве под дождем. Никого, ни одного человека. Только дождь стучит по стеклу.
Буфет
Странное предложение в буфете: очень хорошее, красивое пирожное, с ягодами и кремом, – и к нему бесплатно чашка обыкновенного, слабого и невкусного чая. Или наоборот: чайничек очень хорошего чая – и к нему бесплатно простенький коржик.
Второй сон. Въехать и остановиться
Дачные ворота, въезд на участок – старый разбитый, без асфальта, без ничего. Только подсыпаны две полосы щебня по колее.
Вдруг приезжает Л. на битой «девятке» серого цвета.
Переднего номера нет, вместо него надпись «транзит».
Мне жалко, что у нее такая плохая, старая машина.
Она долго ставит машину. Туда-сюда, взад-вперед. Пытается попасть колесами на эту щебеночную подсыпку.
Никак не получается – то правые колеса съезжают, то левые, а то вообще косо получается. Меня это почемуто очень раздражает, тяготит, бесит – как, бывает, бесит, когда человек долго-долго что-то делает глупое, например ювелирно очиняет карандаш или пристально и самозабвенно прочищает курительную трубку.
Я говорю: «Хватит, всё, уже встала нормально». Она опять сдает назад, потом вперед, опять не так, опять назад.
Я кричу: «Прошу тебя, хватит, всё! Вылезай из машины! Всё, прошу тебя!»
Она смотрит на меня странным взглядом, вроде бы кокетливым и веселым, но нарочито детским. Как будто бы притворяется ребенком.
Гуляю по дамбе
Светлый день, синее небо, дамба узкая, вода слева золотистая, справа – серая, серо-голубая. Слева река, справа море.
Вдруг чувствую, что дамба пустая внутри, и внутренний голос мне говорит: «Там кто-то живет, нагнись, посмотри, дамба только сверху травяная и земляная, а бока у нее стеклянные, и там кто-то живет, нагнись, посмотри…»
Я отвечаю: «Нет!»
Девушка
То есть никакая не девушка, а женщина лет тридцати делает туманные намеки, что она – моя дочь от некоей женщины. Я не реагирую, я делаю вид, что не понимаю, о чем речь. Тогда она говорит прямо. Называет фамилию этой женщины, называет имена – главное и несколько ласкательных. Сообщает подробности. Показывает фотографии. Настаивает на своем.
Я говорю: «Нет, вы ошибаетесь, вы путаете. Или это вы нарочно».
Фильм
Смотрю фильм в обшарпанном зале. Зрители сидят на старых деревянных стульях. Экран на палке посреди зала. Фильм – некий, так сказать, «артхаус», снято нарочито небрежно, плохо, невнятно.
Я шепотом объясняю сидящей впереди женщине, что вот эта актриса, которая на экране мелькает в виде какой-то шалашовки с челочкой, – что на самом деле это очень хорошая актриса.
Сразу встык еще один сон. Кто-то жалуется, что отравился в ресторане.
Блюда и цены
Как будто продолжение хвостика вчерашнего сна. Глупый и длинный разговор о ценах в кафе и ресторанах.
Опять почти то же самое
Подъезжаю на «жигулях» к ресторану «Метрополь».
Подбегает охранник, машет рукой. Говорит, что здесь нельзя парковаться.
Объясняю ему, что я иду в этот ресторан. «Вы? В этот ресторан?» Он так не говорит, но всё его выражение лица задает этот вопрос.
Да, представьте себе, я. Обыкновенный человек, не олигарх, не министр. Здесь будет банкет. Я приглашен на банкет. Вот, если угодно, приглашение. Достаю конверт.
Достаю из конверта длинную узорчатую картонку.
Я говорю: «Видите, это я, я. Это моя фамилия. Паспорт показать?»
Он говорит: «Проезжайте, пожалуйста, я вас прошу».
Я говорю: «Но нигде же не написано, что нужно непременно на дорогой машине…»
Он говорит: «Я вас очень прошу, проезжайте».
Не помню, чем кончилось. Кажется, я сдался. Поехал вперед искать не такую крутую парковку. Думаю – припаркуюсь на Большой Дмитровке и вернусь пешком. Ничего.
< Уже надоело повторять, что на самом деле я не вожу машину. >
Две женщины
Две старые женщины, обе некрасивые, короткие, со свалявшимися шестимесячными, кричат друг дружке:
«Неправда». – «Нет, правда!» – «Нет, неправда!» – и вот так бесконечно, безостановочно, зло и отчаянно.
Белье
Двор, а во дворе, как в старые времена, висит белье, веревки привязаны к деревьям и подтянуты шестами, которые подпирают их снизу, чтобы простыни и пододеяльники не касались пыльной, прибитой дворовой земли.
Я хожу в середине этого сырого полотняного лабиринта, поднимается ветер, белье вздымается и хлопает, шесты качаются, я увертываюсь от мокрых простынок и пододеяльников.
Со мной какая-то женщина. Она показывает на простынку и говорит:
– Вот это шитье называется ришелье.
Домики
Улица из восьми домов. Четыре справа и четыре слева.
Одинаковые или почти одинаковые кубические домики с террасками, на которых одинаковые столики и кресла. Очень похоже на мебель из ИКЕА.
Все очень скромное, аккуратное, уютное. Даже красивое.
Милиционер (или полицейский) идет мне навстречу со стопкой папок. Несет их перед собой на согнутых руках. Я вижу, что это стопка уголовных дел. На верхней папке написано: «Уголовное дело №…»
Он говорит мне:
– Знаете, что там, в этих домиках чудесных? Ой-ой-ой!
Там такие ужасы творятся!
Самолет. Шоколад
Лечу в самолете. Выглядываю в иллюминатор – и вижу, что наш самолет летит по салону другого самолета, совсем громадного.
А в середине салона нашего самолета тоже висит под потолком настоящий самолет, только совсем маленький. Не просто висит, а летит. Он медленно движется от кормы к носу.
– Он шоколадный! – кричит ребенок, подпрыгивает и хватает его за крыло.
Самолетик валится на кресла, разламывается, оттуда выпадают шоколадные человечки.
Пассажиры собирают их.
Человечки все поломались. У кого рука отлетела, у кого голова.
– Давайте, – говорит какой-то старик, – давайте слепим большую шоколадную куклу, в память об этих погибших!
И он показывает на поломанных человечков.
– Из чего? – спрашивает кто-то.
– Из них! Из них! – кричат все.
Стюардесса приносит несколько мисок, все начинают мять этих человечков. Все перемазываются шоколадом.
Всем весело. Из намятой шоколадной массы вылепляют куклу почти в человеческий рост. Из белого корпуса разломанного самолетика – он тоже шоколадный – делают ей платье, туфельки, бант в волосы.
– Ура! – кричат все. – Готово! Ее зовут Дэзи! Ура, Дэзи!
– А теперь давайте ее съедим! – говорит ребенок.
– А тебе не жалко нашу Дэзи? – спрашивает старик.
Вместо ответа ребенок отъедает ей палец.
Все готовы наброситься на куклу и начать ее есть.
– Стоп! – орет старик и вынимает швейцарский нож, красный с белым крестом. Нож щелкает, выкидывается сверкающее лезвие. – Стоп, кому сказано!
Все затихают, замирают.
– Дэзи! – говорит старик, обращаясь к шоколадной кукле. – Дэзи, это жертва. Дэзи, это память. Обо всех погибших, из плоти и крови которых тебя слепили!
Взмахом ножа старик отрезает ей голову, а потом раскраивает ее тело на куски и раздает пассажирам.
Самолет начинает трясти. Самолет начинает разваливаться. Наш самолет тоже из шоколада – я убеждаюсь в этом, отломив кусочек подлокотника.
Как живые
У человека на груди экран.
Всё, что он рассказывает, сначала возникает на экране, а потом взлетает наверх.
Он говорит:
– Вчера мы выпили с ребятами…
И на экране я вижу, как он с какими-то мужиками сидит и пьет пиво.
Небольшое четкое изображение.
Потом живые мужики с пивом пролетают через его голову и повисают над ним в воздухе.
Старик
В кресле сидит старик с ужасными зубами, кривыми и редкими.
Я разговариваю с ним, стараясь не смотреть на его зубы.
Вдруг вижу, что он очень похож на моего отца.
У папы были кривые некрасивые редкие зубы.
Наверное, если бы он дожил до девяноста с лишним лет, он был бы такой.
А вдруг это и есть он?
Я спрашиваю:
– Простите, как ваше имя-отчество?
