Энн Ветемаа - Лист Мёбиуса
— Нет. Но так говорит все его естество. Я никогда не видел столь жизнерадостного «рубаху-парня». Этот Юлий-Юлиус счастлив безмерно уж одному тому, что он Фурор. Наверняка считает, что Юлий Цезарь ему в подметки не годится.
— Ну-ну… — Это прозвучало сердито, но оценка Эн. Эл. явно развеселила Моорица.
— Когда-то у нас в школе был парень точно такого же типа, мы его звали Недоумком, позже к нему прилипла кличка Жизнерадостный Кретин. Видимо, под влиянием одного американского романа. У него была радостно-розовенькая физиономия, совсем как у куклы из папье-маше. И он всегда был превосходно подстрижен. На майскую демонстрацию приходил с барабаном и бил в него с полным воодушевлением.
— Н-да… Но и сами-то вы та еще штучка. Чего ради вы затеяли спор по поводу «Тоомаса Нипернаади» [12] — кажется, его показывали в клубе?
— Именно так. Юлиус Фурор пустился превозносить великолепную операторскую работу…
— А она того не заслуживала?
— Заслуживала. Просто я не выношу людей, которые распространяются о великолепной операторской работе или о виртуозной технике скрипача — по большей части это профаны. Да что какой-то психолекарь — прошу прощения — знает о таких вещах.
— А вы что знаете?
— Немножко больше. Я все-таки снял несколько фильмов любительской камерой. Порядочно запорол, но далеко не все. Я хотя бы столько смыслю в освещении, чтобы понять, что почти ничего не смыслю, а Юлиус Фурор из тех, кто знает абсолютно все. Кстати, он еще говорил, будто этот фильм значительно укрепил в нем любовь «к нашей маленькой прекрасной родине — Эстонии». Я краснею от подобных славословий, а уж если я краснею, то выхожу из себя. Он это заметил, посмотрел на меня с тревогой и велел принять какие-то таблетки. Жутчайшие таблетки. Я проглотил одну, и словно меня дубинкой по голове жахнули, сперва был совсем как лунатик, а потом дрых как чурка. Когда же очнулся, почувствовал себя так, будто спал в закупоренной бутылке, выставленной на солнце. Во всяком случае, больше я их принимать не собираюсь!
Эн. Эл. пошарил в кармане и вытащил три белых шарика. Он хотел вышвырнуть их в окно, но Карл Моориц остановил его. Посмотрел на таблетки, понюхал их и положил к себе в ящик.
— По-моему, они вам в самом деле не требуются. Я не говорю, что доктор Фурор ошибся, просто он недостаточно основательно знает вас и ваш недуг. Совершенно естественно, поскольку именно мне выпала честь, в каком-то смысле приятная, в каком-то хлопотная, быть вашим лечащим врачом.
Эн. Эл. вздохнул с облегчением, но тут же снова завелся.
— И утром его высокоблагородие Юлий явился и спросил, как я спал и видел ли сны. Я сказал, что спал как чурка и снов не видел… И добавил, что это-то меня и возмущает.
— Почему же?
— Да по какому праву некий Жизнерадостный Кретин («Но-но!» — покачал головой Карл Моориц) лишает меня моих прелестных цветных снов? Если бы я был юристом, то сказал бы, что он покушается на личную собственность!
— Вы видите цветные сны?
— Точно так. Я читал, будто цветные сны видят наркоманы, гении и идиоты, но, осмелюсь предположить, цветные сны видят большинство людей. Только сами того не ведают. Если сон некая проекция действительности, то ведь мы, совершенно естественно, должны воспроизводить ее правильно, хотя бы по форме. Кстати, черно-белые фильмы уже считаются снобистскими. И если, например, Бергман это делает, то с сугубо художественными намерениями.
— Так значит, цветные. В естественных тонах? — проявил интерес Моориц.
— Я бы сказал, они трех сортов. Во-первых, сны абсолютно в тех же тонах, что в жизни, то есть цвета есть, но на них как бы не обращаешь внимания, они как бы само собой разумеющиеся. Затем несколько тонированные цветные сны, если не ошибаюсь, то таким же тонированным был фильм «Мужчина и женщина». Третий тип, может быть, и впрямь не совсем нормальный — нарочито красочный. Ну, нечто вроде переводных картинок, тех, что смачивают и растирают, куда-нибудь прилепив. Ах да! когда-то еще были глянцевые картинки, ангелочки, зайчики и так далее, которые приклеивали на рождественские и пасхальные подарки. Цвет у них ненатуральный и несколько жгучий. Их я вижу реже… Разве это так уж плохо?
— На самом деле утверждают так — гении, наркоманы и хронические алкоголики, но это весьма спорно. Как и многое другое в моей злосчастной науке.
— Прошу прощения, но мне очень нравится ваше выражение «злосчастная наука». Известный нам Юлиус никогда бы так не сказал. Для него все, что относится к духовной жизни человека, кристально ясно. Такой типчик никак не может иметь дело с чем-то мало-мальски сомнительным.
— Вы буквально взъелись на моего коллегу; я и не представлял себе, что вы тоже способны кого-нибудь ненавидеть.
— Ничего не могу поделать, уж очень он напоминает мне того Жизнерадостного Кретина студенческой поры. Говорят, У Фурора пятеро детишек, у Кретина тоже впоследствии было их пять. По воскресеньям они маршировали под предводительством Жизнерадостного папочки в зоосад или шли обозревать какой-нибудь культурно-исторический памятник. Отец на полном серьезе пускался в объяснения, сдабривая их сомнительными шуточками, над которыми дети смеялись хором. — Однажды Эн. Эл. видел эту процессию — она чрезвычайно смахивала на картину Дикса. Кажется, «Sonntagsspaziergang» [13]. И затем амнетик выразил удивление, как это вообще доктор Фурор осмеливается входить в палаты к психам, к настоящим психам.
— Люди его склада, как правило, робостью не страдают, они даже способны на самопожертвование, — задумчиво высказался Карл Моориц и, как выяснилось позже, не ошибся. — А вы презираете его прежде всего, пожалуй, потому, что он относится к вам и к вашему недугу без достаточного уважения … — усмехнулся врач.
Может быть, так оно и было, поскольку возражений не последовало.
— Во всяком случае, я видел сегодня, уже под утро, один сон, и он меня очень рассердил.
Доктор Моориц проявил интерес, и Эн. Эл. рассказал, что во сне к его кровати подошел сияющий Юлиус (у него даже, кажется, был божественный нимб вокруг головы) и сообщил, что Эн. Эл. будет немедленно оказана помощь в его беде. Лабораторные исследования показывают, что нарушен его гормональный баланс, якобы отсюда и все остальное. Однако пусть Эн. Эл. не тревожится, поскольку ему сейчас же сделают операцию по методу доктора Фурора: вырежут одно из яичек. Левое. А если возникнет необходимость, то прибегнут к другому типу оригинальной операции профессора Фурора, которая отличается от первой в основном количественно, то есть удвоенным удалением — специалисты окрестили эту произведшую фурор операцию тотальной кастрацией Юлиуса Фурора.
Карл Моориц не сдержался и рассмеялся, смеялся он тихо и симпатично, с придыханиями.
— Теперь мне понятно, дорогой пациент, теперь понятно … — Он закурил сигарету, вообще он курил редко. — Проблема гормонального баланса и впрямь существует. И в средневековье иногда прибегали к методу Юлиуса Фурора. Вполне возможно, что в исключительных случаях он даже приводил к успеху…
— Так что выжигайте каленым железом и кастрируйте. Весьма вдохновляющие методы. — И Эн. Эл. заметил, что наука доктора Моорица достаточно впечатляющая, ибо инквизиция тоже была впечатляющей. Доктор возразил, что его эта параллель, которую полностью игнорировать, конечно, нельзя и которую скорее следует считать точкой пересечения двух явлений, его она не впечатляет; впрочем, он понимает своего подопечного, так интересно пишущего о некоей Кристине-клинке.
Тут уж Эн. Эл. ощутил необходимость переменить тему и снова заявил, что не позволит никому, особенно же торжествующему Фурору, реквизировать свои сновидения. У каждого советского гражданина есть гарантированное право на неприкосновенность личных снов, декларировал он; наверняка есть, хотя трудно сказать, относятся ли сны к свободе совести, к отправлению религиозных культов или к тайне переписки… Тем не менее они ему необходимы, поскольку во сне может всплыть что-то очень существенное; кстати, уже всплыло — теперь он по меньшей мере на восемьдесят процентов уверен, что получил химическое образование. Он видит во сне реторты и колбы, во всяком случае он был химиком, но, кажется, не в самое последнее время, ибо у него такое впечатление, будто он пришел в это уважаемое лечебное учреждение не прямо от лабораторного стола.
Химию он учил, это вытекает также из того, что одна книга, которую доктор любезно ему предоставил, содержит сведения о психотропных медикаментах, и ее было очень легко читать — структурные формулы не доставляли ему никакого труда.
Тут Эн. Эл. усмехнулся, и лечащий врач, естественно, поинтересовался, по какому поводу? И услышал в ответ, что, приняв то отвратительное снотворное, он выведал у доктора Фурора, что оно относится к соединениям карбромалов. Как видно, Фурор полагал ошеломить его столь замысловатым названием. Но не тут-то было. Он спокойно сообщил доктору, что у него аллергия к гетероциклическим соединениям, где группа NH2 находится в мета-положении и изомеризуется из-за присоединения к нечетному атому углерода… «Рубаха-парень» очень рассердился, хотя и пытался это скрыть. Конечно, утверждение о мета-положении сплошной блеф, впрочем, вполне себя оправдавший, потому что бедняга Юлиус, как видно, полный профан в органической химии. Когда же Эн. Эл. попросил считать себя вполне нормальным человеком, немножко знающим химию, а не ипохондриком, Фурор потешно покраснел, поскольку наверняка причислил Эн. Эл. к этой категории психопатов.
