Хэнк Муди - Бог ненавидит нас всех
— Что-то не верится. Сказки, наверное, все это.
— А в то, что тебе Кей засадить удастся, ты верил? Однако видишь — чудеса случаются.
Мы оба непроизвольно оборачиваемся и смотрим на танцпол. Кей ловит наши взгляды и улыбается в ответ, шутливо закатывая глаза, — как же, мол, достал ее партнер по танцу, этакая карикатура на Эм-Си Хаммера.
За несколько минут до полуночи Роско настежь распахивает окна. Я наконец оказываюсь в номере с балконом — прямо как в «Сиде и Нэнси». Прохладный уличный воздух бодрит, и при этом я почти физически ощущаю, что он насквозь пропитан предчувствием Нового года и ожиданиями перемен к лучшему, которых ждут миллионы людей, собравшихся в новогоднюю ночь на улицах. Прощайте, восьмидесятые! Наступающие девяностые просто обязаны быть лучше и счастливее. Кей берет меня за руку и крепко сжимает мою ладонь. Как только часы начинают бить двенадцать, мы приступаем к публичной демонстрации наших нежных чувств друг к другу. Вволю нацеловавшись, мы буквально через несколько минут снова спускаемся в мой номер и удовлетворяем сжигающую нас обоих страсть уже наедине.
Глава 14
Первое января нового года выдается для меня рабочим днем. Причем гораздо более напряженным, чем обычно. Моя «Моторола» жужжит весь день напролет. Похоже, весь Нью-Йорк мучает страшное похмелье и, как минимум, половине его жителей нужно чем-то его загасить. От желающих подлечиться отбоя нет. А я, собственно говоря, вместо Деда Мороза играю на этом утреннике доктора Айболита. Больше всего на свете мне не хотелось оставлять Кей одну. Увы, пришлось вылезать из постели и очухиваться после вчерашнего уже по ходу работы.
Скорее всего, я забыл бы о той авантюре, в которую, по крайней мере на словах, уже втянул меня Рэй, но тут свою решающую роль сыграла судьба. Я бы даже сказал — случай.
Многие художники славятся несносным «творческим темпераментом». Другое дело, что в таком городе, как Нью-Йорк, жизнь обходится настолько дорого, что несчастные полуголодные художники становятся настоящими первопроходцами: нужно действительно обладать немалым мужеством, чтобы поселиться в таких районах, в которых большинство нормальных, здравомыслящих людей предпочитают вообще не показываться, а занеси их туда ближе к вечеру, так каждый второй и вовсе тотчас же наложил бы в штаны. Вот, собственно говоря, о чем я думаю, доставляя товар какому-то скульптору, работающему с металлом и обосновавшемуся в своей мастерской южнее Хьюстон-стрит. Такой разрухи, как в этом районе, мне давно видеть не приходилось. Кажется, будто еще совсем недавно здесь шли тяжелые бои. Впрочем, время от времени я замечаю на первых этажах окрестных домов свежезастекленные витрины не просто магазинов, а недешевых бутиков достаточно модных фирм. Чем-то они напоминают мне траву, упрямо пробивающуюся сквозь трещины в асфальте. Черт его знает, может быть, и вправду искусство рано или поздно изменит этот мир.
После первой загрузки я возвращаюсь обратно и прохожу мимо какого-то туристического агентства, которое выглядит так, будто рассчитано главным образом на окрестных студентов. Перед входной дверью на тротуаре стоит рекламный щит, где указаны цены на поездки во всякого рода экзотические города и страны, названия которых мне, пожалуй, лишь смутно знакомы. Что за хрень такая — Мачу-Пикчу? И где она расположена? Что за дыра Крайстчерч? Из какого-то видеоклипа я помню, что ночь в Бангкоке может «сломать и самого сурового мужчину» [20]. Впрочем, это вовсе не говорит о том, что я сумею найти место с таким странным названием на глобусе или карте. Строчка, на которой значится: «Сеул, Корея», находится где-то в нижней трети списка. Цена вопроса: 599 долларов. И думать нечего, таких денег у меня просто нет. При этом небольшое объявление в витрине заманчиво обещает клиенту уладить дело с паспортом, «организовать» сертификаты о прививках и — самое главное — оказать содействие в подборе курьерской работы. Десять минут, пять испорченных страниц анкеты и девяносто девять долларов (оплата потом) — и я выхожу из агентства с четкими инструкциями по поводу того, где и у кого забрать готовый паспорт, чтобы потом встретиться с мистером Йи в восемь часов вечера в пятницу перед стойкой регистрации авиакомпании «Кориэн эйр» в международном терминале аэропорта «Кеннеди». Агент сто раз предупреждает меня, чтобы я не опаздывал. «Мистер Йи просто помешан на пунктуальности», — втолковывают мне.
Вечером накануне отлета Кей мы решаем вместе поужинать где-нибудь в Вест-Виллидж. Мы заходим в какой-то тихий закуток на Бэрроу-стрит — место, которое еще неделю назад я бы всячески охаял и безжалостно осмеял: скрипочки всякие, статуэтки, прочие «искусства», — все для того, чтобы искусственно создать романтическое настроение для денежных мешков, которым не хватает не то подлинной страсти, не то просто оригинальности. Так нет же, сегодня я ловлю себя на том, что вместе с лохами, сидящими за соседними столиками, умильно улыбаюсь и чуть не пускаю слезу при виде того, как две пары одна за другой договариваются о помолвке и обмениваются кольцами. Мы даже меню не успели открыть, а вокруг уже столько счастья нарисовалось. После ужина мы с Кей идем пешком обратно в гостиницу. Она берет меня под руку и опирается на мой локоть — по-хозяйски, как давняя, имеющая на это полное право любовница. Я же чувствую, что не иду, а скорее плыву по улице в теплой, благоухающей ванне, наполненной эндорфинами. Говоря менее цинично, я просто влюблен по уши.
— Даже не верится, уже завтра я уезжаю, — говорит Кей позже, когда мы, позанимавшись любовью, лежим, обнявшись, в постели. — Не хочу уезжать, не хочу оставлять тебя здесь.
Меня так и подмывает рассказать ей все про приготовленный сюрприз, про чувства, которые я к ней испытываю. Но Кей не дает мне выговориться и, взгромоздившись на меня сверху, настойчиво требует очередного раунда взаимного удовольствия.
— Я тебя перед отъездом так затрахаю, — говорит она, — что ты об этом деле и думать не захочешь, пока я не вернусь.
Проснувшись на следующее утро, я обнаруживаю, что Кей, оказывается, уже уехала в аэропорт. Забавная и в то же время очень сентиментальная записка обещает мне еще больше удовольствий по ее возвращении. Из пелены сладкой грусти меня вырывает жужжание пейджера. Я смотрю на дисплей: очередной незнакомый номер с Лонг-Айленда. Выясняется, что это Дэнни Карр.
— С возвращением вас, Дэнни. Как Флорида?
— Слишком много снега, — отвечает Дэнни, явно имея в виду не атмосферные осадки. — Куча силиконовых сисек. И откуда они только берутся? Впрочем, я, конечно, не жалуюсь — девчонок полно, а значит, и конкуренция среди них большая. В общем, трахайся не хочу. Короче, мне на этой неделе двойная доза нужна.
— Двойная? Да вы что — смеетесь? Я не уверен, что получится набрать даже то, что я вам обычно приношу. Вы же не сказали мне, когда возвращаетесь.
— Нужно наперед думать, сынок. Ладно, я намек понял. Плачу тройную цену.
— Дэнни, даже если бы я сумел набрать столько товара, у меня не хватит денег, чтобы отложить его для вас. Мне же выручку каждый вечер сдавать нужно, а в долг у нас никому не дают.
— Четыре цены, ты слышал? Приезжай ко мне в Бриджгемптон, и я заплачу тебе вперед сколько нужно.
Я звоню Билли и «радую» его тем, что сегодня не смогу выйти на работу, сославшись на мамино здоровье. Час спустя я уже сижу в электричке, идущей на Лонг-Айленд, через Левиттаун к Гемптонам. Поеживаясь на холодном ветру, выхожу со станции, ловлю такси и называю шоферу адрес, который продиктовал мне Дэнни. Вскоре я уже звоню в звонок, и мне открывает дверь солидный мужчина весьма почтенных лет, который вполне мог бы сойти за дворецкого, будь на нем надето хоть что-нибудь, кроме куска крупной сетки. По-моему, это не что иное, как гамак.
— Здрасте! — говорю я, немало удивившись, впервые увидев вблизи такое количество старческой, сплошь покрытой сеточкой мелких морщин кожи.
— При-вет! — отвечает мне старик. Говорит он медленно, по слогам, явно с каким-то акцентом; наверное, немец. — Это ты? Странно. Я заказывал помоложе.
— Я, это… Наверное, домом ошибся.
— Уймись, Ганс, — раздается голос Дэнни, нарисовавшегося в дверном проеме; я вздыхаю с облегчением, увидев, что на нем куда более целомудренный купальный костюм — обычные мужские плавки. — Не стой в дверях, возвращайся в сауну. Не бойся, когда до развлечений дело дойдет — я тебя позову.
Ганс недовольно хмурится и уходит вглубь дома. Я лишь успеваю заметить, что под нарядом из гамака на нем надеты трусики-стринги.
— Гребаные немцы, — негромко говорит Дэнни. — Ты бы знал, на что только идти приходится, чтобы они были довольны. Спасибо, что приехал в такую даль. В другой ситуации я бы Рика сгонял. Но этому козлу хрен дозвонишься — отпуск у него, видите ли, рождественские каникулы. Выпить хочешь? Или, может быть, нюхнуть? У меня свежак есть — из Боливии.
