Леонид Борисов - Под флагом Катрионы
– Надолго? – спросил он, глядя сыну в глаза.
– Во мне всё кипит, папа, – ответил Луи на всё, о чем только что говорил отец. – Моя мечта – поселиться в горах Шотландии, но там понастроили себе коттеджей унылые мои соотечественники… Вот у кого, папа, ярко-желтые глаза! Да, Боб прав, если только он имел в виду англичан! В моих жилах кровь бродяги. Я и в самом деле потомок Роб Роя. Мне уже двадцать пять лет. Мне еще только двадцать пять лет…
– Женись, отыщи себе пристанище, успокойся и начни трудиться, – властно заметил сэр Томас.
– Хорошая мысль! – воскликнул Луи. – Завтра же отправлюсь на поиски жены!
– Для этого нет надобности уезжать в Париж, – невест много и у нас, в Шотландии, Луи.
– Была одна, папа, но ты…
Сэр Томас молча сунул в руки сыну чек на предъявителя и вышел, хлопнув дверью.
Месяц спустя он хлопнул дверью еще раз, когда Луи подал ему воскресную газету и обратил его внимание на восьмистишие под названием «Девушке с гор» за подписью Хэнли.
– Читай вслух, папа, – попросил Луи. – Стихи нерифмованные, ты любишь такие. Читай!
Сэр Томас начал читать:
О тебе, Кэт, мне рассказывал мой друг,И вот я вижу тебя, Девушка с гор…Ты унижена, как моя родина,И горда и прекрасна, как она.
Дальше сэр Томас читать не стал. Он кинул газету на стол, поднялся с кресла и вышел из кабинета, яростно хлопнув дверью. Луи рассмеялся. Но он был бледен, когда вслух, для себя, перечитывал стихи Хэнли…
Часть четвертая
Скитания
Глава первая
О вещах весьма высоких, серьезных, личных
Луи воспринимал Париж как город литературных героев, которые никогда не казались ему вымышленными. В Лондоне он встречал только одних диккенсовских злодеев, чудаков, карикатурных добродетельных дам и несчастных мальчиков. Персонажи Диккенса разгуливали не только по улицам Лондона, они колонизировали всю Англию, проникли в частные дома и конторы, забрались на сиденья омнибусов и встали за прилавками магазинов, уселись за школьные парты и заняли все кресла у всех каминов во всех домах.
Только Диккенс, только он один, словно английская литература с него началась и им кончалась.
В Париже невозбранно жили и действовали герои всех литературных произведений, какие только были созданы гением Франции. Чаще всего встречались персонажи романов Бальзака. Растиньяк преследовал Луи ежедневно везде и всюду. Папаша Горио бродил чаще всего там, где его прописал Бальзак, – на улице Нев-Сент-Женевьев, между Латинским кварталом и предместьем Сен-Марсо. В центре города расхаживал приехавший из провинции месье Гранде. Мадам Нюсинген пешком не ходила, Луи видел ее только в экипаже под фиолетовым зонтиком с кружевами, который она держала высоко поднятым над своей головой. Что же касается толпы, то и ее представители обращали на себя внимание и запоминались благодаря Бальзаку. Луи не просто казалось, – он был убежден, и так оно, очевидно, и было, что весь Париж создан прежде всего Бальзаком, а до него, что очень трудно и почти невозможно проверить, – Александром Дюма и Гюго. Персонажи Золя жили в особняках и на улице показывались редко. Не было нужды ехать в провинцию, чтобы познакомиться с мадам Бовари, – это она под руку со своим мужем степенно шагала вечером по набережной Сены, не поднимая глаз и не выпрямляя чуть согнутого стана.
Мими и Мюзетты легкомысленного, но цепко наблюдательного Мюрже порхают на всех улицах и площадях. Здравствуют и кое-как благоденствуют Фромоны-младшие и Рислеры-старшие Альфонса Доде, этого Диккенса Франции. Но как живуч, пронырлив и бессмертен преуспевающий Растиньяк! В Париже он и на улицах, и в домах, и в кафе.
«Каких людей создам я?» – спрашивал Луи, делая ударение на последнем слове, состоящем из одной буквы, – слове, одновременно и гордом и униженном и почти всегда нескромном по своей коварной интонации. «Пройдут годы, в кафе, за столиком которого сейчас сижу я, войдет молодой писатель, и ему также будет чуточку не по себе от обилия Растиньяков, и в то же время он позавидует художнику, сумевшему создать столь живой, – бессмертный, может быть, характер… Этот молодой писатель непременно должен увидеть и того человека, которого пустил в жизнь Роберт Льюис Стивенсон…»
Луи улыбнулся. Лениво, по привычке потягивая вино, он проводил взглядом живой персонаж из романа Мюрже о богеме и мысленно обозрел свою жизнь за истекший год. Что сделано? В Сванстоне совместно с «доисторическим, пещерным» Хэнли (так прозвал его сэр Томас) написана пьеса; в Лондоне начаты и еще не окончены споры об искусстве с Эдмондом Госсом; в Эдинбурге встреча с Кэт, – она сделала вид, что не узнала Луи, и, вскочив в наемный экипаж, куда-то умчалась. В отеле «Шевийон» под Парижем Луи познакомился с американкой… Он оставил недопитый бокал и, чувствуя стеснение в груди, мысленно представил ее образ, шепотом произнес имя…
Миссис Осборн, урожденная Фенни ван де Грифт. Среднего роста. Темные вьющиеся волосы. Большие, с золотистыми зрачками глаза. Красавица?
«Она похожа на цыганку, – писал Луи матери. – Ее муж остался в Америке: она его не любит, он не хочет дать ей развод, следит за нею из-за океана, что весьма правдоподобно и к лицу тем мужьям, которые не догадались проявить свое чувство не только в первые месяцы брака. Я полюбил эту женщину, и мне кажется, что красивее ее нет никого на земле, за исключением ангелов, если допустить, что Рафаэль писал их с натуры. Дорогая мама, я хлопочу о разводе, я намерен жениться на Фенни. Не спрашивай о том, чем она занимается. Прежде всего она мать своих детей, а потом художница, чудесный человек и ангел во плоти; Рафаэлю следует верить беспрекословно. Прошу тебя, дорогая мама, не говорить папе о моем романтическом увлечении (всякое увлечение только и может быть романтическим, кстати), но, если ты найдешь нужным, скажи ему, что мне уже пора подумать о семейной жизни…»
Он серьезно, до боли в голове, думал о семейной жизни. Большое, настоящее чувство настигло его вдали от родины и надолго прикрепило к Парижу. Луи смущало одно обстоятельство: Фенни старше его на десять лет. У нее двое детей: дочери – шестнадцать, сыну девять лет.
Самое страшное обстоятельство: Роберт Льюис Стивенсон абсолютно необеспеченный человек, нигде не служит, не имеет ренты, живет на те средства, которые ему дает отец, Фенни не в шутку недавно заявила: «За вами, Льюис, я пойду на край света!» На край света пешком не ходят, а если остаются на месте, то это обходится гораздо дороже путешествия вдвоем. Мелкие журнальные заметки, два-три рассказа в состоянии только прокормить, как говорит один талантливый, журнальными статьями существующий прозаик. Любовь требует средств. Луи понимает, что для этого необходимо писать роман. По одному роману в год. И чтобы в спину издания нового следовало переиздание старого. Тогда…
… Вот этот черноусый парижанин в цилиндре с массивной тростью в руке ежедневно заходит в кафе «Источник», садится за круглый столик у окна и часами сидит, потягивая вино. Вылитый Растиньяк, еще не проникший в гостиные финансовой буржуазии, но, наверное, уже навсегда расставшийся с недоеданием в мансардах предместий Парижа. Он вынимает из жилетного кармана золотые часы и подолгу смотрит на них; у него взгляд и повадки дрессированного тигра, глаза рыси. Расплачиваясь за вино, этот Растиньяк не требует сдачи. Лакеи почтительно изгибают спины перед ним, отлично понимая, что их кафе всего лишь промежуточная станция на блистательном пути этого месье.
Луи наблюдал за ним и с грустью думал о том, что подобное хищное существо уже поймано Бальзаком. «Меня предупредили», – смеется Луи.
Большой роман о средневековом Париже написан. Статьи и очерки о писателях печатаются во всех журналах Европы, и лучше французов не напишешь – они законодатели стиля, подобно тому, как русские – единственные в мире бесстрашные анатомы человеческой души. Стихи… родная Шотландия уже имеет Роберта Бёрнса. Проза в этой маленькой стране должна строиться по камертону Вальтера Скотта. Великобритания (представьте ее себе в образе чопорной дамы в пенсне) опустила голову под тяжестью диккенсовской короны. В Италии пока что литература в горле и легких теноров и баритонов. Испания, бог с нею, может отдыхать и бездействовать еще целое столетие после «Дон-Кихота». Уитмен и Эдгар По обессмертили Америку. Германия – страна философов, и стиль ее литературы представляет семейное дело немцев.
Суша покорена. Свободны океаны и моря.
«Мой дед строил маяки, – рассуждает Луи, наблюдая за Растиньяком. – Мой отец снабжает маяки оптикой. Внуку и сыну Стивенсонов остается выйти в море: „Скерри-Вор“ и „Бель-Рок“ пронзают мглу лучами света…»
В маленьком Амьене, неподалеку от Парижа, знаменитый Жюль Верн готовится к работе над новым романом, который будет назван так: «Пятнадцатилетний капитан». Океан и море уже действуют в его книгах: «Дети капитана Гранта», «Двадцать тысяч лье под водой», «Вокруг света в 80 дней». Луи читал эти книги. Он отдал должное высокому, светлому таланту месье Верна, но он не намерен ступать на чужой след, – его беспокоит интрига не на поверхности некоего события, а в глубине. Поверхность, то есть фабула, – это обстоятельства, причины и следствия. Глубина – это человек, его душа и сердце. И – как в реальной жизни доброе всегда торжествует над злым, в одном случае скоро, в другом победа достается в результате длительных усилий и борьбы, – так и в книге начало нравственное, вступив в действие на странице пятой, поражает темное начало в человеке на предпоследней странице или, что острее воздействует на читателя, во всех главах. Борьба добра со злом в книге длится столько времени, сколько его нужно на то, чтобы прочесть эту книгу.
