Алексей Филиппенков - Воронка
К предрассветному часу редкие выстрелы вовсе закончились. Природа все еще была погружена в ночную мглу, словно и не было вокруг людей, будто и нет никакой войны. Даже вечно мерцающий горизонт, казалось, погас на какое-то время. Все утихло и умиротворилось. Ночь медленно начала покидать поле боя и Вернера это немного пугало. Слишком много было пережито этим днем, и только ночь стала для него защитой от масштабных сражений. На войне сумерки успокаивали и давали время на отдых, в тот момент, когда в родной Йене они были пугающими и порождали массу нездоровых фантазий.
– Что будет, когда ночь закончится? – спросил он у Франсуа.
– В этом и загадка войны. Мы можем здесь просидеть еще несколько часов, а можем и несколько дней.
Глава 5
Исход
Солнце еще не собиралось показываться на горизонте, и у солдат майора Райнера еще оставалось время для передышки, написания писем домой и несколько часов для отдыха. Райнеру не спалось. После краткого инструктажа с офицерами он вышел из своего блиндажа и медленной, уставшей походкой брел вдоль окопа, оглядывая солдат. Каждый из них был грязнее черта, и от всех исходил запах застоявшегося и прогорклого пота и грязи, издававшей зловоние. Майор посмотрел на луну, что висела над землей, словно приколотая булавкой или чем-то острым. Как и у многих, его голову заполняли мысли о возможной гибели в предстоящей атаке: как бы ты ни старался, но ты не сможешь выгнать эти мысли, и последние часы перед атакой являются самыми томящими и долгими. Он чувствовал ответственность за каждого своего солдата, ему казалось, что родные матери не простят ему, если с их сыновьями что-то случится. От его действий зависела жизнь нескольких сот человек, и с этим нелегко было смириться. Когда они все погибают, а ты остаешься в живых, то перед твоими глазами всегда будут эти лица, в памяти навсегда сохранятся имена. Где-то в конце толпы тебе всегда будут мерещиться эти люди, которым ты пообещал жизнь, но отправил их на смерть. Майор понимал, что это будет его последняя атака. Настроение слабым огнем подогревала пришедшая недавно новость, что атака будет совершена не одним батальоном Райнера, а двумя. Такое решение Плессен принял в последний момент. Идя по траншее, он увидел одиноко сидящего солдата, пишущего письмо.
– Как дела, солдат? – спросил Райнер с улыбкой, кладя руку на плечо.
Солдат оглянулся, но не стал вставать, сил уже не было.
– Спасибо, майор. Вот, стараюсь написать письмо жене. Не знаю, что ей рассказать.
– Напиши просто, что любишь ее, и когда все это закончится, ты обязательно вернешься к ней.
– Я написал, что люблю, но боюсь давать обещание о возвращении. Если бы вы знали, как я скучаю по дому, по нашей гостиной. Я сам выстроил камин, поставил перед ним кресло, в котором вечерами читал любимые книги. Представляете, а жена подходила сзади, обнимала меня и говорила самые теплые и нежные слова – это было обычной жизнью, но я бы все отдал, чтобы оказаться сейчас дома.
– Да, миллиарды людей в мире ведут простой образ жизни, который теперь для нас является раем. Я тоже никогда не думал, что мне придется скучать по мягкой подушке. Это обыденности, но на войне они становятся запретным плодом, который особенно сладок.
– У вас есть дети, майор?
– Да, две дочери.
– Сколько им лет?
– Старшей восемь, а младшей месяц назад исполнилось шесть. Я сражаюсь, чтобы они смогли жить в мире. Надеюсь, что в этом мире больше не найдется умников, которые развяжут мировую войну.
– Войны еще будут, пусть и не на нашем веку, но земля еще впитает кровь своих сынов. Майор, можно вам задать личный вопрос?
– Насколько же он личный, боец? Ты задай, а я уже решу: отвечать или нет.
– В ротах и взводах все гадают, чем вы займетесь после войны, и кто-то уже делает ставки.
– Я не люблю загадывать, но скажу честно, мне уже осточертела война. Я хочу купить ферму и осесть там, встретить старость вдали от людей. Спокойная жизнь меня привлекает больше, чем карьера военного. Устал я.
– Как вы думаете, мы вернемся завтра живыми?
– Конечно, рядовой, и речи быть не может. Это наш долг, и мы обязаны его выполнить, но главное – береги себя. Что бы ни случилось, заранее выбирай цель и прячься за каждым укрытием, которое увидишь.
– Я слышал, что 102 дивизия вчера шла в атаку на северном берегу, и в живых осталось всего лишь пятьдесят человек. Представьте себе, пятьдесят – из нескольких тысяч. Каковы шансы наших трех сотен?
– Не бери в голову, солдат, это деморализует. На севере обстановка куда сложнее, чем у нас. Наша задача более локальна, чем у частей севернее.
Сказав это, майор Райнер положил солдату руку на плечо, встал и ушел дальше по окопу.
* * *Утро, к несчастью, оказалось коварным и хранило в себе немало сюрпризов. В 8:00 начался обстрел опорного пункта Биаш, который находился недалеко от воронки Вернера и был полностью виден из нее. Немец и француз наблюдали страшную картину небытия, словно земля провалилась в ад, и все перемешалось, неся только страх и хаос. Разрывы снарядов были настолько частыми, что их уже нельзя было различать. Биаш словно сотрясался от разрушительного землетрясения. В нескольких километрах вокруг чувствовалось, как дрожит земля. Вся осевшая пыль в радиусе километра, резко поднялась, словно выбивали ковер размером с целый город. Края воронки осыпались, Вернер вжался в скат на ее дне и, прикусив кулак зубами, кричал от страха. Француз также вжался вниз, но, не подавая виду, что боится, готовился к любой ситуации. Пусть даже сейчас здесь появится что-то неземное – он не растеряется и будет выполнять свою задачу, как его учили. Канонада превратилась в монотонный гул, давящий на уши.
– Обстреливают город, – Франсуа пытался перекричать обстрел, – нас не заденет.
В траншее майор Райнер готовился вести людей в последнюю свою атаку, навстречу ветру и всей своей судьбе. Солдаты стояли в линию по всему окопу, примкнув штыки к винтовкам. Обстановка была накаленная, словно вот-вот что-то произойдет безвозвратное, и батальон стоял, словно на иголках, ожидая начала атаки. Кто-то из солдат выкуривал последнюю сигарету. Другие молвили про себя: «Ну, быстрее же, давайте уже, идем», – и это можно было прочесть по их губам, которые без звука шевелились, выговаривая слова. Издерганные и измотанные воины смотрели на солнце в последний раз, перед тем как они покинут окоп и уйдут в неизвестность. Где-то в далеких городках Германии женщины пели одинокие песни, ожидая своих детей дома, у домашнего очага, а сыновья в последний миг вспоминали о своем родном месте, запоминая каждый уголок своего дома. В эти моменты они были особенно близки с домом. В памяти всегда напоследок сохраняется лицо матери. Никто из них не гневается на свою судьбу. Они покорно принимают ее, как данное богом.
Каждую минуту младшие офицеры дергали Райнера, подстрекая его на атаку, чтобы он не томил людей, а майор лишь спокойно отвечал:
– Спокойно, господа, еще целая минута.
Секунды выглядели минутами, а одна минута целой вечностью. Натянутые струны нервов, казалось, вот-вот лопнут. Бойцы теребили свои винтовки, пребывая в напряжении. Наконец, минута прошла.
Райнер взобрался по лестнице и, свистя на всю траншею в свисток, взмахом руки ознаменовал начало атаки. Солдаты взобрались на бруствер, и одной шеренгой, одновременно первая линия побежала в сторону укрепленного пункта Биаш. Весь батальон выбрался из своей норы, в которую он был заключен. Из последних сил бойцы, держа винтовки наперевес, бежали в сторону своей цели, как вдруг из ближайшего же дома отозвался очередью пулемет, и в случайном порядке немецкая пехота начала падать замертво. Эта лавина бежала прямо на Вернера и Франсуа, словно стадо буйволов, разрушающих все на своем пути.
– Господи, наша атака, – с растерянностью проговорил Вернер. Издалека слышались крики и стоны, захлебывания и проклятия в адрес врага.
– Вот и посидели, только чая не хватало, – ворча, ответил Франсуа.
Французское командование прекрасно осознавало ценность Биаша и упорное желание немцев захватить этот пункт. Для обороны города сюда был переброшен резервный батальон, которому была поставлена задача перейти в контратаку в случае наступления. Примкнув штыки, французы покинули свои окопы и ринулись навстречу солдатам Райнера. Это была жестокая схватка, где каждый не желал уступать.
Вернер и Франсуа находились между двух огней, и столкновение через минуту было неизбежным.
– Примкни штык, парень, – напомнил Франсуа.
Вернер начал искать вокруг себя штык и полностью растерялся от начавшегося сражения. В эту секунду он не смог бы вспомнить даже своего имени. У него была всего минута, чтобы запомнить ночную беседу, все советы Франсуа, вспомнить его рассказ о мальчишке из Вердена, который погиб по собственной неопытности. Пришло время проявить характер, который до этого сидел где-то глубоко в душе. Это надо было сделать сейчас, в данный момент, а не когда захочется или когда будет настроение. Хочешь ты или нет, но ты примешь правила игры, которые установила мать-природа, или ты умрешь. Вернеру надо было встать и проявить те качества, которые он никогда не проявлял ранее. В обычной и мирной обстановке люди меняются годами, да и то не у всех получается, а здесь всего минута – и нужно принять то решение, к которому ты никогда не готовился. Словно выйти на сцену перед многотысячным стадионом, зная, что ты не умеешь петь, и опозориться – ведь не каждый решится на это. Пришел час действовать, а не придаваться сладким мечтам. Если в этот момент он не встанет и не соберется, то никогда не узнает тех вещей, о которых до сего момента и не догадывался. Если он не соберется, то так и не узнает, что Агнет никогда не была девушкой Хайнца и всегда противилась его ухаживаниям. Если он не встанет и не будет сражаться, то так и не узнает, что автором любимой книги его будущего внука был человек, сражавшийся против него в этой битве. Если он не встанет, то не увидит это место через много лет. Он так и не поймет многих вещей, о которых ему говорил Франсуа, он не поймет эту жизненную философию, он не познает цену потерям. Если он сейчас не будет сильным, то никогда больше не увидит Агнет. Если он не подымется духом, то тьма навсегда предстанет перед его глазами, и никогда больше он не увидит света, никогда больше он не сможет радоваться утреннему солнцу. Если он не решится сейчас собраться, то все потемнеет и не прояснится больше никогда. Вперед, Вернер!
